Поэты Варшавского Восстания - 1944







          Кржыштоф Камил БАЧЫНЬСКИ (1921 - 1944)



         Сидя с девчатами в розозолотом солнце, на скошеной траве, ясноволосые, загорелые, в своих коротеньких шортах и белых спортивных сорочках похожи были на бабочек или может быть птиц, которые только через момент расстилят крылья и полетят. Но даже я, взрослая и осторожная, бдительно вслушанная в ворчанье нарастающей вокруг военной угрозы, не предчувствовала, что им именно судимый и высокий полёт Икаров", - писала Ханна Морктович-Ольчаковска летом 1939 года - в последние беззаботные летние каникулы поколения Колумбов - тут же перед взрывом 2-ой мировой войны. Благородный, но короткий полёт Икара это определение кажется безупречно описывать жизнь Кржыштофа Камиля Бачыньского.

         К. К. Бачыньски родился 22-ого января 1921 года в Варшаве. Это был сын Станислава Бачыньского писателя и критика, участника третьего из Силезских Повстаний ( 1921 год ) и Стефании из семьи Зеленьчык, учительницы, автора школьных учебников. Он окончил одну из более всех известных варшавских школ - Гимназию имени Стефана Баторы, где недолго до взрыва 2-ой мировой войны он выдержал экзамен на аттестат зрелости.
         Одарённый незаурядными способностями пластичными он планировал учёбу в Академии Изобразительных Художеств (АСП) и карьеру илюстратора - графика, думал тоже об учёбе во Франции. Взрыв 2-ой мировой войны и семейная трагедия - смерть отца в июле 1939 года раз навсегда перечеркнули эти планы.
         Литературный талант поэта объявился рано, на что немалое влияние имела наверно творческая атмосфера царившая в родном доме Кржыштофа. Уже в момент взрыва войны Бачыньски имел в своём достижении ряд юношеских стихотворений, из которых самые ранние происходят из 1936 года. Стихи эти сложились на первый "сборник поэзии"- тетрадь с зелёной обложкой, с надписью: "Стихотворения из этой тетради не должны быть никогда печатаны". Будущие издатели не применили конечно этого предупреждения во внимание. Эти первые сочинения являются только прелюдией творчества поэта, которого расцвет совершается в годы оккупации.

         Время оккупации принесло плоды поэзией уникальной и чрезвычайной, накрепко вписующейся в историю польской литературы. Сложная, ужасная действительность родила людей вне возраста созрелых. Поэзия стала способом на "выкрикивание" нагромождения эмоции , эмоцми - неизвестных нам, людям живущим в мирные времена.
         Среди выдающихся знаменитых поэтов периода оккупации К. К. Бачыньскому ( псевдоним Ян Бугай) ) придаётся часто имя самого великого создателя того поколения. Многократно сравнивали молодого поэта со Словацким называя его «поздним внуком» романтиков.

         Бачыньски как многие сверстники связан был с харцерской органиацией, был тоже членом СЗМС «Спартакус». После взрыва войны он обучал польскую филологию на подпольном Варшавском Университете. Он связался тоже с социалистической группировкой «Пломене» и с издательством «Дрога».
         На подпольной польской филологии Бачыньски узнаёт Барбару Драпчынскую, свою первую великую любовь, девушку которой – по мнению Казимержа Выки – польская поэзия благодарит самые красивые эротики – автором которых являлся влюблённый Бачыньски. Год спустя в 1942 году в костеле варшавского квартала Солец состоялась свадьба молодоженов.
         В 1943 году Бачыньски поступил в Харцерские Ударные Группы, принимал участие в лекциях и упражнениях IV смены Школы Подхорунжих Резервов Пехоты Шарых Шерегов ( Серых Шеренгов ) «Агрыколя». Вместе с Батальоном «Зоська» он участвовал в боевых битвах Тлущ – Урле. В июле 1944 года он перешёл в батальон «Парасоль».
         Всё время оккупации Бачыньски принимал активное участие в литературной жизни Варшавы. Прежде всего однако писал; повезло ему издать несколько подпольных листов, томиков поэзии. Под кажджым написанным произведением он помещал точное число, часто даже час, якобы интуитивно чувствовал как быстро удирает данное ему время. Поэзия Бачыньского вписывается в так называемый Второй Авангард называемый катастрофизмом, но это одновременно поэзия русла определяемого как фантастическо-преданное. Отчётливый здесь поворот к романтической поэзии, своебразное осмеление воображения. Многие стихотворения поэта посвещены патриотической и солдатской тематике. Однако – это не патриотитзм полагающийся на лёгких лозунгах, но на горьких и болесных рефлексиях.

         1-ого августа 1944 года Бачыньски вышел из своей квартиры при улице Голувки и направился на подпольное собрание в район Театральной площади, там застало его Варшавское Восстание. Никогда больше не было уже ему данное вернуться домой ни встретить жену. Кржыштоф гибнет трагически с оружием в руке 4-ого дня Восстания в борьбах ведённых во дворце Блянка поражённый пулей снайпера. 31-ого августа 1944 года всё время несознательная смерти мужа Барбара пробегая улицу остаётся пораженная в голову осколком снаряда миномёта. Он умирает на следующий день 1-ого сентября. Супруги похоронены вместе на Военном Кладбище Повонзки между участками «Зоськи» и «Парасоля».

         Как пишет Казимерж Выка смерть почти 23-летнего поэта хотя слишком ранняя и трагическая не прервала однако его творческого достижения в половине, в какой-то части несформированной, в половине предложения.
         Бачыньски достиг зрелости путём так изумительно быстрым, что его творчество это предложение вполне высказанное и оконченное. Это поэзия высокого и самостоятельного полёта, хотя полёт этот продолжался так коротко. Но нам читающим его поэзию всегда будет сопутствовать эта упорная грусть за всеми этими стихотворениями, которых написать не успел.


         Sur le pont d^ Avigvon


         Стих этот солнце льёт на стены,
         Как фотоснимок прежних вёсен,
         Дождь контиленою привносит
         Строй синих нот в небесный звон,
         И ветер, и вода в смятенье,
         Пляшут мужчины невидимые
         “sur lе pont d^ Avignon”.

         Зелёной музыкой дыханье,
         Старинной музыки затишье,
         Вздохни с едеревьями – услышишь
         Как промельк – напряжённый тон,
         Ак на тончайший ветра гамме
         Блестящие танцуют дамы
         “sur le pont d^ Avignon”.

         А в деревах, в оконной раме
         Сквозит высокий профиль готик,
         И птицы в жёлтой позолоте,
         Как лютни, отлетели в сон.
         В лесах зелёных – белых ланей
         Вечерний замирает танец,
         Танцуют кавалеры, дамы
         „sur le pont d^ Awignon”.


                   1941 год, в лазарете

    Перевод с польского языка: ЛЕВ БОНДАРЕВСКИЙ



         Sur le pont d^ Avigvon

         Ten wiersz jest żyłką słoneczną na ścianie
         jak fotografia wszystkich wiosen
         Kantyczki deszczu wam przyniosę –
         Wyblakłe nutki w nieba dzwon
         jak wody wiatrem oddychanie.
         Tańczą panowie niewidzialni
         „na moście w Awinion”.

         Zielone, staroświeckie granie
         jak anemiczne pączki ciszy.
         Odetchnij drzewem, to usłyszysz
         jak promień – naprężony ton,
         jak na najcieńszej wiatru gamie
         tańczą liściaste suknie panien
         „na moście w Awinion”.

         W drzewach, w zielonych okien ramie
         przez widma miast – srebrzysty gotyk.
         Wirują ptaki płowozłote
         jak lutnie, co uciekły z rąk.
         W lasach zielonych – białe łanie
         uchodzą w coraz cichszy taniec
         Tańczą panowie, tańczą panie
         „na moście w Awinion”.


                   szpital, 1941 r

    





         * * *


         Когда в бою – в дыму в огне –
         винтовку выроню устало –
         не надо звезд посмертных мне,
         не воздвигайте пьедестала.

         Пять револьверов дул – река,
         Как зазвучать ее застанешь?
         Любовь не оживет, пока
         рукою не коснешься клавиш.

         В глазах свинцовая река,
         и гибели в них слишком много –
         любовь не оживет, пока
         ты не сумел увидеть Бога.

         Но нужно путь пройти во мгле,
         изжив остаток темной силы,
         как солнце, повелев земле
         тяжелой кровью хлынуть в жилы.

         Я возвращусь мастеровым
         из мрачных стран под небом хмурым
         в свет полдня яркого, к моим
         еще не созданным скульптурам.

         Но взор в минувшие года
         вонзаться с болью будет снова
         тех, кто вовек не знал труда,
         как запаха цветка чужого, –

         о чем заговорят со мной:
         к одной стрельбе привыкли руки,
         и вера взорвана волной,
         и сердце очерствело в муке?..

         Но если юность в страшный год
         я сжег, как боевое знамя –
         то все же будет жив народ,
         и Бог зажжет над сердцем пламя.

         И с дерева слетавший лист
         на ветку не взлетит обратно,
         и голос птицы будет чист,
         и я отвечу ей: понятно.

         И птичий шум в родном краю
         опять напомнит о любви мне,
         и оживу, и вновь солью
         цветы и звезды в мощном гимне, -

         воспрянет песнею огонь,
         и станет мир стократ чудесный –
         и тихо ляжет мне в ладонь
         земля, воскреснувшая в песне.

                                9 Марта, 1944


Перевод с польского языка: Евгений Витковский

«Поэзия Европы», Москва, «Художественная литература» 1977 год

         * * *

         Gdy broń dymiącą z dłoni wyjmę
         i grzbiet jak pręt rozgrzany stygnie,
         niech mi nie kładą gwiazd na skronie
         i pomnik niech nie staje przy mnie.

         Bo przecież trzeba znów pokochać.
         Palce mam – każdy czarną lufą,
         co zabić umie. – Teraz nimi
         grać trzeba, i to grać do słuchu.

         Bo przecież trzeba znów miłować.
         Oczy – granaty pełne śmierci,
         a tu by trzeba w ludzi spojrzeć
         i tak, by Boga dojrzeć w piersi.

         Bo przecież trzeba czas przemienić,
         a tutaj ciemna we mnie siła,
-          i trzeba blaskiem kazać ziemi,
         by z sercem razem jak krew biła.

         Wrócę, rzemieślnik skamieniały,
         pod dach rozległy jasnych pogód,
         do rzeźb swych – tych, co już się stały,
         i tych, co stać się jeszcze mogą.

         I dawne będą wzrok obracać –
         niezdarne słupy pełne burzy,
         i te, których nie tknęła praca
         jak oddech niewidzialnej róży.

         I pośród nich jakże ja stanę
         z garścią, co tylko strzelać umie,
         z wiarą, co śmiercią przeorana,
         z sercem, co nic już nie rozumie?

         Ale jeżelim spalił młodość,
         jak palą kraje w wielkim hymnie,
         to nie zapomni czas narodu,
         a Bóg jak płomień stanie przy mnie.

         I wtedy, wtedy liść mi każdy
         albo mi wróbel z nieba sfrunie
         i jego głos – już głosem prawdy,
         i poznam głos, poczuję: umiem.

         I szmer ptaszęcy mi przypomni,
         że znałem miłość, i obudzi
         zdrętwiałe dłonie – jak łodygi,
         i pocznę kwiaty, gwiazdy, ludzi.

         I ziemię w morza szum przemienię,
         i drzewa w zwierząt linie miękkie,
         i wtedy spadnie mi na rękę
         w pieśni odrosła – wierna rzeka.

                                9 marca 1944







Обработала: Иоанна Ианашек-Сейдлиц

Перевод с польского языка: Станислав Сьмигельски








Copyright © 2007 SPPW1944. All rights reserved.