В связи с сообщениями о ходе событий оперегающих экзекуцию на ул. Дворковой 27-ого сентября 1944 года обычно говорится, что главной причиной была попытка сопротивления солдатами взятыми там в плен. Я хочу добавить несколько собственных наблюдений на эту тему.
         26-ого сентября 1944 года по приказу Командира полка „Данеля” вместе с солдатами моей компаний мы вошли в канал с целью перехода в жилой квартал Срюдместье. Как оказалось было уже слишком поздно. Немцы предвидя такую возможность заббарикидировали некотрые участки каналов и поставили охрану около люков. Я не буду оприсывать 15-ти часового путешествия в каналах и всех трагедий, каких я был свидетелем. Я поясню только конечный его отрывок. После исчезновения по моему взгляду возможностей перехода каналами в Срюдместье я решил вернуться к пункту выхода то есть к люку при улице Шустра и Балуцкого, чтобы разделять судьбу с солдатами заслоняющих отрядов, которые остались ещё на своих постах.
         Идя в направлении грозового канала под улицей Пулавской, я должен был проталкиваться сквозь толпу баррикадирующих проход. Как оказалось они стояли ожидая открытия люка, решительные выйти из ловушки даже в руки врага. Слышны были истерически рыдающие женщины, слышны были дышания людей с задруднением хватающих остатки кислорода находящегося в закрытом просторе канала. Стоящие в этой толпе товарищи сообщили, что капрал „Юзеф” (вероятно фамилия Пюрковски) из К-4, работник телефонов решил выйти из канала, чтобы добраться домой на улицу Кондуктороскую. Потому что самостоятельно не мог справиться с тяжёлой крышкой какой-то из товарищей вскарапкался по крюкам, чтобы ему помочь. Я считал тогда, что это не может быть одним выходом из этой обстановки. Протискиваясь я выкарабкался из завала и стал продвигаться дальше в намереном направлении. Не имея фанарика я продвигался вперёд как слепой только стопами ощущая препятствия на дне канала. Через некоторое время я натолкнулся на другую группу людей заваливающих проход, как оказалось стоящих около следующего люка. По голосам я узнал среди них заместителя камандира К-4 поручика „Герарда” и командира взвода связи поручика „Кемпу”. Когда я объяснил им куда я иду они передали мне сведение, что Мокотув сдался. Немцы находились на всей территории. Последний путь стал пересечен. Я был этим совсем разробитый. Я спросил что делать. Я получил ответ, что каждый должен решать самостоятельно. Обстановка без разумного выхода. Здесь они тоже обдумывали, не открыть ли люка. Я считал, что на это придёт ещё время. Нервно я искал кого-то, кто посоветовал бы другой выход из обстановки. Я стал возвращаться в направлении предыдеще виденого люка, ибо с той стороны я чувствовал наплыв свежего воздуха. Люк стал открыт. Приближаясь к нему я видел очередных людей выходящих сквось спуск люка. Остальные толпились у его выхода. Облики стоящие были освещены светом проходящим внутрь канала. Люди стоящие советовались друг с другом. В пропасти канала слышны были прзывы, восклицания, а даже выстрелы. Я услышал сведение, что поручик „Густав” застрелился. Я очень уважал этого человека за его отвагу и сдержанность. Менее устойчивые протолкивались сзади чтобы выпустить их, так как они давятся от отсутсвия кислорода. Стоящие у выхода были нерешительные. Я заметил, что выходят товарищи из моей компании капрал „Володыёвски”, командир взвода”Стэфан” и другие. Среди них стоял тоже сержант „Рыбак” Командир Компании К-4, держа под мышкой чёрную клеёнчатую сумку с документами компании. Я видел, что он в состоянии вне выдержимости. Обращаясь ко мне и других товарищей – он сказал „Я не вижу другого выхода. Я здесь задохнусь”. Он бросил сумку в канал, на дне которого лежали уже скирды разных предметов, которых лишались выходящие наруж.
         Через некоторое время наступил перерыв, никто из дальнейших лиц не решался на выход. Я посмотрел вверх и на фоне голубого неба я заметил согнутый над люком силуэт офицера СС призывающего „Комм, комм! Шнэллер!”. Это был момент один из самых трагических в жизни. Избрание успешной смерти путём лишения себе жизни, как это сделал поручик „Густав” или чуть не стопроцентное уверение, что после выхода из канала я потеряю жизнь стоя перед экзекуционным взводом. Всегда, когда я думал о смерти тогда я не вооброжал её себе, как самостоятельной сдачим и выжидания со стороны палача. Следовало совершить выбор имея за собой чуть ли не начало личной жизни. Решение по так серьёзному делу надо было совершать быстро. В мыслях появился огонёк надежды, что выходя имеются ещё незнакомые в тот момент шансы. Я решил поверить интуиции моей жизни. Я лишился телефонногоо апарата, шлема, немецкого пояса, пистолета и я начал вскорабкиваться по крюкам люка. Происходило это в часов двенадцать. После высова головы из отверствия люка ослепило меня красивое, осеннее солнце. В тот момент, когда я встал около люка находящийся вблизи офицер крикнул „Хэндэ хох”, а влседующем жестом указал солдата, который должен был провести личный обыска. Каждого выходящего из канала просмотривали отниимая не только оружие и снаряды ( которых обычно лишались в канале ), но и документы и ценные предметы. Одному из товарищей он приказали снять новые офицерские сапоги. Обыскивающий меня молодой (лет 20) солдат отнял в собственый карман серебряный карандаш и ручку. Мой бумажник с документами и сувенирными фотографиями он бросил на кучу предметов отобраных путём обысков. С того момента я стал лицом без имени и фамилий, без прошлого. Я мог начинать жизнь сначала подавая факты, которые пришли бы мне в голову. Так мог бы поступить при жизни. В случае эксгумации моего тела я был бы безымянный. После обыска мне велели полжить себя на полу, на маленьком лугу у склона откоса, где лежали мои товарищи. Я заметил, что отрядом командирует офицер СС, который исполняет приказы текущие из местопребывания жандармерии находящейся на улица Дворковой. На пике откоса, время от времени, появлялись силуэты жандармов осмотривающих нас лежащих у его подошвы. Один из жандармов стал сходить по подошве откоса и когда нашёлся в расстоянии в метра два от её подошвы присел и взглядом полным угрозы и враждебности стал нас наблюдать, ругая одновременно от бандитов, польских свиней, польского навоза. В конце концов он спросил „кто знает немецкий язык?” Так как царила тишина, он говорил дальше „Вы это и так понимаете” добавляя „кто из вас знает что случилось с фэльфэблем, здесь он упомянул имя и фамилию того, который вышел на патруль 8-ого августа и не вернулся?”

         Так как в дальнейшем он не получил ответа он провозласил „я вам этого не прощую. Это был мой самый лучший друг и за его смерть я сегодня сломлю несколько ваших черепов”. Этот факт всидетельствует, что экзекуция при улице Дворковой не была по причине пытания сопротивления группы солдатов, которая вышла через люк, которого выход находится на уровне улицы Дворковой. И не полной является правда что жандармы стали наружностью этих солдатов првоцированы к такому действию. Монолог жандарма сидящего на откосе свидетельствует, что действие это было спланированное раньше без учёта того как вели себя попадавшие в плен солдаты. Часть из нас или всех предназначили на смерть с целью улучшения худой морали победоносцев. Это был акт отомщения за неудачи и жерствы, какие вынесли во время продолжения восстанческих сражений. Так как наступил длиннейший перерыв и никто следующий не выходил из канала офицер объявил, что он нуждается в переводчике – лицу, которое знает хорошо немецкий язык. На этот вызов явился сержант подх. Будкевич из К-4. Офицер издал ему приказ. Чтобы по- польски призвал находящихся ещё в каналах к выходу. Он велел ему войти в ответсвие и добыть оружие брошеную нами, что этот сделал. Так как вызов не действовал он велел ещё раз объявить, что немцы ждут ещё 10 минут. В 13 часов были брошены в каналы ручные грванаты. Между тем солдаты приготовливали пучок гранатов и с немецкой тщательностью точно в 13 часов наступила вспышка брошеного в люк пучка. После этого фактора наступило волнение. Начали падать разные команды и началась стрельба. Для нас пал приказ чтобы все держали головы при земле. Снаряды полетали над нами. Я думал, что ослоняющие отряды, которые остались ещё не разоружённые намереваются нас отбить. Через некоторое время стрельба началась успокаиваться. Я посмотрел в направлении улицы Бельведенрской и заметил сбежающего в белой сорочке человека и тоже доганяющего его немецкого солдата с оружием в руке. Солдат достигнув жертву велел ему выразительным жестом возвращаться к нам. По мере того, как они приближались я узнал в этом гражданине солдата нашей компании рядового „Блондинка”. Он был ранен.
         Он поддерживал правой ладонью левую руку, которой рукав отекал кровью. В моменте, когда они нашлись около нас офицер приказал перевести сержанту подх. Будкевичу следующее объявление; „всех, которые будут пытаться сбеживать встретит то же самое” – тут указал на „Блондинка” – „Росстрелять”. Солдат, котороый его привёл взял его за плечо и уставил на окраине тропинки, лицом в направлении ул. Бельведерской. Наказанный мог смотреть в последний момент своей жизни на конец улицы Подхорунжих, при которой он жил. Может быть он видел даже свой дом, к которому с такой силой бежал, где ждала его вероятно мать. Не хватило ему счастья, ибо был намерен снарядом.
         Не хватило ему из-за обескровления. В то время за его спиной розыгрывалась ужасная картина свидетельствующая о вырождении человеческих чувств. Его два сверстника немецких солдата, вырывали друг другу оружие чтобы стрелять к беззащитной жертве. В то время когда победоносный охотник репетировал оружие и хотел встать на противоположной стороне тропинки, чтобы стрелить жертве тщательно в затылок головы подбежал к нему стоящий временно другой солдат желающий похвастаться метким выстрелом. Он не хотел пропустить так замечательного случая. Только офицер рассудил дело в пользу того, который вложил столько усилений, чтобы иметь приятность лишения жизни человека. Через момент пал выстрел. Под жертвой согнулись ноги и как пораженная громом она пала лицом к земле. На фоне осеннего пейзажа в оформлении сцены идущего к западу солнца на глазах десятков свидетелей разыгралась трагедия жизни одного из нас, тех которые за участие в борьбе за свободу народа с беспощадным и отчеловеченым захватчиком должен был заплатить самую высокую цену - пожертвовать жизнью. От нескольких часов мы лежали промокшие, голодные и чрезвычайно измученные в холодной тени откоса. Слабейшие психически и физически тряслись от холода и проживаемых волнений щёлкая зубами. Постоянная неуверенность о дальнейшей судьбе принуждала к постоянному напряжению внимания. Трагический эпизод, какой произошёл на наших глазах дал в конце лучок надежды. Объявление лфицера, что сбегавших будут расстреливать обозначало также, что остальных на некое время не намереваются расстреливать. Дальнейшим фактором, который возбудил лучок оптимизма было призвание санитарок, чтобы они поухаживали за ранеными находящимися в нашей группе. Забота о раненых обозначала, что они не будут этого делать перед расстрелом. Через некоторое время пал приказ, чтобы встать вдвоём и пал приказ „вперёд, шагом марш”. Мы двинулись в направлении лестницы. Тогда я заметил тела лежащих около лестницы рядового „Кнокса” и нескольких других, которые пытались спасаться побегом из уровня улицы Дворковой и стали рассрелены солдатами жандармерии. Стояли одни с оружием в руках, другие с руками на бедрах или на груди. Они принимали парад. Когда однако я направил зрение в правую сторону я увидел ужасную картину. Под забором из колючей проволоки, отгорожающего улицу от сугроба, лежала свалка человеческих тел, жертв недавной экзекуции. По уложению тел видно было, что в момент смерти они были обращены спиной к своим палачам. Они стреляли им в спину или в затылок головы. Некоторые тела были позавешанные на проволоках, другие падали на кучу тел своих предыдущих. По одежде возможно было узнать некоторые лица. Будучи участником этих событий я не могу согласиться с ложной оценкой фактов. Я слышал следующую интерпретацию события: часть солдатов взятых в плен (неизвестно сколько) на лозунг подхоронжих пыталась схватить за оружие и атаковать жандармов с восклицанием „товарищи не разрешим резать нас как баранов”. В отместку немцы расстреляли лиц 120. Те, которые не возмущались спаслись и ныне сообщают об этом происшествии. Палагаясь на этом сообщении, оценивая действия жандармов возможно сказать, что они были к тому спровоцированные и согласно соответсвующим вро время оккупации обычаям они расстреляли мятежников и наказали каждого десятого. Когда призванные в плен не велись бы провокационно их жизни не угрожала бы никакая опасность. Этот факт считается как один из тысяч происодивших в оккупационной действительности. Это не правда. Экзекуция была запланирована. Доказательством того является приведённый мной монолог жандарма на час до экзекуции. Я уверен, что не взирая на то как велись бы пленые они были бы убиты. Их отчаявшийся шаг был одним наступлением атмосферы, какую сотворили жандармы проводя нестесняющие разговоры на тему экзекции и направляя угрозы в адрес пленных. Они должны были видеть приготовления к экзекции. Всё это наклонило их к этому отчаявшемусю шагу. Трагизм этого происшествия углубляет факт что стал тут нарушен приказ генерала фон дем Баха приказывающий отношение к солдатам восстания как к военным пленным. Вот именно благодаря этому приказу, я и мои товарищи выходя из канала в 30 метров далее от места экзекуции мы не попали непосредственно в руки „зверя”, - мы прожили. Такой же самый закон защищал тех, которым лишили жизни. Если удалось бы найти злодеев принимающих участие в этом избиении, они не могли бы ослонять себя исполнением своих обязанностей согласно тогдашним немецким законом военным, ибо в момент исполнения преступления они нарушили закон. Он был для них неудобный.