Свидетельства очевидцев восстания

Мои военные воспоминания.

Зофия Ястжембска – Ковалевска (Zofia Jastrzębska - Kowalewska) Псевдоним „ЗОСЯ” Солдат АК, санитарка-связная

Польский сентябрь – начало окупации
         Сегодня, когда я пытаюсь вспомнить свои военные переживания, вижу, какую большую роль в моей жизни сыграли патриотические положения людей из моего окружения. Прежде всего отец, Юлиан Ястжембски, пс. „Хулиган” (помер 1936 г.), который в юношеском возрасте будучи членом партии ППС (Польской Социалистической партии) боролся с царской властью. В 1905 году принял участие в покушении на представителя царской власти. Он стал арестован и заключён в Х Павильоне Варшавской Цитадели. Будучи ребёнком я с интересом слушала рассказы на эту тему. Отец был почитателем маршалка Пилсудского. До конца жизни остался верен ему. Во время выборов голосовал откровенно на пилсудчиковский всписок: шагая к выборам демонстративно вкладывал за ленту своей шляпы листок с номером – один. Ещё больше импонировал мне дядя и одновременно крестный отец – ротмистр Кароль Ястжембски.
         Он был ветераном первой итровой войны и войны с большевиками 1920 года. Как улан Пулавского Легиона стал трижды ранен, в результвте чего oстался у него постоянный неполный паралич правой руки. За отвагу и храбрость он был удостоен орденом Виртути Милитари. У меня – как семейная памятка – копия удостоверения разрешающего носить этот орден. У семьи по сегодня сохранился подлинник этого удостоверения и тоже ношенный дядей Крест. Я помню, как приезжал к нам верхом с вестовом. Третьим лицом, которое я желала подражать была Антонина Кон.
         Антонина Кон – комендант хуфца ПВ в нашей Школе. Вот она приготовливала нас к службе Родине, чтобы мы в случае нужды смогли встать к её защите. Мы были, как все молодые, убеждены в победе с каждым врагом, который отважился бы напасть на Польшу. Никакая из нас не подозревала в это время, что война, которая вспыхнет, может быть проигранной, что будет нас ждать пять длинных лет подпольной борьбы. Моей девичьей мечтой была санитарная служба в армии.
         Первый шаг в этом направлении я сделала, остаясь членом, а в следующем председателем школьного кружка Полькского Красного Креста (ПЦК). В связи с нарастающей угрозой со стороны Немецкого Рейха стали организовать средства защиты. Я явилась добровольцем на службу в посту ЛОПП (LOPP), находящемся в нашем доме. Скоро предвиденная война оказалась фактом. Это уже не были пробные тревоги, бомбы начали падать по настоящему. Во время дежурств надо было преодолеть страх о собственную жизнь и оставаться на посту. Эти переживания были только вступлением к тому, что должно было наследовать. После длительной героической защиты столици капитулировала. Все мы пережили огромное огорчение разгрома.

Молодые девушки –добровольцы несут обед раненым
польским солдатам пребывающим в Уяздовском Госпитале.
( Зофия Ястжембска – „Зося” с левой стороны )

         Одних это проломливало и толкало в апатию, других - призывало к борьбе. Среди этих других была Антонина Кон. От неё мы получили первое задание: окружить заботой раненых солдатов Войска Польского в варшавских госпиталях. За инструкциями нам надо было обратиться к пани Бинзэр – собственнице дома при улице Флоры 1. Пани Бинзэр уговорила жильцев своего дома и тоже жтльцев Жилового Кооператива из улицы Фильтровой к передачи ежедневно доли обеда для питания раненых солдатов. Сначала мы получали обеды с улицы Фильтровой и носили их в филиал Уяздовского Госпиталя при улице Снядецких 7 (школьное здание).
         Позже мы начали получать обеды из улицы Флоры и носить их в Уяздовский Госпиталь в судках или другого рода посуде. В госпитале следовало пищу отогреть, пропитать раненых и помытую посуду отнесть обратно. Наша деятельность была одним из многих примеров поведения общества в это время. Я хотела бы на этом месте вспомнить о пану Михалу Висьнёвском, в которого Фабрике Тест и Клнфет я тогда работала. По его приказу перед Рождеством в 1939 году мы приготовливали пакеты, которые были посыланы польским солдатам находящимся в лагерях пленых на территории немецкого Рейха.
         Это поощрило меня к обращению ему в нимания на похожие нужды раненых солдатов в знакомом мне Уяздовском Госпитале. С тех пор в течение следующих лет перед каждым Рождеством и Пасхой пациенты Госпиталя получали от него с помощью моего посредничества пакеты со сладостьями. Мой контакт с больными разрешил заметить два рода больных. Олдни были окружены постоянной заботой со стороны семей и лиц им близких или – легко раненые – могли ещё справляться. Другие – тяжело раненые, к примеру без рук – часто были забытые, оставленные на судьбу других, тркбовали притания. Это их именно мы решили лкружить особенной заботой. На первый оккупационный Рождественный Ужин каждая из нас пригласила одного из одиноких солдатов. В следующие годы, благодаря лучшей организации, совместные Ужины для больных устраивались в залах Госпиталя.

ПЕРЕД ЧАСОМ „В”
         Зимой 1939 года мы получили от инструкторши Эвы Домбровской приказ отобрания из складов при улице Окоповой большого количества личных повязок бпританского производства и сохранения их по домам. Я заполнила ними два больших выдвижных ящика в комоде. Эти повязки были драгоценными во время варшавского Восстания.
         Весной 1940 года комендант Антонину Кон, пс. „Ядвига” приняла от меня Присягу. Я приняла псевдоним „ЗОСЯ”. Я стала предназначенной к службе санитарной ВСК и назначена комендантом звена. Начался период обучения в области оказывания первой помощи раненым. Некоторые лекции состоялись в моей квартире при улице Старосьцинской 3. В свою очекредь квартирой военного обучения была квартира инструкторши Крыстыны Ксенжарчык, находящаяся на территории Мокотовской Тюрьмы при улице Раковецкой. Отец Крыстыны был рабочим этого учреждения. Практические занятия по оказыанию первой помощи состояолись в госпитале Святого Духа при ул. Краковске Предместье.
         Мы ассистировали там при операциях и в приёмном покое. Мы учили там тоже ухаживанию за больными в госпитале. Нам были тоже доверяемые задания несвязанные с областью образования, к примеру разнос подпольной прессы. Несколько раз я разносила Информационный Бюллетень. При этой работе больше всего эмоции я пережила в 1942 году, разнося материалы Акции „Н”. Это были печати в роде газеток, обработанные издательствами подпольными на немецком языке.
         Целью акции было сеяние сомнения в окончательную победу 3-тьего Рейха среди: солдатов и граждан немецких. Полученные материалы следовало помещать в трамвайных купе выделенных для немцев или в почтовых ящиках в домах, в которых они проживали. Надо было это делать таким способом, чтобы материалы попадали в руки адресата; в том состояло главное затруднение этого задания. Получение такого поручительства я понимала как отличие и доказательство доверия ко мне. План действия, то есть время и место акции, я должна была определять самомтоятельно. Это требовало прежнего старательного разпознания территории. Того рода „упражнения” закаляли и образовали наши характеры. Они приготовляли также к заданиям намного труднее, какие ждали нас в недалёком будущем. Поражения немцев на фронтах восточном и западнем приближали нас к этому моменту.
         К ожидающим нас заданиям мы должны были приготовиться не только физически – но и душевно. С 28-ого июля 1944 года, после отмены строгой готовности, в каплице монашек при улице Казимежовской началось говенье для санитарной службы. Вёл его отец Томаш Ростворовски. В воскресенье 30-ого июля я побывала на Богослужении – Святой Мессе, во время которой провозглашая проповеди отец Ростворовски сказал нам: „Вашим Вождём является Христос и во имя Его вы будете спасать жизнь раненым солдатам”. К окончанию Мессы мы получили торжественное благословение для нашей миссии. После Мессы мы перешли в комнатку пристроенную к каплице и мы пели солдатские и партизанские песни. Отец Ростворовски аккомпанировал нам на фортепиано и пел вместе с нами.


АВГУСТОВСКИЕ ВОССТАНЧЕСКИЕ СРАЖЕНИЯ
         1-ого августа – час „В”. Мой патруль получил назначение в 537-ой взвод, командированный подпоручиком „Малым Войтком” (фамилию я не помню). Пунктом сосредоточения было помещение при улице Слонечной 50. Целью атаки должен был быть Дом Солдата на ул. Клёновой. В итоге атаки в нашем районе никакой из наших отрядов не достиг намеренной цели. Это случилось в следствие преимущества врага и недостатков в вооружении. Поздним вечером, после разведки обстановки, командир нашего 5-ого Района, подполковник Александр Хрынкевич, пс. „Пжегоня” издал приказ выхода отрядов в Кабацкие леса с целью дополнения вооружением.
         Стало принято, что из моего патруля со взводом 537 пойдут санитарка и связная. Я с остальной частью патруля решила искать контакт с другими отрядами – слышны были эха борьбы. Уже на следующий день на территории оствленном восстанцами появились патрули украинцев. Они обыскивали по очереди дома, искавши укрывавшихся солдатов. Их жертвами оставались те, которые отказались от марша в Кабацкие Леса. Среди них нашлись между прочим шесть юношей из взвода 537, которых выдал дворник нашего дома. Украинцы были жестокими и полными ненависти к полякам, они исполняли грабежи и износилования.
         В этой обстановке следовало как можно быстрее добраться на территорию борющегося квартала Мокотув, ибо известно было, что Горный Мокотув борется дальше. После направления двух девушек из моего патруля на работу в госпиталь при улице Хоцимской а тоже отказания от участия в Восстанию третьей (она решила вернуться домой), осталась со мной Янина Кусёр, пс. „Лилька”. Скоро присоединились к нам: Ирена Пенчарска, пс. „Иська”, Янина Богуш, пс. „Янка”, Ядвига Маньковска, пс. „Виньця” и „Крыстына” (фамилию я не помню). 13-ого августа пришла за нами связная Гражына Карликовска, пс. „Гражина”, присланная из комендантуры ВСК. Она должна была нас провести в квартал Мокотув. На следующий день ранним утром мы отправились в дорогу. Не взирая на обстрел мы частливо добрались на территорию Сельц и улицами Хелмская и Пясечинская мы дошли до Круликарни.
         Мы явились для рапорта там в комендантуре ВСК у поручик Анны Кон. Мы были взволнованные до слёз сердечным нас её приветсвием. Тем временем продолжалось занимание нашими войсками местностей Садыба и Сельце, пополнялись личные составы отдельных отрядов. Я представилась добровольцем и получила определение к санитарной службе батальона „Рысь”, которым командовал Анджей Чайковский,пс. „Гарда” Начальником санитарной службы того батальона был доктор Здобыслав Червински, пс. „Славек”. Из лиц назнченных к его распоряжению он образовал три линейных патруля.
         В состав моего патруля вошли следующие лица: упомянутая уже Янина Кусёр, Мария Савич, пс. „Сава”, Мария Бачкавска, пс. „Сторчык” и „Малы” (харцер 12- может быть 14-летний, был носильщиком, фамилию не помню). Патрули стали направлены в отдельные компании батальона. Наш патруль - в компанию „Кравец” командованную подпоручиком Станиславом Мильчиньским, пс. „Грыф”.
         27-ого августа в час ночи наш отряд атакировал казарму приулице Подхоронжих. Это был участок польской атаки побольше, которого целью было получение связи нашего квартала с кварталом Повисьле. Я и „Сава” передвигались со штурмующим отрядом, остальные из патруля должны были двигаться за нами. После двухчасовой борьбы осталось одно из зданий на улице Селецкой. Мы нашли там в подвалах оставленные немцами санитарные материалы и даже хирургические приборы. Мы передали их потом в госпиталь при ул. Хелмской. В тех подвалах мы устроили пункт первой помощи. Раненых было много: пор. „Рок”, капраль „Лех” и многие другие. Которых псевдонимов уже сегодня не помню.
         После оказания первой помощи тяжелее раненых мы отсылали в госпиталь на ул. Хелмской, легче раненые оставались у нас или возвращались в отряды. По сегодня существует в моей памяти связная Зофия Клос, пс. „Прох”, которая пыталась доставить нам котёл с супом. Когда она шла в нашем направлении стала тяжело раненой осколками патрона из гранатомёта. Когда я оказывала ей помощь, она кричала: „Я не хочу умирать! Мне 22 года! Я хочу жить! ” По сегодня я слышу эти призывы. Мой храбрый „Малы”, когда к счастью ему стал раненый легко в ногу, плакал и ужасно огорчался: „Что на это скажет мама? ”. 29-ого августа по приказу доктора „Славка” я была отозвана в команирование батальона.
         В тот день под вечер немецкие самолёты совершили налёт на местность Сельце. Целью этой атаки был между прочим упомянутый госпиталь при ул. Хелмской, обозначённый на крыше большим красным крестом. Здание госпиталя стало перепахнуто уничтожающей бомбой от крыши до подвалов вдоль одного из подъездов и тем самым был отсечен эвакуационный путь для лиц находящихся на верхних этажах в конечной части здания. При следующем налёте зверский лётчик дал доказ, что он действует не случайно, но с преднамеренностью. Ибо снова сбросил бомбы на обозначенный госпиталь. На этот раз это были бомбы зажигающие, горные этажа встали в пламенях. Раненые горели живьём или прыгали из окон погибая от падения. Призванные, мы побежали, чтобы их спасать. Во время акции я не знала, что в госпитале сожглисб моя отважная и полная посвященя „Сава” (она пошла навестить наших раненых) и „Прох”.


ДНИ ПОРАЖЕНИЯ
         Переломным числом в моей жизни стал день 2-ого сентября 1944 года. Он является для меня символическим переходом от мира людей полноисправных, несущих помощь другим, к миру в этой помощи нуждающихся. В этот день, во время генеральной атаки на квартал „Садыба”, доктор „Славек” узнал об отсутсвии санитарных средств и медикаментов. В связи с сильным обстрелом нашего квартала он не выдал приказа, но только призвал добровольцев к принесению лекарств из горного Мокотува. Явились мы – „Лилька” и я. Переход из улицы Хелмской до здания Гигиены (перекрёсток улицы Дольной и Пулавской ) было относительно лёгкое. Возвращение оказалось труднее.
         Атакирующие немцы атакировали Чернякув и Сельце. Их пулемёты и самолёты остреливали граждан убегающих из квартала Садыба. Мы находились тогда на улице Хелмской в окрестности костёла. Мы пошли в его направлении, ища приюта, чтобы переждать огневый шквал. В костеле мы стали забитые тревогой, что в саду кроме, в беседке, находятся какие-то раненые и нуждаются в помощи. Мы побежали туда. Внутри беседки я успела только заметить находящиеся там лица и горящую печурку, так называемую козу, а на нём горшок варившегося картофеля. Взрыв. Порыв ветра уничтожил печурку забрасывая нас пеплом и опровергая наземь. А я в отрывке секунды перешагнула порог двух миров...
         Я не потеряла сознания. В первый момент я заметила ненормальное положение моей левой руки. Я протянула за ней правой ладонью и узнала, что она инертная. Притискивая её к груди мне повезло встать. Я пошла в прикостельный зал переполненный молящейся толпой народа. Я видела в их глазах ужас под влиянием моего вилда. Я просила за помощью для раненых в беседке. После некоторого времени перенесли „Лильку”, которая имела вырванную часть икры в близи колена и не могла идти при собственных силах. Я попросила молодую девушку, которая присматривалась нам с вниманием, чтобы перевязала мне раны и сделала утиснительную перевязку.
         Я подсказывала ей, что ей делать. Из-того что я постепенно теряла силы. А боль увеличивалась, на мою просьбу она подала нам по несколько каплей опиум. Которое я имела при себе. Я просила её тоже о уведомлений нашей комендантуры. В сумерки появился доктор „Славек” с носильщиками. Он сделал нам приколы морфией. Во время транспорта в госпиталь при улице Дольной я имела чувствие великого блаженства. Настоящиая перевязка была сделана только на следующий декнь утром доктором Михалом Завадзким пс. „Михал”. Тогда оказалось, что первая перевязка была сделана неппрофессионально. Слишком слбый утиск не остановливал кровотечения и наступило выкрововление организма.
         Стало установлено, что я имею разбитые кости сустава локоти с торчатыми изнутри костными занозами. Из-за того что день назад мне применяли сильные анестетики, которых невозможно было принять в чрезмерной дозе, они должны были эти занозы отрывать от тела без анестетиков. Было тоже утверждено, что в бедре находится больших размерок осколок снаряда. Расположение других осколоков не было установлено. Только после войны были открываемые при просвечиваниях находящиеся в разных местах инородные тела.
         На операцию, по правде с задруднениями, но я пошла при собственных силах. По возвратному пути надо было меня нести, когда после входа на ступени лестницы я потеряла сознание. С того момента состояние моего здоровья стало ухудшаться.


В ГОСПИТАЛЕ
         В каких вот других условиях и обстановке в сравнении с осенью 1939 года, когда я ухаживала за ранеными в Уяздовском Госпитале, я должна пережить раны и увечье. Тогда условия, которые можно было предложить раненым солдатам Сентября, для улучшения которых я не щадила услий, Будучи молодой и сильной, казались мне слишком скромные. Теперь я прожила геенну подвальных восстанческих больниц, отсутствия медикаментов и основных санитарных условий. Началось сносительно. Я лежала в кровати с чистой постелью в ясной школьной избе. Длилось это однако недолго.
         В третий день моего пребывания госпиталь стал обстрелян ракетными снарядами, так называемыми „коровами”. Мы знали итоги действия этого оружия и то, что с момента послышания характеристического звука (старт ракет) до взрыва длится несколько секунд на поиски убежища. Так что когда мы услышали „рычание коровы”, все поднялись, чтобы найти убежище в подвале. „Лильку”, которая была лёгкая и раненая, кто-то взял на руки. Я испытывала спасаться самостоятельно. Инстинктивно я подорвалась, схватывая здоровой рукой за плечо пробегающую около меня особу (лицо).
         Не знаю я, когда я нашлась в подвале, так как я после нескольких шагов потеряла сознание. Ночью нас эвакуировали в подвалы при ул. Рацлавицкой 3. В то время для обкспечения безопасного прохода вдоль улицы подвальные коридоры соседних домов были связаны отверствиями в стенах. Лежа вблизи такого ответствия, я была многократно толкаемая в больную ногу проходящими, ибо мои стопы выстояли вне с лишком короткого матраса. На следующую ночь мы были перенесены в военный госпиталь при улице Миссыйной. Мы оставались там под заботой доктора Тадеуша Блёха пс. „Микроб” и др Казимеры Комунецкой. Состояние моего здоровья снова стало ухудшаться, в ранах появился гной. Не было возможностей проведения операции.
         Тем временем обстановка на фронте с каждым днём была больше и больше беспокойственная. По сведениям, которые нас достигали, мы знали, что сгруппированные немецкие силы струмятся насколько это возможно к самому быстрому овладению нашей территории. После дней полных энтузиасма и оптимизма пришли всё длиннее моменты сомнения и неуверенности. Душевной поддержкой был для нас ксёндз капеллан Ян Зея, который после отправления в нашем подвале Святой Мессы причастил нам сакрамент больных.
         26-ого сентября достигло нас сведение, что войско эвакуируется каналами в квартал Срюдместье. Мы остаёмся беззащитными. Под утро выстрелы затихнули. Кто-то принёс сведение о капитуляции Мокотува. Раступил конец всякой надежды и мечтания о свободе. Пришли моменты напряжения и неуверенности о завтра. В голове кружились разные мысли: какая судьба ждёт нас, быть может расстреляют нас и сожгут? Я молилась горячо о том, чтобы выстрел был меткий, чтобы не стать снова раненой.
         Моменты ожидания текли в бесконечность. Вдруг мы услышали грохот тяжёлых шагов, призывы по немецки. После момента вбежали по лестнице нескольие немцы с автоматами готовыми к выстрелам. Они кричали: „Raus! Austreten! Schneller!” (вон!, выходить! быстрее!) , направляя в нашу сторону стволы автоматов. Я видела как товарищи, принуждаемые солдатами, поднимаются с постилок. Я была беспомощная. Я лежала и ждала дальнейшего развития происшествий. Они взяли тоже ксендза Зею, доктора Блёха и больничный персонал. Всех увели в неизвестном направлении. Доктор Куманецкой повезло укрыться. В дальнейшем оставалась неуверенность и ожидание: что они с нами сделают?
         Только после ролудня появился высшего ступени офицер вермахта с сопровождением и после осмотра объяснил нам, что на следующий день мы будем эвакутрованы. Утром они поставили подводы. Мы узнали, что будем перевезены на железнодорожную ветку при Конных Соревнованиях в квартале Служевец. После перевозки на территорию Соревнований нас поместили в конюшнях.
         С помощью пришла нам РГО (RGO): нам раздали постельное бельё, фрукты и лук. После нескольких часов стали подставлены открытые товарные вагоны, в которые стали переносить раненых. Это продолжалось до самых сумерок. В один момент я и „Долорес” ( была также раненой) заметили с тревогой, что мы последние в тёмном углу конюшни. Никто не приходит за нами и мы не видели никого в близи. В конце концов появился кто-то с фонарём. Это был немецкий лётчик, который на наши призывы позвал своих товарищей и они вынесли нас вне конюшни, передавая мужикам носящим раненых.
         Когда несли нас вне конюшни, я кричала: „Доктор Комунецка! ”. В ответе я услышала голос „Лильки”: „Здесь, здесь!”. Вагон был уже переполнен, когда они втянули меня в середину. Оказалось, что чтобы возможным стало закрытие двери вагона, я должна согнуть ноги. Это произвело боль в раненом бедре. После нескольких часов езды в такой позиции только на следующий день утром мы остановились в местности Милянувек. Сошли там между прочим лица взятые из варшавских домов старцев. Лежащих на носилках или на матрасах перенесли в большой зрительный зал и положили на полу.
         В зале клубилась толпа старцев помещаемых здесь из разных транспортов. Доктор Комунецка сказала мне, что она с остальными лицами нашей группы будет искать какое-то другое место и что мне нужна внезапная операция: я должна попасть в госпиталь. А я была очень голодная и жаждущая. Я попросила юношей, которые принесли меня из платформы, чтобы купили что-то для пития и кушания.
         Я дала им деньги полученые по солдатскому жалованию. Они принесли поллитровую бутылку молока и две булочки – кайзерки со сливочным маслом. Этих же самых парней я попросила, чтобы завтра пришли с носилками и занесли меня в ближайший госпиталь. Согласно договору они появились утром. Занесли меня и положили на газоне у входа в здание, в котором помещался госпиталь (ул. Словацкого 5). Сами спрятались и наблюдали что со мной случится. Меня должен был кто-то заметить, ибо через момент вышел врачь (это был доктор Кротовски). Не говоря ни слова я одбросила здоровой рукой тюфяк, которым я была прикрытой. Увидев в каком я состоянии, велел меня перенести в зал санитарный. После внесения внутр кто-то провозглас моё имя – это был „Сторчык”, упомянутая уже санитарка из моего патруля.
         Обновляющим ей перевязку был... доктор Савич – отец „Савы”. Оказалось, что удивительной волею судьбы я нашлась в эвакуированным сюда из варшавы Уяздовском Госпитале. Доктор Савич и его жена окружили меня сердечной заботой. Они были для меня очень хорошими. Вдруг была сделана первая операция. Кровать, чистое бельё. После четырёх дней они оперировали меня вторично, так как после первой операции не было ожиданного улучшения. Меня посетил тоже ксёндз Зея, исполняющий свою пастырскую опеку. От него я получила тогда картинку с символом Сердца Христова, который стал для меня алтарём. Перед ним я молилась тогда и я молюсь по сегодня. В то же самое время нашла меня санитарка из ансамбля доктора „Славка” – Ванда Семиньска пс. „Ванда”.
         Я узнала от неё что ротмистр „Гарда” стал контужен и после окончания сражений на сельцах пепредал командование капитану Яцку Янушу Вышогродзкому пс. „Януш”. „Ванда” после перехода в тыл писала между прочим предложения на продвижения по службе и ордена, среди них на Крест Валечных (храбрых) для меня. Она сделала мне этой справкой огромную радость. Она взялась за то, чтобы передать сведения обо мне моей семье. Однажды неожиданно я увидела стоящую в дверьях мою мать. Было это врасплох и огромнаярадость.
         На мой крик: „Мама”, она из-за впечатлений пала в обморок на пол. Перед приходом ко мне она встретилась с доктором Савичем и этот убеждал её о нужде ампутации руки. Мама в первый момент не хотела на это согласиться. Доктор Савич аргументируя о нужде ампутации сказал: „Я бы носил даже туловище своей дочери чтобы только жила”. Это перевесило. Когда я узнала о решению, я начала умолять чтобы только ещё подождали. Я говорила, что у меня нет отца и я должна работать, что я молюсь и может Бог выслушает мою просьбу. Действительно произошло чудесо. Ночью я проснулась под влиянием сильной боли в ранах. Испуганная я призывала помощь. Доцент Кротовски взглянул на мою руку: повязки облепленные были белыми червяками.
         Это были личинки конюшней мухи. „Ангелок, ты чудесо пережила. Они спасут тебе руку” – сказал. Трудновато представить себе терпения, которые я должна была вынести. Я терпела однако с мыслью о выздоровлению. Я грызла бельё и слбственные ноги. После двух недель раны были очищены на столько, что наступил процесс заживания.


ЭВАКУАЦИЯ
         Семья начала ходатайства о перенесение меня в госпиталь в городе Жирардув. Уяздовский Госпиталь должен был быть эвакутрован из г. Милянувек в Краков. Следовало получить согласие на принятие в жирардовскую больницу. В получению этого согласия помогла мне подпоручик Магдалена Гжыбовска пс. „Гровска”. 1-ого ноября приехал за мной с моей матерью поручик Станислав Олдаковски пс. „Оконь” – командир отряда саботажа и диверсии на этой территории, а кроме того мой шурин. Не было разрешения на проезд из Милянувка в Жирардув. Помимо того меня перевезли на повозке по поьным дорогам, во время моросящего дождя. В конце ноября они удалили в конце концов без анестики самый большой осколок из бедра.
         Рана начала заживать и я могла начать учёбу хождения. 16-ого декабря в больнице появились два обмундированных гестаповца с переводчиком. Счастье в том, что я в тот день лежала в постели. Я заметила их, когда разговоривали с доктором Грабовским в комнате прилегающей к нашему залу. В это время была у меня мама. Она сидела кроме моей кровати на оборотном стуле. В момент, когда она заметила идущих в нашем направлении гестаповцев, ведённая инстинктом я сказала: „Мама обернись и разговоривай с соседкой”. Немцы подошли. Они видели торчащую, сделанную неподвижной на проволочном штативе руку и бледное лицо девушки - я притворялась тяжело больной.
         Они интересовались, где и в каких обстоятельствах я стала раненой. Конечно я придумала какой-то рассказ. Доктор Грабовски, который был при допросе, подтвердил моё плохое состояние и что я не гожусь к транспорту. Он стал затем обязан к уведомлению гестапо о улучшению моего здоровья. Немым свидетелем этого разговора была мать. Сидя спиной ко мне она избегла предположительных вопросов. После выхода немцев, дрожащая и взволнованная, старалась укрыть это передо мной чтобы не ухудшать состояния моих нервов. Только после прохода шести километров по глубоком снегу и под влиянием пережитого происшествия она упала теряя сознание перед домом.
         В половине января немцы с зади фронта стали покидать город. Первые отряды советских войск добрались под Жирардув. После слабого сопротивления гитлеровцев 17-ого в город Жирардув вошла Красная Армияю. Шурин зная об арестах солдатов армии Краёвой взял меня из госпиталя и перевёз к своему посту в деревне Вискитки около Жирардова. Мы ехали на телеге по главной улице города среди радующихся жителей и стреляющих на виват солдатов. Для них это был день победы и свободы, для меня только смена преследователя. Мучило меня чувство разочарования и огорчения. Не были приветсвованы близкие моему сердцу солдаты Краёвой Армии – АК. Эти должны были ждать полного признания и победы идеи – за которую боролись с таким пожертвованием и трудом - целых 45 лет.

Зофия Ястжембска-Ковалевска

P.S. Зофия Ястжембска-Ковалевска свои военные воспоминания списала много лет после окончания войны, в итоге усильных уговоров мужа – Александра Ковалевского.В течение долгих лет воспоминания этих драматических происшествий, потерянных друзей и товарищей по оружию были слишком мучительными чтобы пролить их на бумагу.

Перевод с польского: Станислав Сьмигельски

Зофия Ястжембска – Ковалевска (Zofia Jastrzębska - Kowalewska Псевдоним „ЗОСЯ” Солдат АК, санитарка-связная

Copyright © 2005 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved