Это было в первой половине сентября 1944 г. Я тогда стоял на посту на третьем этаже. Это была большая комната, окна которой выходили на узкую в этом месте улицу Вронью. Строение на углу Простой и Вроньей больше выступало в сторону проезжей части. Этот дом мешал немцам, и они систематически пробовали его уничтожить, чтобы открыть фронтон следующего дома на Паньской 108 со стороны улицы Вроньей. Наблюдение из окон со стороны Вроньей в сторону Луцкой и Товаровой было затруднено. В связи со всем этим командование приняло решение пробить во фронтальной стене этого здания отверстие для наблюдения и обороны размером 60x60 см со стороны улицы Простой. На Простой рядом с Вроньей в первые дни восстания была построена баррикада, сложенная из больших деревянных стволов, булыжников, плит облицовки тротуара и разного оборудования. Эта баррикада стала непреодолимым препятствием, как для танков, так и для пехоты. Противник многократно поливал её бензином и пытался разбить огнём из танка, но всё безуспешно. Немного изменившись по форме, баррикада продолжала стоять, точно так же, как и угловая часть выступающего, прилегавшего к баррикаде сожжённого и разбитого дома. Немцы по-прежнему не оставляли попыток ликвидировать баррикаду.
         Был погожий ясный день. С обеих сторон баррикады было спокойно, и ничто не предвещало скорой атаки противника. Внезапно я услышал шум мотора приближающегося танка, гомон голосов и призывы на немецком языке. Я осторожно выглянул через наблюдательное отверстие в стене и замер от изумления. Я увидел большую группу людей с белыми повязками, мужчин и женщин, которые разбирали баррикаду, оттаскивая в сторону стволы деревьев и отбрасывая плиты тротуара и камни. В подъездах и нишах домов притаились вооружённые эсэсовцы, готовые в любой момент открыть огонь. Они кричали на потрясённых мирных жителей, что те слишком медленно работают. На некотором расстоянии от них стоял танк, а за ним укрывались автоматчики – звери в человеческом обличии. На какое-то время наступила полная тишина, выстрелы с обеих сторон баррикады утихли, и даже я на некоторое время задержал дыхание.
         Было слышно только крики спрятавшихся эсэсовцев, которые понукали работавших больше напрячь силы. Что делать, что же делать? Эта ситуация меня поражала. Я должен был принимать решение, нельзя было терять ни минуты. Посоветоваться было не с кем, я был один. Стрелять или не стрелять по своим? Внезапно тишину разорвал грохот выстрелов. Открыли огонь с нашей стороны. Очень недолго мы оставались в нерешительности. Лучшая зона обстрела и обзор были у меня. Находясь немного сбоку и хорошо укрывшись, я мог безнаказанно поражать противника. Уже во время боя выяснилось, что ребята с нашей позиции оказались везде. Они были на крыше здания, в окнах со стороны улицы, в проломах стен.
         В первую минуту я не знал, что делать, стрелять, не стрелять. Ведь это поляки, многие из них могут погибнуть, но с другой стороны нельзя было им позволить разобрать баррикаду, которая отразила столько атак, и пропустить танки в Средместье. И я решил. Я начал стрелять из своего трофейного карабина. Я целился или перед человеком, или выше него. А тут люди падают и не двигаются. Я был потрясён. Вдруг я заметил высунувшегося из-за стены эсэсовца, который угрожал еле державшейся на ногах от страха и усталости женщине. Беру его на мушку, попал, я услышал, как он закричал от боли. Вот теперь он уже поспокойнее. Гражданские заложники, видя, что происходит, пытаются укрыться под стеной и в окошках полуподвалов, не обращая внимания на опасность, которая грозит им с немецкой стороны – они попали под перекрёстный огонь. Огонь с обеих сторон становится всё плотнее, с немецкой стороны заговорил пулемёт, установленный на тротуаре под прикрытием танка. Пулемёт с танка тоже пристреливается по находящимся в его видимости нашим огневым точкам. Рядом со мной тоже падают пули, выбивая кусочки стены. Ничего мне сделать не могут: я от них сбоку, а одновременно при этом у меня хороший обзор.
         Вдруг огонь смолкает, как отрезало, аж в ушах звенит. Только на мостовой лежит несколько убитых. Пулемёт исчезает из моего поля зрения. Танк начал пятиться, автоматчики укрылись в подворотнях домов. Атака была отбита. Во многих местах показались головы обороняющихся, все радуются. Вдруг мы видим, не веря глазам своим, как якобы убитые поднимаются с земли и скрываются в нише углового дома. Я вздохнул с облегчением, случилось чудо. Только в проломе стены остался убитый эсэсовец.
         Через минуту снова начинается ураганный огонь с немецкой стороны, но беспорядочный и неорганизованный. Расстояние от наших позиций слишком большое. Я наблюдаю, что делается на подступах, с нашей стороны выстрелы звучат всё реже. Танк медленно отъезжает на безопасное расстояние, автоматчики тоже отходят под его прикрытием. У них, скорее всего, несколько убитых и раненых. Поляки с белыми повязками не в состоянии перебежать на нашу сторону. Я вижу, как по приказу эсэсовцев они направляются в сторону улицы Товаровой. Баррикада спасена. Радость наша не знает границ.
         Ко мне подбегают товарищи, чтобы посмотреть, жив ли я. Всё в порядке, с нашей стороны даже никто не был ранен. Наблюдение за улицей Простой с моей стороны не даёт надежды на то, что всё кончилось. Хотя попытка разобрать баррикаду и атака успеха не принесли, немцы не отказываются от своих планов. Как я позже убедился, они точно знали, где находится наш наблюдательный пункт, позволявший вести наблюдение и обстрел вглубь улицы Вроньей в направлении Луцкой и Гжибовской. Оттуда часто появлялся танк, обстреливавший наши позиции. Немцы что-то планируют. Вижу, как издалека подъезжает второй танк, неужели повторная усиленная атака? Но всё-таки не видно ни немецкой пехоты, ни поддерживающих её калмыков, которые ещё хуже немцев. Танки медленно движутся в сторону баррикады, все возвращаются на позиции, связные принесли нам новые боеприпасы. Мы готовимся к бою, чувствуя какую-то хитрость со стороны немцев. Я остаюсь на своём посту, замены мне не прислали. В то время, когда мы готовились к отражению очередной атаки, танки один за другим подошли к баррикаде, построившись так, чтобы одновременно стрелять в нашем направлении. Неужели они хотят форсировать преграду? Нет, слышен только скрежет поворачиваемого в нашу сторону ствола. Затем медленно с педантичной точностью они начинают обстреливать пристройку здания на Паньской 108.
         Начинают с верхних этажей. Подрезают, крушат несущие стены. Это показательный мастер-класс. Они ведь в этом разбираются. Видать, не один каменный дом уничтожили таким вот образом. Когда верхние стены были уже полностью разбиты, они переносят огонь на уровень второго этажа. Сюда они били гораздо точнее, раз за разом проламывали толстые несущие стены, чтобы позже одним точным выстрелом завалить весь флигель.
         Весь наш сторожевой пост смотрит на это в бессилии, а в самой худшей ситуации оказался я. Я был как раз на линии огня танковых пушек. Снаряды пролетали прямо рядом со мной. Я мог бы схватить их руками, если бы это было возможно. Но наши ребята так просто не сдавались. То и дело я видел маленькие фигурки с бутылками бензина. Они старались с близкого расстояния поджечь танки, но это было невозможно из-за большого расстояния, и потому что не было прикрытия. Однако бутылки с бензином достигали цели, гранаты рвались рядом с танками. Внезапно раздался радостный крик. Один из танков загорается. Скрежет гусениц, скребущих мостовую, даёт понять, что танк начинает отходить, перестал стрелять. Немцы пробуют его погасить, у них даже получается. Несмотря на это, танк отходит, у него повреждена башня. Видно всё больше ребят с бутылками. Баррикаду подожгли, клубы дыма стелятся низко над землёй, ребята теперь незаметны для врага.
         Второй танк тоже отступает, однако всё ещё продолжает точно стрелять. Всё это я наблюдаю в подробностях. Танк отъехал только на несколько метров, чтобы ему не смог помешать огонь пылающей баррикады, и чтобы до него не могли долететь бутылки с бензином. Теперь он бешено строчит из пулемёта по невидимым в дыму повстанцам. Я тоже хотел бы броситься в бой, но не могу оставить пост. Жду смену, уже должна быть. Ребята заняты, и я должен торчать тут, ничего не делая. Хотя не совсем. Ко мне то и дело заглядывает связной за информацией о том, что делается на подступах. Это командир взвода через связных успешно руководит обороной нашего плацдарма. Несгибаемая воля защитников баррикады и всего нашего участка обороны не позволили танкам прорваться в Средместье..
         Внезапно раздаётся ужасный грохот валящихся стен. Клубы белой пыли закрывают видимость. Это обрушивается флигель. На посту меня сменил «Монета». Он не мог прийти раньше, потому что участвовал в операции на первом этаже по спасению горящих магазинов. Мы коротко обговорили ситуацию, я быстро сбежал по лестнице вниз. Ситуация полностью изменилась. Груды развалин загораживали выход во двор. Белая пыль ещё не осела, проникала везде, лезла в глаза, которые сильно слезились. Из флигеля раздавались отчаянные крики о помощи на польском и еврейском. На втором этаже флигеля было квартирмейстерство. Повстанец «Жид» остался на своём посту, на этаже. Он не покинул поста во время обстрела из танка, и обвалившийся потолок третьего этажа придавил ему ноги. Все бежали в сторону флигеля, чтобы спасти зовущего на помощь. Когда пыль начала оседать, побежал вместе с другими и я.
         Нечеловеческими усилиями мы начали отодвигать обломки стен, загораживавшие вход на лестничную клетку со двора, а потом балки и доски, завалившие лестничную площадку повалившейся пристройки. Как оказалось, лестничная клетка была цела, но обрушились помещения со второго по пятый этаж. Обстрел всё ещё продолжался. Появились санитарки с носилками и бинтами. Крик еврейского повстанца не прекращался. Ему придавило ноги выше щиколоток большой плитой деревянного перекрытия. Надо было умело и осторожно приподнять огромными балками всё перекрытие, чтобы медленно высвободить придавленные ноги. Это удалось. Санитарки заботливо положили его на носилки и сделали обезболивающий укол. Наша немедленная помощь уберегла его от увечья.
         Во время спасательной операции я несколько раз поднимался по лестнице на второй этаж и спускался вниз. Когда осела пыль и улучшилась видимость, немцы начали повторно обстреливать флигель, чтобы сделать невозможными помощь и спасение раненого. Вбегая на второй этаж, я внезапно почувствовал сильную боль в левой ноге повыше щиколотки. Я был ранен уже в третий раз с начала восстания. Остановив кровь, санитарки наложили мне временную перевязку, а я продолжал участвовать в спасении раненого. Осколок торчит у меня в ноге до сегодняшнего дня.
         Бой медленно подходил к концу. Со стороны противника было несколько убитых и раненых. Мы видели, как под сильным обстрелом их выносили с поля боя. С нашей стороны обошлось без потерь, не считая одного тяжело раненого и меня, раненого чуть легче.
         Баррикада была спасена.