Моя первая встреча с Анджеем Ромоцким «Морро» произошло в конце 1943 г. У нас был назначен сбор на чердаке здания на улице Желязней на углу Сребрной., и я на этот сбор опоздал. По дороге я нарвался на облаву, немцы всех выгнали из трамвая. Когда я, опоздав, доложил о прибытии на сборе, командир отделения Юрек Закшевский говорит мне:
         - Нехорошо, «Свист», что вы опоздали на сбор. Харцер должен быть пунктуальным».
         Тогда я начал оправдываться, что немцы выгнали меня из трамвая у моста Кербедзя (теперь это Шлёнско-Домбровский мост), что у нас проверяли документы и отпустили меня только потому, что у меня было удостоверение, подтверждающее место работы, а остальных забрали. Поэтому я и опоздал. И в этот момент подходит Витек Моравский, наш кореш, у которого левая рука на перевязи, в гипсе и говорит:
         - «Чего ты так долго умничаешь, «Свист»? Опоздал, так признайся, что опоздал. Ты же знал, что опоздаешь».
         - «Я не буду больше опаздывать», - ответил я.
         Он на меня смотрит вблизи и говорит:
         - «А ещё, молодой человек, у вас борода небрита».
         А эта борода, это были такие угри, перья. Я ведь был тогда ещё совсем молодой парень, и борода у меня только начинала расти.
         - «Небритый – на сборе», - подчёркивает он ещё раз. .
         И тогда я показал своё дурное воспитание. Посмотрел я на него и сказал:
         -«А друх «Чарный» тоже небритый, и уже такая здоровая борода».(Друх, друхна – обращения, принятые среди польских харцеров - скаутского движения)
         Я повёл себя невежливо и просто нахамил. Я помню, что это было после проведённой боевой операции, потому что «Витольд» появился на нашем сборе «Серых шеренг» с гипсовой повязкой на груди. Руку он носил в гипсовом лубке из-за раны и повреждения ключицы. Теперь я знаю, что «Витольд» был ранен во время операции «Вилянов», первой боевой операции батальона «Зоська», который был переформирован незадолго до этого из варшавских штурмовых групп харцерских «Серых шеренг». Как же он мог побриться? И как можно такому человеку сказать:
         «А вы, друх, небриты»?
         Ну и «Чарный» решил, что тогда я сам должен обратиться с дисциплинарным рапортом к командованию.
         Моя бестактность стала непосредственной причиной разговора с командиром роты, о чём я узнал позднее, в летние месяцы 1944 года, когда тот же командир проверял базу подготовки подчинявшихся ему подразделений в лесах под Мышковом, где я пребывал в составе взводов «Алек» и «Фелек» с мая до конца июля 1944 года.

         На беседу о причинах дисциплинарного рапорта командиру роты я должен был прибыть к памятнику Лётчикам на аллее Независимости.
         У меня в руке свёрнутый в трубочку какой-то цветной журнал. Точно такой же свёрнутый трубочкой журнал будет в руке у того, кто будет меня ждать. Я жду у этого памятника. Вижу, он подходит, в руке журнал. Показываю ему свой. Тогда он поворачивается и идёт на Мокотовские Поля. Я за ним. Он замедлил шаг, я подошёл к нему ближе. Начинаем разговор:
         - «Свист». Разрешите отдать рапорт.
         - «Ты, кажется, обвинил командира в том, что он не бреется?»
         - «Да, друх инструктор. Я поступил непорядочно, я очень обижен сам на себя. Я не должен был так поступать. Я ведь знал, что у этого инструктора рука в гипсе».
         - «Ну видишь, твоё счастье, что ты так считаешь. В наказание напишешь десять надписей, таких, чтобы были обидными для немцев и одновременно могли подбодрить поляков. Надписи выполнишь на трасе от Мировской площади до площади Завиши».
         Наложенное на меня взыскание было вроде бы несерьёзным, но явно с воспитательными целями.
         Я немного знаю толк в рисовании. Лучше всего у меня получалось рисовать в мужских туалетах. Были когда-то на улицах такие жестяные туалеты, стоящие на тротуарах. Округлые, человек входил внутрь, было видно только ноги, и что что-то капает, но лица и головы не было видно. Несколько таких было ещё в паре мест в Варшаве и через много лет после войны. Два таких устройства я раскрасил изнутри: башка Гитлера на виселице, верёвка, гитлеровские усики, чёлочка – повешенный Гитлер. Проверил ли Анджей (то что он был моим собеседником на Мокотовских Полях, я узнал гораздо позже) моё задание – не знаю.

         Анджей Ромоцкий родился в Варшаве 16 апреля 1923 года в семье Павла и Ядвиги, урождённой Никлевич. Он был немного младше меня.
         Перед началом II Мировой войны он был учеником гимназии и лицея Товарищества Земли Мазовецкой. Он не успел сдать выпускных экзаменов в межвоенное двадцатилетие независимой Польши, которое длилось, после долгого порабощения, 1918-1939.
         Очень рано, потому что уже 28 июня 1940 года немецкий автомобиль насмерть сбил отца Анджея, который был для него близким другом, Анджей остался на воспитании матери вместе с младшим братом Янеком, родившимся 17 апреля 1925 года. Эта болезненная потеря не стала Анджею препятствием для продолжения учёбы. Он сдал выпускные экзамены в 1941 году, а надо помнить, что в это время он руководил мокотовским отделением самообразовательной организации "PET", название которой на греческом языке означало «будущее». Этот круг единомышленников, точно так же, как и жолибожское отделение "PET", позже присоединился к конспиративному союзу мужского харцерства, скрытому в подполье под криптонимом «Шаре Щереги» (Серые шеренги). Именно там Анджей Ромоцкий, начиная с 1942 года, используя псевдоним "Морро", был командиром звена в харцерском хуфце (дружине) под криптонимом "Сад" на Мокотове. В том же самом хуфце был также и брат Анджея Янек Ромоцкий «Бонавентура».
         В конце 1943 года Анджей «Морро», как выделяющийся и способный звеньевой, после «боевого крещения» в операции «Сечыхы», которая проводилась под его командованием, был назначен командиром второй роты «Руды» в созданном незадолго до этого батальоне Серых Шеренг «Зоська». Криптонимом этого батальона был псевдоним погибшего в Сечыхах командира варшавских Штрурмовых Групп – Тадеуша Завадского. «Морро» был командиром роты до самого момента своей солдатской смерти 15 сентября 1944 года, во время Варшавского Восстания.

         Во второй раз я столкнулся с Анджеем «Морро» в конце июня 1944. Тогда я был в составе своего родного взвода «Фелек» на базе в Вышковских лесах. Мы проходили там подготовку и были готовы к нашему серошеренговскому «Завтра», то есть к открытой борьбе с немецким оккупантом. Командир роты «Руды» «Анджей Морро» инспектировал наш партизанский отряд, потому что лично хотел убедиться, к чему подвёл нас наш командир базы «Гевонт» - хармистр Мирослав Чепляк.
         Целью (обозначенными командованием батальона) организации тренировочной базы в Вышковских лесах (и не только там) было:
         a) проведение естественного отбора людей на основе их поведения в трудных и тяжёлых условиях.
         б) Испытание твёрдости духа и психического равновесия людей в условиях постоянной и продолжительной опасности.,
         в) Создание братской взаимосвязи между бойцами в условиях неудобств, холода и голода.
         г) Проверка конкретных людей столкновением с трудностями, с которыми они до сих пор не встречались, а в повседневной солдатской жизни должны будут встретиться.
         д) Проверка результатов проводившейся до сих пор военной подготовки, устранение имеющихся недостатков (прежде всего с практической точки зрения), а для некоторых людей проведение военных сборов на более высоком уровне.
         Мой разговор с «Анджеем Морро», состоявшийся в лесных дебрях в окрестностях Мышкова, я отношу к числу крайне приятных. Я продемонстрировал Анджею добытый мной у немецких дезертиров пистолет-пулемёт ППШ. Он присматривался к моим манипуляциям с дисковым магазином и со спусковым крючком, после чего по-товарищески потрепал меня по плечу. Тот разговор в лесу с «Анджеем Морро» был позитивным ещё и потому, что после своего возвращения в Варшаву в своём приказе номер 44/44 от 11 июля 1944 Анджей сообщил:

         - " Я написал представление на повышение в звании за хорошее отношение к делу и хорошие результаты экзаменов на базе – на сержанта подхорунжего – представить капрала подхорунжего «Свиста» из III взвода".
         Весь июль 1944 я был со своим родным взводом «Фелек» 2 роты "Руды". По окончании учений этой базы PAR-2 26-27 июля к нам в лес прибыл Анджей «Морро». И тогда я уже официально узнал, что это мой командир роты и есть Анджей «Морро», фамилии тогда я ещё не знал. Анджей да, а вот Ромоцкий нет. И тогда, помню, было принято решение распустить этот отряд с базы и вернуться в Варшаву. И также было принято решение, что 3 добровольцев перевезёт оружие этого отряда - 60 ребят, немного этого оружия было – в Варшаву, на Варшавское Восстание. То, что восстание начнётся, мы кожей чувствовали. У Янека «Аноды» было радио, по которому мы слышали советские призывы:
         - "Беритесь за оружие!"
         Так вот я помню утреннее построение, сбор. Тогда Анджей «Морро» вышел и крикнул нам, стоящим в строю:
         - "Трое добровольцев, хорошо знающих немецкий язык, - шаг вперёд!"
         Я был первым. Вторым вышел Янек Бобиньский, мой товарищ, благодаря которому я попал в «Серые Шеренги», а третьим вышел Янек Родович. Тем, что вызвался Янек, я был очень удивлён, потому что он, как я помнил, немецкого языка как следует не знал. Он умел подавать с места короткие реплики, мог отлично отозваться по-немецки на приказ:
         - "Jawohl, Herr Leutenant. Ich bin da".(Так точно, герр лейтенант, я здесь!)
         Такие выражения это конечно, но вот чтобы ответить что-то по-немецки в живом общении, наверное, нет.
         Мы вышли из строя, и тогда Анджей «Морро» сообщил нам, что мы получим три немецких мундира и телегу, на которой мы и повезём оружие под Варшаву. Мы должны были добраться с ней до Веселой, на сборный пункт нашего командира батальона Рышарда Бялоуса «Ежи». Задание мы выполнили успешно. Конечно, мы поступали согласно инструкциям – избегать шоссе, избегать населённых пунктов, в которых могут быть немцы. Все мы были одеты в немецкие мундиры, если случалось, что какой-нибудь крестьянин из деревни, мимо которой мы шли, проходил через поле, то мы разговаривали между собой по-немецки, чтобы он, не дай Бог, не сказал чего лишнего своим. Ну и вот так мы и довезли это оружие до Варшавы.

         Идёт Варшавское Восстание, 6 или 7 августа на Воле. Под командованием Янека «Аноды» мы атакуем со стороны Еврейского кладбища немецкие позиции на улицах Солтыка, Остророга, Обозовой. И выбиваем немцев.
         И там, в одном из строений на улице Млынарской 53, налево от меня, я увидел троих немцев со станковым пулемётом на позиции, оборудованной из тротуарной плитки. Они стреляют в сторону Воли, туда, где универмаг Воля, пытаясь остановить атаку отделений «Слона» и «Кероса». Я смотрел на них слева, из подворотни. Я сразу принял решение, швырнул три гранаты. Двое немцев убежали, третьего зацепило, и он лежал неподвижно. Через секунду я уже был за этим пулемётом. Французский Гочкис на треноге, тяжёлый, как чёрт. Я принёс его в этот свой двор на Млынарской 66. Мне хотелось пострелять. Я на пробу развернул ствол в сторону стены. Нажимаю на спуск, выстрела не происходит. Я в огорчении продолжаю возиться у пулемёта и тут сзади слышу:
         - "Вставай, вставай. Я вижу, что тут делается".
         Встаю, оборачиваюсь. Вижу человека, который задал мне рисовать на стенах, это мой командир роты Анджей «Морро». Я встал по стойке «смирно».
         - "Докладываю – захвачен пулемёт".
         - "Ну, работа хорошая. A ты не видишь, что ты осколком гранаты повредил спусковой крючок?"..
         Факт, так и оказалось.
         - "Пойдёшь к оружейнику на Окоповую, в школу, и потом будет стрелять"
         - "Так точно, друх инструктор!"
         А он ко мне так подошёл, и похлопал по плечу.
         - ""Свист", а скажи мне, почему ты такой? Ты ведь проявил неуважение по отношению к своим командирам.
         - "Когда, где? Я всегда был хорошим учеником, харцером и товарищем».
         - - "Ну да, а что ты там придумывал по поводу небритости Витольда «Чарного».
         - "Так вы во время восстания такие вещи помните?"
         - "Потому что я вижу, что тогда ты проявил неуважение, а теперь сумел проявить отвагу. Привет!"

         Анджей был очень уравновешенным. Я редко видел его улыбающимся. Он всё время над чем-то размышлял. Особенно помню тот день, когда у стадиона «Полония» 22 августа я был ранен пятью осколками снаряда противотанковой пушки. Меня перенесли в повстанческий госпиталь на ул. Млавской. Там меня навестил Анджей Морро. Навестил, как добрый, заботливый опекун, как мой командир. Его огорчённого лица я не забуду до конца жизни.

         Во время боёв на Старом Мясте Анджей «Морро» пережил личную трагедию – смерть младшего брата, Янека «Бонавентуры».

Янек Морро «Бонавентура»

         Мой раненый подающий, которого поместили в госпиталь на Медовой 23, хотел похвалиться, что лежит рядом с великим поэтом. Кто-то в госпитале уже дорвался до стихов Янека.
         - "Свист", ты понятия не имеешь, с кем я рядом лежу".
         Вот тогда я и увидел Янека, которого раньше не знал. Он был из первого взвода, а я из третьего. Первый взвод только раз был в бою рядом с нами, третьим взводом «Фелек». Они с боем занимали дома на Воле, там, где я добыл пулемёт. Когда я подошёл к кровати, на которой лежал Янек «Бонавентура», я с самого начала не верил, что ему удастся выкарабкаться. Такой страшно бледный, раненый в живот, с повреждённым позвоночником. Говорил он мало, грустный бледный. Тогда я узнал, что мой подающий возвращается ко мне в пулемётный расчёт, в отряд на Яна Божего. Мне нужно было снова прийти в госпиталь 18 вечером, и я узнал, что госпиталь повреждён бомбами. Я был свободен от наряда и сразу побежал туда. Ребята лежали в отделении на втором этаже. Ни этого этажа, ни отделения уже просто не было. Всё рухнуло. От палаты, где лежали Янек «Бонавентура» и мой Янек Заставный не осталось и следа, всё было погребено под завалами.
         Всё это Анджей «Морро» пережил. Сражался дальше, командовал нами, умело, как никогда. Он должен был скрывать собственную боль и отчаяние, когда навещал наши боевые позиции.

         Последний раз я видел его на Чернякове, где мы подготавливали плацдарм на побережье Вислы к высадке солдат 3 дивизии имени Ромуальда Траугутта. Солдаты генерала Берлинга, той польской армии, которая вместе с Красной Армией пришла под Варшаву. Ну и наша рота «Руды» под командованием Анджея получила задание очистить побережье и создать условия для безопасной высадки этих солдат. Они у нас высаживались на понтонах, а раненые на них же плыли обратно на Саскую Кемпу.
         Наступил страшный день 15 сентября 1944 года на Чернякове. Мы обороняли свои позиции с первых дней сентября. Прибыли обессиленные многодневными тяжёлыми боями на Старом Мясте отряды батальона «Зоська». Был вместе с нами и Анджей «Морро» - герой прорыва отрядов восставших из Старого Мяста в Средместье поверху через Саксонский Сад. Он командовал своими ребятами и девушками несмотря на то, что во время прорыва был ранен в лицо.
         Как раз в эту ночь с 14 на 15 сентября взводы роты «Руды» были переброшены с улицы Розбрат и Шарой на берег Вислы. Я шёл во взводе, которым командовал «Слон» - Юрек Гавин.
         Не забуду, как мы готовились очищать берег Вислы. Когда мы переходили с улиц Розбрат, Цецилии Снегоцкой, Шарой на берег Вислы, мы оказались во дворе школы на ул. Загурной. Там Анджей обратился к нам, к тем, которые могли идти. Я тогда, правда, правой рукой не пользовался, потому что у меня был гипс, и в лапе осколок, но ребята забрали меня из госпиталя со Средместья. Я пошёл туда вместе с ними и помню, как Анджей тепло обращался к нам, что мы ждём высадки помощи из-за Вислы, но что мы должны приготовить этим солдатам спокойные условия на Висле. И тогда, по его приказу, ребята, один взвод под командованием «Слона» - Юрека Гавина шёл по улице Солец, в сторону моста Понятовского. а второй под командованием «Ксенча» - Анджея Самсоновича шёл вдоль самой Вислы, по берегу Вислы. И этот взвод пропал целиком, мы не знаем, что с ним стало. А мы благополучно дошли до ул. Виляновской.
         Я помню, как с этой Загурной, со двора мы выходили на трассу к Висле, и тогда, хотя не стоит употреблять такого сравнения, но слова, которые сказал Анджей, были для нас словами отца, который отправляет детей в неизвестность с верой, что мы своё сделаем.
         И мы сделали. Всё-таки мы эту Вислу зачистили перед высадкой.
         Берег Вислы должен был быть более-менее безопасным для высадки солдат 1 армии Войска Польского, которая прибыла с Востока, из Советского Союза. Мы ждали их, как избавления. Участок от Загурной до Виляновской был очищен. Люди на наших постах смотрели в сторону Вислы (где должны были быть польские солдаты) и в сторону моста Понятовского, где находились немецкие посты. Мы должны были внимательно смотреть за ними, потому что они обстреливали нас с башенок у опор моста.
         Мы уже видели с другого берега (с Саской Кемпы) тех, которые высадились. Их было несколько человек. Мы окликнули их по-польски и по-русски, чтобы они шли к нам. На верхних этажах здания на Виляновской 1 появился Анджей «Морро». Девчата раньше сшили из простыни и красного покрывала польский флаг. Флаг вывесили на высоте второго этажа так, чтобы немцы не видели, но чтобы он был хорошо заметен со стороны Вислы. Те, которые высадились, попали как бы в ловушку, и к нам у них дороги не было. И мы, и они были под обстрелом немцев с моста Понятовского.
         Я помню, что я тогда был на чердаке дома на Виляновской 1. И с этого чердака я, укрывшись за трубой, видел Вислу, мост Понятовского, видел наших ребят. Напротив этого дома был такой одноэтажный домик. Я видел, как ребята впрыгивали в этот домик, и услышал команду: «Все в этот домик». Тогда я с пулемётом сбежал сверху, наверное, с четвёртого этажа сбежал вниз и смотрю со двора в сторону этого домика. Вижу, как Анджей Морро перебегает улицу Солец в сторону дома. Тут его заметили с моста Понятовского. Ну и раздался выстрел, меткий выстрел. Анджей получил пулю в грудь. Девчата и ребята втянули его в этот одноэтажный домик. И я тоже туда заскочил через окно. Никогда не забуду его промокшей от крови маскировочной блузы повстанца. Может, он ещё жив? Там были две санитарки, которые его осмотрели и обе с безысходностью подтвердили, что Анджей умер. Со стороны моста без перерыва свирепствовал вражеский огонь. Я встал рядом с лежащим на лавке телом Анджея. Лица у всех вокруг окаменели. Парни и девушки стиснули зубы, воцарилась абсолютная тишина. Все склонили головы. В это время преемник Анджея «Морро» «Витольд Чарный» рапортовал:
         - Анджей "Морро" погиб. Связь с той стороной Вислы установлена".
         Анджей был похоронен на погосте костёла Святой Троицы на ул. Солец 61.

         Я 16 сентября был в третий раз ранен, на улице Виляновской 7. Попал в госпиталь в подвалах дома на Виляновской 1. Я был ранен, когда на меня обвалился балкон и лежал рядом с Янеком «Анодой». И нас обоих перевезли через Вислу на одной из тех лодок, которые к нам привезли солдат. Янек попал в Отвоцк, в госпиталь. Он был тяжело ранен. Я с этими осколками и новым ранением из-за обвалившегося балкона попал в госпиталь Братьев Альбертинов на улице Вятрачной, на Праге. Ну и там я дождался первой встречи с, как говорили, братской Красной Армией.

         Осенью 1945 те, которым выпало счастье выжить, заканчивали эксгумацию останков девушек и парней, которые пали на боевом пути батальона Армии Крайовой. «Зоська» в Варшавском Восстании – от Воли, через Старе Място и Черняков. Наверное, последним из эксгумированных был Анджей «Морро». Его тело, которое нашло покой на погосте костёла Святой Троицы на ул. Солец 61, надо было выкопать, чтобы оно оказались среди ранее эксгумированных, похороненных на Повонзковском Военном Кладбище в Варшаве.
         Я был среди тех, которые эксгумировали тело Анджея. Осторожно, с волнением мы откапывали сколоченный из досок старый ящик, в котором были погребены останки нашего любимого командира. Рядом с теми, кто копал могилу, стояла мама Анджея, спокойно, глядя в землю.
         Наконец мы достали ящик. Рядом стоял новый, чистый дубовый гроб. В неё надо было переложить тело Анджея. Мы выполняли эту операцию очень медленно и осторожно, на руках. Внезапно испорченное годичным пребыванием в земле тело начало разлагаться. С моей правой ладони упала на землю голова Анджея.
         "Осторожно, ребята" – сказала мама «Морро». Мы ничего не могли сделать.
         Потом тело Анджея «Морро», почившее в гробу внесли в костёл Св. Троицы. А на другой день, (а это было в октябре 1945), мы, выжившие солдаты Армии Крайовой из батальона «Зоська» перенесли на своих плечах гроб с телом командира с Чернякова на Военное Кладбище на Повонзках.
         Мы возвращались вместе с Анджеем назад по боевому пути батальона «Зоська» с Чернякова, через Старе Място, в сторону Воли, на Повонзки. Там среди сотен павших повстанцев группировки АК «Радослав» среди санитарок, связных и солдат батальона «Зоська» упокоились в квартале A-20 останки капитана, хармистра Анджея Ромоцкого «Морро», командира 2 роты «Руды» батальона «Зоська», награждённого орденом Серебряного Креста Виртутти Милитари и дважды Крестом Отважных. Анджей покоится в третьем ряду, здесь же рядом с могилой Янека «Бонавентуры», своего младшего брата.
         Он пал в возрасте 21 года.

квартал Серых Шеренг