Збигнев Гальперин
род. 18.05.1929 г. в Варшаве
стрелок, солдат Армии Крайовой
псевдоним "Антек"
батальон "Хробры I"
Свидетельства очевидцев восстания
Военные воспоминания Збигнева Гальперина – солдата из "Хроброго"
Оккупация
|
|
Я родился 18 мая 1929 г. в Варшаве. Во время Восстания я был мальчишкой и немного могу рассказать. Я никогда не писал своих воспоминаний, потому что в первые годы после войны не было ни времени, ни подходящей обстановки, чтобы писать. Я занимался тогда другими делами и не хотел этого заново переживать.
Сегодня, когда прошло более шестидесяти лет, я тоже размышляю, стоит ли. Однако с течением времени определенные моменты того времени, прочно отпечатавшиеся в памяти, все время стоят у меня перед глазами.
Возвращаясь к теме. Вся Варшава и живущее там население были готовы к Восстанию. Для нас это не было каким-то особым подвигом, мы все жили борьбой с оккупантом. Мы были к этому готовы с 1939 года.
Если кто-то помнит довоенный период, то помнит также распоряжение от 1939 г., касающееся досок в заборах, которые не должны были стоять слишком плотно, между ними должно было оставаться свободное пространство для обзора. Тогда это казалось бессмысленным, но во время восстания это имело определенный смысл. Или наклеивание на стекла бумаги крест-накрест. Во время взрывов осколки стекла благодаря этому были крупными и не ранили людей во время бомбежек.
Я прекрасно помню 1939 год и первую бомбежку. Мы жили тогда в типичном довоенном доме: с четырех сторон стены, в центре двор-колодец. Это был дом братьев Яблковских на улице Хмельной 21. В тыльной части двора были гаражи. Кроме того, там было два больших пятиэтажных флигеля и пятиэтажное здание, выходящее фасадом на улицу Хмельную.
Всем казалось, что этот фасад надежнее всего, и поэтому во время бомбежек все собирались там на первом этаже, частично в квартире, а частично на лестнице. Свод там казался самым крепким. Что интересно, бомба, которая ударила во флигель, не разрушила его. Она долетела до первого этажа и не взорвалась, но три этажа были разрушены. В целом здании можно было ощутить мощный толчок.
Когда после бомбежки я пошел в свою квартиру, то увидел, что рыбки плавают в аквариуме кверху брюшками. Это было для меня огромным потрясением, тогда я решил, что больше никогда не заведу никакого животного. Рыбки не выдержали давления, возникшего в результате взрыва, а люди как-то выдержали.
Помню начало оккупации: Вавер, расстрелы, позже гетто. Все ходили на улицу Лешно смотреть, что там происходит. Было видно людей, повешенных на балконе. Гетто было по другой стороне стены, этот балкон был хорошо виден. В атмосфере облав и уличных растрелов в Варшаве молодые люди быстро взрослели.
Я ходил тогда в начальную школу имени Осуховского на улице Журавей 9. Это была одна из лучших школ, еще до войны там было радиовещание. В классах были громкоговорители, с помощью которых директриса сообщала информацию и разные распоряжения. Школа располагалась в жилом доме. Два первых этажа были заняты жильцами, а следующие два этажа занимала школа. Там был гимнастический зал, зал для практических занятий и т.д.
До войны не у каждой школы было свое здание и стадион, как после войны. На стадион мы ходили в парк Рау, где сегодня площадь на Перепутье, в футбол мы играли в Уяздовском парке. Зимой везде устраивали катки. Школы, у которых были стадионы, зимой заливали их водой, и получался каток. Можно было также кататься на коньках в Уяздовском парке.
Самый лучший каток был на углу Уяздовских Аллей и Шопена. Это была Швейцарская Долина. Там можно было кататься изысканно, под музыку. Поскольку это был серьезный расход для моего кармана, я бывал там довольно редко.
Почти все ребята до войны играли в мяч – в "два огня" или "выбивалу". Тогда я был одним из лучших игроков, я был очень быстрым и ловким. Обычно группа, в которой я играл, выигрывала.
Во время оккупации у молодых людей чаще были другие занятия. В сентябре 1939 г. я был одним из дежурящих вместе со старшими на крыше во время немецких авианалетов. Мы дежурили там с баграми в руках. Самолеты часто бросали на дома маленькие зажигательные бомбы. Мы этими баграми старались сбросить их с крыши, защищая дом от пожара. Молодые ребята делали это быстрее и точнее, нежели взрослые. Мы не боялись передвигаться по очень покатой крыше, мы были молодые и тренированные, и для нас это было гораздо проще, чем для взрослых. Кроме того, нам импонировало то, что мы вместе с взрослыми мужчинами защищаем наш дом.
Во время оккупации в 1940-41 учебном году я ходил в шестой класс. Начальная школа тогда была семилетней. После окончания шестого класса можно было идти в гимназию, если кто-то не хотел идти в гимназию, то оставался в седьмом классе, который был, собственно говоря, повторением шести предыдущих и нового давал немного. К этому относились как к своего рода временной мере, пока не закончится война.
Так получилось, что в это время моего отца задержали во время уличной облавы и перевезли на Прагу, на улицу Скарышевскую. Там была школа, такое большое здание, где держали людей, схваченных во время облав, которых потом вывозили в концлагеря или на работы в Германию. Я ходил навестить отца на эту Скарышевскую. Сегодня это трудно себе представить, но возле забора стояла тогда толпа людей, которые звали задержанных, показывавшихся в окнах здания. Я был тогда молод и хорошо видел, поэтому как-то мне удалось заметить отца, стоящего в окне на первом этаже. Однако поскольку все что-то кричали, было очень трудно понять друг друга.
Задержанных на Скарышевской можно было освободить, но это стоило много денег. Я знаю, что мать продавала разные вещи и выкупила отца, на работы в Германию он не поехал. Это принципиально повлияло на материальное положение нашей семьи.
Мой брат, старше меня на два года, тогда уже ходил в школу Росслеров. Это была школа Купеческого Собрания в Варшаве, очень хорошая мужская школа, готовящая учеников к торговой профессии. Брат также ходил на тайное обучение. Конечно, школа была частная, за нее надо было платить, так же, как и за тайные курсы.
Следовало решить, буду ли я ходить на тайные курсы, за которые нечем было платить, или буду ходить во "временный" седьмой класс. Особого выбора не было, и я продолжал обучение в начальной школе.
Почти все в нашем классе тогда вступали в харцерскую организацию, в подпольные "Серые Шеренги". Присягу я принес в декабре 1942 г. Мне тогда было 13 лет. Это было в здании на улице Братской 23. Сегодня там стоит только флигель, фасада нет, тогда он был рядом со зданием братьев Яблковских, которое стоит до сих пор. В правом флигеле этого здания я принес присягу и стал членом "Серых Шеренг".
Мы выполняли разные задания: рисовали якоря Сражающейся Польши на стенах, разносили листовки. Мы также искали проходы, которые были всегда доступны и которые облегчали побег во время облавы. Когда немцы перекрывали улицы и задерживали людей, такие проходы были бесценны. Например, на улице Згода можно было войти в ворота, потом дворик, из дворика по лестнице на первый этаж, потом лестничная клетка и выход на улицу Шпитальную. Или проход на Новом Святе. В этом пассаже было два кинотеатра, множество магазинов, это был богатый центр. Этим пассажем можно было пройти с Нового Свята на Хмельную или наоборот.
Другой проход был через кафе Бликле, который сегодня находится в том же самом месте на Новом Святе. Со стороны Нового Свята было маленькое кафе, на ним был садик со столиками. Это была пленэрная часть кафе Бликле. В случае необходимости можно было перепрыгнуть там через забор и оказаться на улице Гурского.
Были также разные проходы в Иерусалимских Аллеях. Там была застройка в глубину, часто по три двора-колодца. Из первого двора, окруженного высокими домами, можно было пройти через ворота в следующий двор, потом в третий, на турник, через стенку и выйти на совершенно другой улице – Познаньской, или еще где. Мы искали такого рода проходы, описывали их, часто делали вспомогательные наброски. Такого рода знания многократно использовались в моменты опасности.
Я также принимал участие, что отлично помню, в охране фортепианного концерта на улице Ясной возле нынешней Филармонии. Там были большие высокие дома. В одном из них в большой квартире стояло фортепиано. Люди приходили на концерт, стояли в квартире и на лестничной клетке, было много желающих. Группа молодых людей, среди которых был также я, страховала этот концерт. Мы стояли на улицах возле здания и наблюдали, не приближается ли немецкий патруль. Тогда мы передавали друг другу информацию, и выступающий артист переставал играть. Когда опасность миновала, снова звучала музыка.
Такими разными вещами мы занимались в то время. Это было даже интересно для молодых людей, но мне этого было мало. Я хотел сражаться, хотел также учиться. В 1943 году я окончил 7 класс, а война все еще не кончалась. Я начал работать в ремесленной мастерской, где работало 12 человек. Это была обувная фирма, а я изучал профессию заготовщика, что было тогда достаточно прибыльным занятием. Мастерская должна была поставлять определенное количество военных сапог для немцев, поэтому у нас были хорошие документы, что часто оказывалось очень полезно.
Аусвайс
свидетельство с работы
Во второй половине 43 года я вступил, так же, как и мои товарищи, в Армию Крайову. В начале 1944 г. я прошел военную подготовку. Мы собирались максимум вдесятером в частных квартирах. Там были лекции по топографии, ознакомлению с картами, чтению карт, рисованию чертежей. Это было самое важное – умение ориентироваться на местности. Никто не представлял себе боев в городе, скорее на открытом пространстве. Нас учили оценивать расстояние с помощью деревьев и стоящих зданий. Это позволяло соответствующим образом установить прицел винтовки, что было очень важно.
Все мои товарищи ходили в школы, в те официальные, торговые или механические, или работали. Это не были отряды типа "Парасоль" или "Зоська", в которых группировалась молодежь из интеллигентских семей, ходившая на тайные курсы. С тех тайных курсов они ходили потом на занятия. Так происходило обучение молодежи.
Потом были бои в гетто, падение гетто, превращение всей территории в груду развалин. Осознание ужаса ситуации приводило к тому, что каждый из нас мечтал принять участие в борьбе с оккупантом, для этого, впрочем, нас и готовили. Уже в июле 1944 г. обстановка в Варшаве становилась все более напряженной.
С Праги, то есть с востока, Иерусалимскими Аллеями в сторону Западного Вокзала двигались немцы. Первый раз мы увидели немцев, измученных, упавших духом, которые ехали на автомобилях, на мотоциклах, а прежде всего на телегах, в которые были запряжены лошади. Тогда в армии было много конных повозок. Это были совершенно другие немцы. Было видно, что это разгромленная армия, которая отступает, правда, согласно плану, но отступает. Мы все ждали момента начала восстания.
Каплей, которая переполнила чашу, было немецкое воззвание, призывающее 100.000 мужчин копать окопы, это было, кажется 27 июля. Конечно, никто или почти никто не пришел. Те, которые пришли, увидев, как их мало, тоже сбежали. Все опасались, что будет какая-то расплата. Так, как после убийства Кучеры, когда на жителей Варшавы наложили контрибуцию 100 миллионов злотых. Обстановка перед началом Восстания была очень характерная. Всем казалось, что мы с легкостью победим немцев и будем свободны.
Збигнев Гальперин
oбработка: Мацей Янашек-Сейдлиц
перевод: Катерина Харитонова
|
Збигнев Гальперин род. 18.05.1929 г. в Варшаве стрелок, солдат Армии Крайовой псевдоним "Антек" батальон "Хробры I" |
Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.