Свидетельства очевидцев восстания

Военные воспоминания Збигнева Гальперина – солдата из "Хроброго"

Дальнейшая судьба

Збигнев Гальперин род. 18.05.1929 г. в Варшаве стрелок, солдат Армии Крайовой псевдоним "Антек" батальон "Хробры I"

         Через 2-3 дня к нам пришел молодой парень и начал уговаривать нас, чтобы мы согласились выехать из Варшавы. Под Варшавой организованы госпитали в Миланувке, Подкове, и нас могут перевезти туда. Там есть освещение, хороший уход, продовольствие. Здесь оставаться нельзя, потому что скоро будет еще хуже. Не будет воды, не будет света.
         Подумав, я и несколько других раненых решили ехать. И тут полная неожиданность. Подъехал автокар, нас на носилках занесли внутрь. Носилки клали на подпорки, чтобы больше поместилось, это было возможно, потому что у носилок были неподвижные боковые ручки. За рулем немец в мундире, 2 флажка Красного Креста. Нас везли Иерусалимскими Аллеями на Западный Вокзал. Через окна автокара мы видели всюду развалины, горящие развалины.
         На Западном Вокзале нас перенесли из автокара в пригородный поезд. Меня уже без носилок положили на лавку. Поезд тронулся. Во время очередного торможения я увидел, что по полу взад и вперед катается маленькая луковица. Во время следующего торможения мне удалось ее поймать. Это было кажется 10 сентября. С начала восстания я не ел никаких овощей. С огромным удовольствием я съел эту луковичку, которая показалась мне очень сладкой.
         Мы доехали до Прушкова. Поезд остановился. Мы уже слышали, что Прушкув – это лагерь. Однако через минуту поезд тронулся, мы поехали дальше. Парень, однако, говорил правду об этих госпиталях. Нас привезли в Миланувек. Поезд остановился, на перроне в Миланувке толпа санитарок из госпиталей с носилками.
         Меня положили на носилки и отнесли в большой госпиталь возле путей. Это был госпиталь Красного Креста "Вилла Глория". Большой госпиталь. Меня занесли на первый этаж, врачи, кровати, белая постель. Прекрасное местное население. На полдник нам приносили пирожные, которые пекли местные женщины. Мы получали даже какао, нас хорошо кормили.
         Я приехал в очень плохом состоянии, с кровавой дизентерией и не мог ничего есть. Одна из местных помощниц, молодая девушка лет 18-ти, сказала, что мне надо пить куриный бульон, а не есть обычную еду. Но где его взять? О чудо, на следующий день пришла ее сестра и принесла из дома, в судках, обед. Там был бульон с клецками, цыпленок. Эта молоденькая, лет 16-ти девушка ежедневно приносила мне в госпиталь в судках обед. Видимо, они жили где-то недалеко. Именно это поставило меня на ноги.
         В госпитале в Миланувке мы лежали на нормальных кроватях, не двухэтажных. Когда восстание закончилось, где-то в конце октября, врачи поехали куда-то, чтобы раздобыть перевязочные материалы для госпиталя. Один из них привез брюки, которые дал переделать лежащему возле меня человеку. Как оказалось, он был портным и вручную переделал брюки для врача. Меня он научил обшивать дырки для пуговиц. У меня были ловкие пальцы, и работа мне удалась настолько хорошо, что портной начал меня уговаривать: "Тебе надо стать портным, у тебя все так хорошо получается". Чтобы быть полезным, я также помогал скручивать бинты, руки ведь у меня были здоровы. На бинтах после стирки еще оставались следы крови и гноя, но они были мягкие и годились для повторного использования.
         Начало в Миланувке было очень хорошее, было освещение, действовали разные специальные устройства, было неплохое питание. Однако со временем ситуация начала ухудшаться. В разное время отключали свет, начались перебои с продовольствием. Тех, кому немцы в принципе ничем не угрожали, начали уговаривать уехать.
         "Слушайте, езжайте в Краков. Там есть все: освещение, хорошее питание. Вы из госпиталя, раненые, вас никуда не заберут". И без особого согласия с моей стороны меня записали на выезд. Подставили товарные вагоны с двухэтажными койками. Я тогда ходил на костылях. Правую ногу я подтягивал и не мог согнуть в колене. На левую ногу я мог опираться и как-то ковылял на костылях. Мне как-то удалось вскарабкаться в вагон, на нижнюю кройку.
         Посередине вагона была установлена печка, это был конец октября или начало ноября, было довольно холодно. На печурке в жестяной банке стоял кофе. Печуркой занимался немец-рядовой. На остановках, когда поезд останавливался, он бежал с канистрой, чтобы набрать воды и пополнить запас кофе. Мы получали его, сидя на койках.
         В вагоне общежитие, женщины и мужчины вместе. Помню девушку, ехавшую со мной в одном вагоне. Красивое лицо, густые волосы. У нее все время был на голове платок. Я сказал ей: "У тебя такие красивые волосы, сними этот платок". Она сделал так, как я просил. У нее была только прядь волос спереди, сзади волосы были коротко острижены до самой кожи. Возле нее разорвалась немецкая наступательная граната. На спине у нее было много ран от крупных осколков, а в голове застряло много мелких осколков, вонзившихся в кожу черепа. Зрелище было невообразимое.
         Мы ехали из Варшавы в Краков 36 часов с перерывами, во время которых пополняли запас воды. В углу вагона стояло ведро, которым все пользовались. Мы ехали практически без еды, только получили какой-то бутерброд перед отъездом.
         Наконец мы добрались до Кракова. Тех, кто не мог ходить, пернесли в лагерь на улицу Монтелупо. Я мог бы сказать, что был в лагере, но это не совсем соответствует действительности. Там была баня и дезинсекция. Нашу одежду вешали на специальных жестяных вешалках, которые затем отправлялись в специальные камеры, где их нагревали до высокой температуры, уничтожая насекомых. Мы в это время мылись под душами, вода лилась из душей под потолком.
         После мытья я поковылял на костылях к столу, где сидела квалификационная комиссия. Немецкие врачи, в белых халатах на мундирах, сидящие за столом, решали дальнейшую судьбу приехавших. Они осмотрели мои забинтованные ноги и решили, что я скорее всего ни на что не гожусь. Меня позвали к столу и поставили на ладонь штамп "K" - "Krank" (больной). Меня направили в госпиталь.
         Вместе с прочими меня отвезли в краковский госпиталь. Госпиталь закрытый, внизу при входе немецкий караул. В госпитале лежало много штатских. Помню одного из них. Это был мужчина, которому в 1939 году ампутировали обе ноги ниже колен. Обычный простой человек, который любил выпить. С этой целью он выходил из госпиталя наружу. Конечно, нелегально, мимо караула нельзя было пройти. Сзади за госпиталем был деревянный забор. Нижние гвозди, держащие две доски, были спилены, доски можно было сдвинуть и таким образом выбраться наружу.
         Инвалид часто пользовался этой дорогой в город. Он возвращался навеселе и тогда весь госпиталь принадлежал ему. Он снимал протезы, которые не были очень удобными, и натирали ему ноги. Неся протезы под мышкой, он бродил в веселом настроении по всему госпиталю. Такая там была жизнь.

    

открытка из краковского госпиталя

         Однажды ко мне обратился представитель местного Управления социального страхования. Людям, которые были официально трудоустроены, выплачивали за пребывание в госпитале пособие по болезни. Служащий расспрашивал меня о моих доходах и предлагал дополнительные услуги: "Может, пан получал на работе завтраки, может, обеды?" Таким образом заявленная сумма увеличивалась. Через пару дней после его визита я получил какие-то деньги в рамках пособия по болезни. До сих пор у меня осталась эта карточка.

справка из краковского Управления социального страхования

         В госпитале я встретил товарища по восстанию. Сначала у него была рука на вытяжке, потом на перевязи. Это был мой хороший товарищ, еще со школы. Он мне сказал: "Слушай, тут подлечившихся или поправившихся забирают в лагеря в Германию, а совсем здоровых на работы. Еще две-три недели, и меня наверняка заберут. Сваливаем". Куда – конечно в партизаны в Келецкое воеводство, к "Ендрусям" (название партизанского отряда от псевдонима командира). Я не был уверен, что смогу это сделать. Я едва ходил. Кроме того, у меня не было одежды, чтобы дать мне возможность выйти в город, скаладывалась вся палата. Он был в лучшей ситуации, у него была только рука на перевязи. Я одолжил ботинки, брюки и пиджак, и мы вышли из госпиталя. Товарищ уже установил первые контакты. Возле Рынка Старого Мяста, в доме, который был мне визуально знаком, жил техник-стоматолог. Мы пошли к нему и получили адрес в Келецком воеводстве.
         Я попросил его достать мне какую-нибудь одежду и получил полуботинки, одежду и деньги на билет. В тот день, когда мы решили бежать, поезд отходил только вечером. Гуляя по городу, мы наткнулись на патруль жандармов, но нам как-то удалось сбежать. Наконец мы сели в поезд и доехали до какой-то деревни возле Радомска. Там мы остановились.
         К сожалению, отозвались мои незажившие раны. Я сказал товарищу: "Слушай, я возвращаюсь в Миланувек в госпиталь. Меня там знают и наверняка примут". Мы расстались. После нескольких пересадок я благополучно добрался до Миланувка. Перед этим, на какой-то пересадочной станции, я воспользовался помощью Главного Опекунского Совета. Они везде, где только было можно, организовывали пункты медицинской помощи, пункты питания. Я хотел сделать перевязку. На пункте медицинской помощи была медсестра, которая, как позже оказалось, почти ничего не умела. Я снял брюки и говорил ей, что надо делать: "Пожалуйста, снимите бинты, положите риванол, это такая желтая мазь, которая лечит, пожалуйста, намажьте, пожалуйста, перевяжите, смените все ". Раны выглядели не лучшим образом.
         После приезда в Миланувек знакомые врачи, конечно, приняли меня без всяких проблем. От пациентов я узнал, что все товарищи по восстанию получили жалование. В декабре, перед самыми праздниками, приехал кассир и выплатил им просроченное солдатское жалование. Я ничего не получил. Начинались проблемы с продовольствием. У одного из парней были высокие сапоги, он продал их, и на какое-то время были деньги на продукты для всех группы. Сам он был тяжело ранен в затылок, ему удалили кость. Товарищи утешали его, говорили, что после войны ему вставят пластинку, и он будет с ней жить.

справка из госпиталя в Миланувке

         У второго парня была левая рука на вытяжке. Он всех спрашивал, шевелятся ли пальцы. Он окончил музыкальную школу и всю жизнь играл на скрипке. Левая рука, он не сможет играть. А может, пальцы двигаются, может, он сможет играть? Этим он жил.
         Товарищи начали рассказывать о своих испытаниях. Один три дня провел в каналах, заблудился. Поскольку он ходил в грязи, незажившие раны на ногах загноились, поднялась высокая температура, общее заражение. Он рассказывал, что от голода у них были галюцинации. В каналах есть скобы, чтобы выходить наверх. Им от голода казалось, что это полки, на которых лежит хлеб. Когда они подходили к такой "полке" оказывалось, что это обман. Такие и другие трагические истории можно было тогда услышать.
         До 1 марта 1945 года у меня, наконец, зажили раны на ногах. 2 или 3 марта я отправился в Варшаву. Тогда я уже ходил без трости. До города я доехал поездом, ехать пришлось на крыше, поезд был битком набит. Поезда доходили до Западного Вокзала. Во всем города чувствовался запах гари. И первое невероятное впечатление: возле всех ворот, на уцелевших стенах миллионы записок. Это корреспонденция: "Я жив. Я там-то и там-то. Того-то и того-то вывезли". Варшава возвращалась к жизни.

удостоверение Креста Отважных

         Для меня также начинался новый период жизни.

снимок 1947 года

         Наша группа начала восстание вдесятером, нас было даже 11, считая связную. Восстание пережили шестеро, из них только двое не были ранены.

         Погибли:
         - капрал подхорунжий, командир группы, который вызвался ремонтировать танк, погиб на Воле,
         - парень, за которым меня отправили и который пришел позже, погиб на Воле,
         - связная "Мария", которая была легко ранена и помогала медицинскому персоналу, погибла во время бомбежки пассажа Симмонса,
         - неизвестный, погиб на Старом Мясте,
         - неизвестный, погиб в Средместье.

         Выжили:
         - Лешек Черны, не дошел до сборного пункта, был ранен в Средместье,
         - Ежи Яськевич, ранен на Воле, потерял глаз,
         - Збигнев Гальперин "Антек", ранен в пассаже Симмонса, попал в госпиталь в Миланувке, потом в Кракове,
         - Здислав Гальперин "Збигнев", старший брат "Антка", ранен в пассаже Симмонса, попал в лагерь для военнопленных, № военнопленного 105306,
         - Антони Ковальски "Любич", выскочил из поезда, везущего повстанцев после капитуляции в лагерь для военнопленных,
         - Юзеф Кучиньски "Анджей", попал в лагерь для военнопленных, номер военнопленного 105305.

Збигнев Гальперин

oбработка: Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова

Збигнев Гальперин род. 18.05.1929 г. в Варшаве стрелок, солдат Армии Крайовой псевдоним "Антек" батальон "Хробры I"

Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.