Свидетельства очевидцев Восстания

Военные воспоминания Эугениуша Тырайского – солдата из "Башты"

Восстание

Эугениуш Тырайски, род. 08.10.1926 г. солдат Армии Крайовой псевдонимы "Генек", "Сук" рота K-2, батальон "Карпаты" полк Армии Крайовой "Башта"

         30 июля 1944 г. наше отделение перевозило оружие роты K-2 со склада на Белянах на Служев, во временный склад на период до начала Восстания. "Башта" была относительно хорошо вооружена по сравнению с другими повстанческими отрядами. Не было ни одного солдата "Башты", который пошел бы на восстание с пустыми руками. У каждого было, по крайней мере, 2-3 сидолювки (sidolówka – польская ручная наступательная граната, производившаяся в подпольных условиях). В большинстве других отрядов ситуация была гораздо хуже.
         Со склада на Вавжишеве нас вышло 12 или 14 человек. Вшестером мы разместились на последней площадке трамвая, как я ранее упоминал, трамваи тогда были открытые. Каждый из ребят что-то нес. "Рацух" ехал с автоматом в элегантной бумажной сумке, из которой, к сожалению, немного торчал приклад. У "Кордиана" был футляр от виолончели, в который идеально помещались 4 винтовки. Я, "Сук", ехал с брезентововй сумкой от противогаза, наполненной английскими оборонительными гранатами. "Черный" и "Дисней" тащили большие пачки, в каждой из них было 50 сидолювек. У каждого из нас кроме этого был за поясом пистолет.
         Битком набитая поначалу площадка (в давке там помещалось до 20-25 человек) начала внезапно освобождаться. Люди сориентировались, какой именно "багаж" мы перевозим. Из Белян тогда ходил, кажется, № 15. Трамвай проезжал мимо Большого Театра, въезжал в Краковское Предместье, потом сворачивал в Крулевскую и Маршалковскую. На углу Маршалковской и Злотой надо Метрах в 50 перед трамваем ехал на велосипеде наш товарищ, который должен был в случае необходимости предупредить нас об опасности. На Краковском Предместье мы замечаем, что товарищ подает нам сигнал, выглядываем из трамвая и видим, что трое немцев выходят на проезжую часть и хотят остановить трамвай. Вагоновожатый, который уже раньше сориентировался в том, что мы везем, среагировал очень хладнокровно. Он проигнорировал сигналы немцев и даже увеличил скорость. Трамвай быстро проехал мимо растерявшихся немцев, которые что-то выкрикивали. Мы благополучно доехали до Злотой. Пересадка в следующий трамвай, и вскоре оружие в полной безопасности добралось до виллы на улице Висьнёвецкого, угол Пулавской. Сегодня эта улица называется Медвежья, после войны кому-то не понравился князь Висьнёвецки, покровитель улицы. Два дня спустя началось Восстание.
         1 августа 1944 г. в 15.00 я получил распоряжение немедленно явиться на перекресток Пулавской и Воронича (мы не были на казарменном положении). Отец знал, что я делаю. Он немного проводил меня. Тогда мы жили на улице Фабричной. На Гурнослёнской была военная жандармерия. Мы пошли по улице Розбрат и Мысьливецкой мимо гимназии Батория. Здесь я попрощался с отцом. Больше я его не видел, он погиб в концлагере после восстания.
         От Уяздовских Аллей до площади Унии я доехал на "на колбасе" немецким "нулем" (трамвай линии "0" предназначался только для немцев). Там я пересел в другой трамвай. На трамвайной остановке возле Воронича стоял "Кутшеба" и направлял всех за здание груецкого железнодорожного вокзала в виллу, куда два дня назад мы привезли оружие. Там командир роты поручик "Павлович" раздавал вооружение. Я получил прекрасную винтовку 1938 производства Радома, но... без единого патрона. Командир сказал, что я добуду их у врага.
         Мы стояли перед виллой втроем: я, мой друг Адась Шпадерски "Кордиан" и Казё Теславки "Рацух", который два дня назад вернулся из партизанского отряда. Казё, обычно отличавшийся веселым нравом, был какой-то поникший. Я спросил его, что происходит. А он ответил: Знаете что, тут лучше сразу получить пулю в лоб, чем быть раненым. Ведь черт его знает, есть ли тут какая помощь. Я ответил ему, чтобы он не придуривался. И, как потом оказалось, он был первым погибшим в нашей роте. Случайная пуля попала в него в самом начале боя, прямо в глаз. За полчаса он предвидел свою смерть.
         После получения вооружения наша рота в состоянии эйфории отправилась несколько окольным путем, через поля деревни Загостинец в направлении Ипподрома, где размещались немецкие отряды. Мы должны были их атаковать. По дороге на Ипподром мы сориентировались, что не только я не получил никаких боеприпасов для винтовки. Поскольку боеприпасы ранее перевозились с Белян, командир нашего взвода "Джим" велел "Кутшебе" вернуться за ними в виллу на Висьнёвецкого. Вместе с "Кутшебой" пошел его 15-летний двоюродный брат Анджей Кобендза "Ендрек", который присоединился к нашему отделению во время начала Восстания. Больше они к нам не вернулись. После войны выяснилось, что оба погибли 1 августа на Ипподроме.
         На Ипподром, через калитку в стене со стороны деревни Загостинец первой вошла рота K-1, потом мы K-2. K-3 должна была атаковать со стороны деревни Вычулки. Мы пробежали через конюшни, где захваченные врасплох немцы оставили много оружия и боеприпасов, добрались до здания столовой, стоявшего ближе всего к трибунам возле главной беговой дорожки. На территории Ипподрома располагалась конное формирование СС. Их было около 800 человек. Наши отряды насчитывали чуть более четыреста гораздо слабее вооруженных человек. Кроме того, немцы были профессиональными соладами, а у нас молодые ребята после окупационного обучения.
         Немцы быстро пришли в себя и начали действовать, стараясь вытеснить нас с захваченной территории. Станислав Лопусиньски "Валюсь", который недавно вернулся из партизанского отряда, поставил на втором этаже возле окна захваченный по дороге ручной пулемет и начал обстрел немецких позиций. Немцы стреляли в нас с трибун и с территории перед трибунами. В том числе из кустов в каких-то 150 метрах перед нами стрелял пулемет. У "Валюся" начала заедать лента. Он позвал меня на помощь: "Оставь эту винтовку и держи ленту, чтобы не заедала". Лента проходила неровно через патронник. Я поспешил на помощь. Лента пошла ровно, пулемет отбрасывало назад после каждой серии. Стрельба была успешной, поскольку немецкий пулемет замолк. "Валюсь" погиб на следующий день.
         Прежде чем я на время стал помощником "Валюся", я стрелял из винтовки из соседнего окна. Когда я на минуту выглянул, то почувствовал тепло на волосах. Я обернулся и увидел на высоте моей головы отверстие в стене. Если бы я поднял голову на долю секунды раньше, я получил бы пулю в лоб. Еще раз оказалось, что я счастливчик, Провидение покровительствовало мне В этот момент к нам прибежал "Кордиан" и рассказал о смерти "Рацуха". Ситуация осложнялась. Перед нашим зданием появился бронеавтомобиль и начал обстреливать нас из орудия. Мы с "Валюсем" пробовали бросать в него гранаты, но расстояние было слишком велико. Огонь пулемента и винтовки не причинял ему никакого вреда. Внезапно от ребят снаружи со стороны конюшни мы получили приказ: "Отступать. Немцы нас окружают!".
         Началась трагедия. Наш неполный батальон, примерно 400 человек, хотя и неплохо воооруженный в сравнении с другими отрядами, не мог противостоять имеющему тяжелое вооружение гарнизону из 800 привычных к бою эсэсовцев. Нашим временным успехом был захват на несколько часов почти всей территории Ипподрома (за исключением трибун). Мы начали отступать. Немцы встрелялись в открытое пространство между столовой и конюшнями. Потом нас начали обстреливать также с другой стороны. Казалось, что мы окружены. Нам удалось как-то прыжками, поодиночке выбраться из конюшни и выдвинутых на юг зданий. Мы посчитали, что единственной дорогой отступления будет тренировочная дорожка, расположенная на запад от конюшни и построек.
         Вся территория тренировочной дорожки была под постоянным огнем немецкого автоматического оружия. Те, у кого не выдерживали нервы, в конце концов, получали пулю. Я видел, как падают мои товарищи. Я не стал прыгать, а прополз примерно 300-400 метров по прямой, прячась время от времени за трупами товарищей. Суровая школа капрала "Завиши" спасла мне жизнь. Подумать только, что мы проклинали его на учениях.
         Я прополз в северо-западном направлении через часть тренировочной дорожки и оказался за углом стены, которая была естественной защитой. Туда добралось примерно 15-20 человек. Почти все были ранены. При помощи связки сидолювек мы хотели сделать пролом в стене, но из этого ничего не вышло. Возле самой стены росли деревья. Мы с товарищем вскарабакались на одно из них, с дерева перебрались на стену. Сидя верхом на стене, мы принимали очередных раненых, которых подавали нам снизу двое других ребят. Только наша четверка не получила никаких повреждений. Мы опускали как можно осторожнее наших раненых товарищей за стену. К сожалению, там некому было их принимать. Я считаю это самым важным своим достижением во время Восстания. Не стрельбу, во время которой либо удавалось попасть во врага, либо нет, а спасение жизни нескольких раненых товарищей. Среди нашей уцелевшей четверки был также мой друг "Валюсь". На следующий день он погиб на Чернякове, в нескольких сотнях метров от дома, в котором жил.
         На тренировочной дорожке осталось много убитых и раненых. Среди них там погиб 16-летний "Заноза II". Это был очень способный парень, до Восстания я помогал ему в учебе, одалживал книги. Спустя пять дней я встретил на Чернякове его мать. Если бы я увидел ее первым, то тихонько сбежал бы. Она буквально вцепилась в мой рукав: "Где Юрек?". Я онемел. Мне не хватило храбрости сказать ей правду. В голову пришла мысль: пусть она привыкнет к тому, что его нет. Я объяснял, что батальон был разбит, что часть ребят из роты K-1 и K-3 вышла в лес, может с ними также пошел ее сын. Она мне не верила. Эта встреча с матерью погибшего товарища была для меня такой же травмой, как переноска раненых товарищей через стену Ипподрома.
         Всех раненых повстанцев, которые остались на территории Ипподрома, немцы добили. На следующий день немцы согнали жителей деревни Загостинец, велели недалеко от ограды выкопать огромную яму и собрать с поля все трупы: погибших и добитых. В эту могилу собрали тела товарищей из K-1, K-2 и K-3, а также из роты B-1, которые атаковали 2 августа форт на улице Смычковой. В 1945 г. из братской могилы эксгумировали более 150 тел. Из них опознали 68. В могиле почили также жители деревень Загостинец и Служевец, которых немцы согнали собирать трупы, а затем расстреляли. Могилу вроде бы засыпали уже украинцы.
         Мы отступили с поля боя, начался дождь, стало темно. Мы собрались на лужке возле деревни Загостинец. Командир собрал остатки отрядов. Во время боя мы взяли несколько пленных. Поскольку у нас не было связи и неизвестно было, что будет дальше, командир принял решение расстрелять эсэсовцев и спросил: "Кто готов казнить этих немцев?". Несмотря на то, что погибло столько наших товарищей, почти у каждого во время оккупации погиб кто-то из членов семьи, добровольно не вызвался никто. Конечно, это был враг, которого мы ненавидили, но никто из нас не мог стрелять в безоружных. Во время атаки мы освободили с немецкой кухни двух русских пленных. Когда они узнали, в чем дело, они без колебания расстреляли немцев.
         С поля в Загостинце мы пошли в сторону Пулавской и на перекрестке с Висьнёвецкой построили баррикаду из разных столбов и деревьев. Нам помогали некоторые местные жители, хотя не все смотрели на нас благожелательно. Часть ребят дежурила на баррикаде, часть отправилась на отдых. Мы разместились в окрестных, довольно бедных домиках. Помню, как мы вдесятером сидели на полу в маленькой кухоньке и дремали.
         Внезапно в помещение вошел командир взвода. Он посветил фонариком, увидел, что я не сплю, и спросил, нет ли у кого из ребят филипинки (filipinka – польская ручная наступательная граната подпольного производства). Это была граната с большой убойной силой, не то что сидолювка, от которой было больше шума, чем толку. Командир посветил вокруг фонариком, и тогда я увидел, что один из спящих, я не знал его лично, спит, держа в сжатом кулаке гранату. Я внимательно присмотрелся и похолодел – из филипинки была вытянута чека. Командир взвода, который хорошо меня знал, молча показал глазами гранату. Я осторожно подвинулся к спящему солдату и сжал двумя ладонями его руку с гранатой. Командир светил фонариком на пол, искал чеку. Через минуту он нашел ее, осторожно всунул в отверстие в филипинке, которую мы держали вместе со спящим парнем. Командир осторожно вынул гранату из сжатых рук и вышел с ней из кухни, запретив мне идти за ним. В садике перед домом росло одинокое дерево. Командир положил филипинку за дерево, а сам мгновенно упал на землю. Мы подождали минуту. Ничего не произошло, чека была вставлена правильно.
         Перед глазами у меня проходят другие эпизоды тех дней.
         Вскоре потом меня вызвали на баррикаду. Мы дежурили вместе с командиром нашего отделения Лешком Чайковским, псевдоним "Ястшембец II". Я с одной стороны улицы, он с другой, оба с автоматами. Уже наступали сумерки. Со стороны Мокотова подъехал маленький немецкий вездеход. Он ехал прямо на Лешка. Мостовая была узкая, так же, как и обочины. Изумленные немцы в последнюю секунду заметили баррикаду. "Ястшембец II" послал очередь из автомата. Он целился, прежде всего, в сидящего возле водителя офицера, который после выстрела выпал на мостовую. Водитель резко свернул перед самой баррикадой и смог сбежать, оставив на мостовой мертвого пассажира. "Ястшембец" стал владельцем прекрасного парабеллума, который носил за поясом до конца Восстания.
         Немного позже командир взвода направил меня обследование местности в направлении монастыря доминиканцев на продолжении улицы Висьнёвецкого в направлении Вислы. Было еще серо, но уже начало проясняться. Улица закончилась, начались картофельные поля. Внезапно из монастыря в мою сторону начали стрелять. Я упал ничком, прижался к земле. К счастью, ботва была высокая и полостью скрывала меня. Медленно, прижимаясь к земле, с висящим на шее автоматом, я сделал поворот на 180 градусов. Немцы все время стреляли. Я не трогался с места. Через какое-то время стрельба стала реже, враг видимо решил, что попал в меня. Я подождал еще немного и, когда наступила тишина, прыгнул вперед. Снова раздались выстрелы, но я уже был в безопасности.
         Это не был конец приключений. Пройдя несколько десятков метров в сторону улицы Пулавской, я увидел по левой стороне площадку, незастроенный участок и кусты. В кустах метрах в 15-20 от меня на земле неподвижно лежит какая-то фигура в немецком шлеме. Я мгновенно снял автомат с предохранителя, но, не видя никакой рекции, сдержался и не нажал на спусковой крючок. Оказалось, что там лежал один из наших. Парень был словно в шоке, не мог даже слова произнести. Я сказал ему: "Парень, я же мог тебя застрелить. Надо было хотя бы чертов шлем снять". Не знаю, что меня остановило, почему я не выстрелил. Тогда было так, что кто первый, тот и прав. Я довел парня до нашей баррикады, он дрожал как осиновый лист.
         Меня часто спрашивали, боялся ли я. Конечно, каждый боится. Но я, кроме страха, всегда думал, что надо сделать, чтобы выйти живым из той ситуации, в которую я попал. Это позволяло справиться со страхом и предпринять разумные действия. Этому помогали также определенные навыки, приобретенные во время обучения.
         На рассвете мы отступили из этого района. K-1 и K-3 пошли в лес, наша K-2 пошла на Чернякув. Таковы были приказы. Мы спустились вниз по откосу вдоль Вилановской Аллеи. Потом мы пересекли Вилановскую Аллею, спустились вниз возле Круликарни, идем под откосом. Тогда там была деревня, какие-то деревенские постройки, полевая дорога. Внезапно начался обстрел из монастыря доминиканцев, почти по прямой линии. Я рефлекторно отскочил за ближайший дом и... провалился в навозную яму. До половины икры прямо в дерьмо. "Ну, этот наверняка выживет", констатировали товарищи. Как видно, это были пророческие слова. На мое счастье поблизости был какой-то ручеек. Я искупался в нем в брюках и сапогах, прежде чем мы дошли до Чернякова. Потом, уже на Чернякове, люди дали мне другие брюки и сапоги.
         Мы добрались на Чернякув вдоль канала возле улицы Идзиковского. Там был ров от костела Бернардинов до улицы Собеского. Рвом мы дошли почти до Повсиньской. Там мы наткнулись на два автомобиля с немцами. Мы разбежались, началась перестрелка. Немцы забрали двух или трех раненых и отступили в направлении Садыбы. Рота K-2 разделилась на 2 части. Не было связи, и мы не слишком представляли, что делать дальше. Мы решили направиться в сторону города, откуда были слышны выстрелы. Мы пошли в сторону Лазенок и улиц Подхорунжих и Селецкой. Здесь погиб мой друг "Валюсь". Он устанавливал стационарный пулемет, когда раздался выстрел, пуля попала в лоб. Он даже не заметил, что умер. Он жил недалеко, на улице Подхорунжих. Его младшая 16-летняя сестра умерла за 2 недели до восстания от воспаления легких. Отец и старший брат во время Восстания были на Старувке. Дома осталась только мать.
         Потом были разные времена. 2 сентября пала Садыба. Когда немцы окружили Садыбу, часть отрядов успела отступить в сторону улицы Хелмской. К сожалению, не всем это удалось. Часть повстанцев осталась в Черняковском Форте. Среди них была моя будущая жена Тереса Куклиньска, псевдоним "Бася", которая была санитаркой в батальоне "Оазис". Она была младше меня, до войны мы ходили в одну школу. Во время Восстания мы ни разу не встретились, хотя в какой-то момент сражались буквально в паре сотен метров друг от друга. Только позже судьба решила, что мы должны быть вместе.
         Когда я готовился к Восстанию, тетка сшила мне зеленую куртку наподобие английской полевой формы. Не знаю, где она достала такой материал, но куртка выглядела замечательно. Мы вместе с одной из девушек-связных вбежали в подвал дома на улице Годебского 10. Когда стало ясно, что среди нас в любой момент могут появиться немцы, местные жители, находившиеся вместе с нами в подвале, заставили меня снять боевую куртку. Меня одели в тиковый костюмчик, в карман сунули пассатижи, из другого кармана торчала какая-то веревка. Из меня сделали заблудившегося рабочего.
         Через минуту в наше здание ударила бомба. Вторая часть дома рухнула. Первый раз в жизни я видел, как качаются стены подвала. Не знаю, каким образом, стоя поодаль, я внезапно оказался на земле. Спустя некоторое время мы услышали "Alle raus!" и выстрелы. Немцы велели выходить и одновременно обстреливали выход из подвала. Мой товарищ "Кордиан", который хорошо знал немецкий, начал кричать: "Не стрелять, мы выходим".
         Все находившиеся в подвале вышли наружу. Снаружи нас ждали два немца. Один по очереди всех обыскивал, второй дулом автомата сортировал нас. Часть ребят он направил налево. Всех их через минуту расстреляли. Тогда у нас еще не было прав комбатанта, немцы считали нас бандитами. У меня нет художественных способностей, но я до сих пор помню лицо немца, который решал, жить мне или умереть.
         Маленький, заросший, лицо с бегающими глазками. Это лицо все еще стоит у меня перед глазами. Дуло его автомата направило меня направо – к жизни.
         Всех людей, собранных на Садыбе, погнали в Черняковский Форт. Я оказался там с двумя товарищами из роты, которым удалось избежать казни. Там мы встретили также нескольких девушек-связных из отряда. К нам приехал, как я позже узнал, генерал фон дем Бах. Он произнес речь, что все гражданское население (повстанцев ликвидировали раньше) вывезут в Генеральное Губернаторство или на работы в Германию. Ни с кем ничего не случится. Всю ночь нас вели с Садыбы через Служевец, Раковец на Западный Вокзал. С Западного Вокзала электричкой нас перевезли в Прушкув.

Эугениуш Тырайски

oбработка: Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова

Эугениуш Тырайски род. 08.10.1926 г. солдат Армии Крайовой псевдонимы "Генек", "Сук" рота K-2, батальон "Карпаты" полк Армии Крайовой "Башта"

Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.