Свидетельства очевидцев Восстания

Военные воспоминания Эугениуша Тырайского – солдата из "Башты"

Немецкие странствия

Эугениуш Тырайски, род. 08.10.1926 г. солдат Армии Крайовой псевдонимы "Генек", "Сук" рота K-2, батальон "Карпаты" полк Армии Крайовой "Башта"

         В Прушкове мы провели всего несколько часов. Там был временный лагерь Durchganglager. Люди находились там самое большее несколько дней. Прибывающих варшавян делили на три колонны: женщины, мужчины от 15 до 50 лет, а также пожилые люди и матери с детьми. Я сказал ребятам: "Парни, куда мы попадем? С этими мужчинами дело плохо". В лучшем случае мы попадем в концлагерь. Надо удирать. Но как?
         Надо как-то пробраться в женскую колонну, где мы заметили наших девушек-связных. Расстояние между колоннами было 25-30 метров. Посередине, между колоннами, каждые 15-20 метров стоят украинские охранники. Мы жестами объясняем нашим подругам, что собираемся сделать, и ждем дальнейшего развития событий. В какой-то момент один из украинцев пошел вдоль колонны в сторону ворот. В ту же минуту одна из наших связных "Кая", очень сметливая девушка, подскочила к другому охраннику и начала с ним разговаривать. При этом она встала так, чтобы охранник повернулся к нам спиной. Следовательно, ни один из них нас не видел.
         Это был наш шанс. Прошу мне поверить, мы эти 20-25 метров между колоннами пролетели. Рекорд мира просто мелочь по сравнению с нашим результатом. Мы оказались среди женщин, никто не заметил нашего маневра. Женщин через минуту начали загонять в вагоны. Издалека мы видели, как немцы время от времени выгоняли из женской колонны мужчин. Плохо. Каждый из нас троих вмешался в одну из отдаленных друг от друга четверок, но ситуация выглядела не слишком обнадеживающе.
         Внезапно я вижу рядом девушку, лицо которой мне знакомо. Она говорит мне: "Мы кажется знакомы". Действительно, это моя школьная знакомая - Тереса. До войны мы вместе ходили в одну начальную школу № 29 на Загурной. Во время войны и Восстания мы не встречались, только теперь судьба свела нас вместе. Я вижу, что у Тересы ранены ноги, беру ее под руку, помогаю идти. Мы все ближе подходим к вагонам. Внезапно начинается ливень. Потоки воды льются с неба. Каждый набрасывает на себя что может. Я накрываюсь чем-то вместе с Тересой. Промокшиие немцы в тонких мундирах уже не обращают внимания на то, кто идет в колонне к вагонам. "Schneller, schneller!". Через минуту наша тройка вместе с женщинами оказалась в вагонах. Я в одном вагоне, товарищи в двух следующих. Со мной в вагоне Тереса и несколько наших санитарок и девушек-связных с Садыбы. Вагоны закрыли, и, постояв пару часов, мы отправились в неизвестность.
         Путешествие было долгим. Как позже оказалось, сначала нас направили в Освенцим. Освенцим нас не принял, потому что был забит людьми со Старувки. Поэтому нас отправили в другое место. После двух суток езды и продолжительных остановок мы попали в перевалочный лагерь в Боссен возле Франкфурта-на-Одере. Здесь наш транспорт частично разгрузили. Оставшиеся вагоны были направлены в концлагерь во Флоссенбурге. В Боссен оказались примерно 1,5 тысячи женщин и 15, может 20 мужчин. К счастью, здесь уже никого не интересовало, откуда среди множества женщин оказались пару десятков мужчин.
         В Боссен мы провели несколько дней. Во время поездки из Прушкова мы с Тересой подружились и решили держаться вместе. Я начал добывать какие-то перевязочные материалы для ее раненых ног. Немцы сортировали приехавших, выдавали документы, спрашивали о профессии, направляя на работу. Я не признался, что у меня есть кеннкарта и получил новое удостоверение личности. Поскольку я узнал, что немцы не разделяют супругов, мы с Тересой решили притворяться, что мы женаты. Некоторой проблемой был факт, что мы были очень молоды (нам было по 18 лет). Поэтому я добавил себе 2 года и сказал Тересе, чтобы она потренировала свою новую фамилию и подпись, необходимую на новом документе.
         Мы размышляли, какую назвать профессию. Нам не хотелось попасть на завод (бомбежки), для работ в поле мы тоже не слишком подходили. Я сказал, что закончил садоводческую школу, а Тереса заявила, что у ее родителей был садово-огородный участок. Второе было даже правдой, зато я не имел об этой профессии не малейшего понятия.
         Через несколько дней нас перевезли в Шторков, где на ярмарке невольников нас выбрал один из местных садоводов. Его родители знали польский язык, о чем я, к сожалению, не знал. Пару раз я позволил себе в разговоре с Тересой не слишком лестно отозваться о немцах, что стало причиной прощания с паном садоводом. Нас купил от него Рихард Шульце, владелец транспортной фирмы Internationale Transporte. Это был партийный деятель, у господина Шульце было партийное удостоверение НСДРП с номером 23. Я работал помощником водителя, а моя "жена" служанкой у супруги господина Шульце. Я мог бы быть даже водителем, но поскольку у меня не было водительских прав, а немцы были очень законопослушны, мои обязанности ограничились помощью. Автомобиль, которым я ездил, водил одноногий инвалид с восточного фронта. Машина работала на древесном газе. Сзади на прицепе гразовика была установлена специальная печь, в которую бросали нарубленные куски дерева. В результате сгорания выделялся древесный газ, на котором работал двигатель. Моей обязанностью было доставлять топливо. Недавно американские самолеты по ошибке бомбили близлежащий лес, так что древесины для превращения в топливо было достаточно.
         Господа Шульце жили в дачном доме в Прирос возле прекрасного озера. Они предпочитали жить здесь, а не в Берлине, где были постоянные бомбежки. Мне и Тересе выделили летний домик по другой стороне озера: одно помещение, где стояла печурка типа "коза" на две конфорки. Был уже октябрь, становилось все холоднее. В домике температура была такая же, как снаружи, "коза" не слишком помогала. Потом началась зима, мороз доходил до 20-30 градусов. Ночью мы накрывались всем, чем только было можно. К счастью, хозяйка любила Тересу и дала ей целые горы постели. Мы спали на матрасах, одеялах и т.п., на головах у нас были наушники.

    
Прирос

         Хуже было с гигиеной. Моя будущая жена могла помыться во время работы в доме немки. Мне оставалось только озеро. Утром я выбегал из нашего домика с топором в руке, мчался к своей "постоянной" проруби, прорубал свежий лед и старался как-то помыться. Это были сильные впечатления. За мою работу немец даже хорошо платил. Мне пригодилось хорошее знание языка. Надо отдать должное моему отцу, который высоко ценил знание иностранных языков. В 1939 г. сразу же после сентября отец отправил меня на частные уроки английского языка!!! Знание двух западных языков очень пригодилось мне в недалеком будущем.
         Тем временем русский фронт приближался. Он дошел уже до Одера. 14 февраля 1945 г. ко мне приехал "Кордиан" из роты K-2, один из нашей прушковской тройки. Он работал садоводом в Лебус-на-Одере. Поскольку фронт был уже за рекой, хозяева просто выгнали его на запад. Мы решили не ждать освобождения от "русских", поскольку- знали, что они делали с аковцами на освобожденных территориях. Мы решили бежать на запад. У молодых людей решения быстро воплощаются в жизнь. Адам приехал днем, вечером мы разговаривали о побеге. Я знал, что автобус до соседнего Кёнигс-Вустерхаузен отъезжает из Прирос в 4 утра. Оттуда можно было поездом добраться до Берлина и дальше.
         Решение было принято. Ночью с 15 на 16 февраля 1945 г. мы отправились на запад. Сперва тайком до автобуса в Прирос. Мы не встретили никого из знакомых немцев. Все прошло легко, у нас не было большого багажа. Ключ от домика мы бросили в снег, весной будет виден. В Кёнигс-Вустерхаузен на железнодорожном вокзале толпы беженцев с востока. В общей суматохе нет никаких проблем с получением свидетельства, что мы Flüchtlinge (беженцы) от фронта и движемся на запад. Без такого свидетельства нельзя проехать даже одну остановку. Чиновник торопился: "Быстро, быстро, имя, фамилия, имя, фамилия". Через минуту пропуска были готовы. Больше нам ничего не было нужно для счастья.
         В Берлине мы сели в поезд и 17 февраля были в Липско. Мы решили добраться до Баварии, а оттуда через Альпы до Швейцарии. У нас были деньги, мы неплохо знали немецкий. На одежде мы никогда не носили знак "П" (Поляк), так что не бросались в глаза. Поездки по железной дороге были относительно дешевые, у нас были продовольственные карточки. Во время проверки все вопросы решало свидетельство, что мы "Flüchtlinge". Надо было быть восемнадцатилетним, чтобы додуматься до такого.
         У меня сохранился маленькая записная книжка, в которой я скрупулезно записывал очередные даты и места: Берлин, Цоссен, Виттенберг, Лейпциг, Хоф, Регенсбург. Пользуясь случаем, мы решили посетить знаменитый кафедральный собор в Регенсбурге, потом Мюнхен. Во вермя посещения кафедрального собора в Регенсбурге багаж мы оставили под скамейкой на вокзале. Немцы были очень законопослушны, из оставленного багажа ничего не пропало.

         
Дневник путешествия по Германии

          19 февраля мы добрались из Мюнхена до Кемптен. До швейцарской границы было все ближе. Нас беспокоили учащающиеся проверки. Нас спрашивали, почему мы не идем в Арбайтсамт, чтобы получить работу. Мы решили остановиться и немного отдохнуть. 21 февраля мы обратились в Арбайтсамт в Кауфбойрен и получили направление к фермеру в Хаузен. Там мы выдержали 2 дня, это была работа не для нас. Мы удрали и отправились в Фюссен. Это уже Альпы, до швейцарской границы рукой подать.

Пропуск из Арбайтсамта

         28 февраля мы добрались до Зонтхофена и решили переночевать в каком-нибудь пансионате. Мы выдавали себя за чехов, эвакуированных на запад. Немцы к чехам относились гораздо лучше, чем к полякам. В большом зале ресторана мы ждали, когда нам дадут комнату. И тут бессмысленный провал: в противоположном конце зала сидит немецкий офицер в обществе спутницы. Слыша нашу свободную, хотя и не слишком громкую беседу, он подходит к нам и спрашивает чистейшим польским языком, откуда мы. Мы в растерянности и туманно объясняем что-то офицеру. Он вызвал владелицу пансионата и сказал ей, что мы поляки, а не чехи, что дело подозрительное и надо вызвать полицию.

Меню из ресторана

         Владелица куда-то позвонила. Оказалось, что полиция должна приехать из соседнего городка. Мы решили бежать. Немец был, похоже, после госпиталя, медлительный. Он и две немки не могли нас задержать. У нас была с собой карта, мы знали, что в противоположном направлении от городка, где был пост полиции, на расстоянии нескольких километров был городок Оберсдорф. Туда можно было попасть частично через горы напрямик. Это была немного сумасшедшая идея, но мы надеялись, что немцам не придет в голову, какое решение мы приняли.
         Часть ночи мы провели на каком-то пастбище в пустом шалаше, дрожа от холода. Это ведь был февраль. В горах!!! Утром мы благополучно добрались до Оберсдорфа. Мы прошли, как я думаю, километров 10 через горы. Мы только взглянули на лыжные трамплины и отправились поездом в Кемптен. Мы решили сменить направление. Через Кауфбойрен и Вайльхайм мы добрались до Гармиш-Партенкирхен. Воспитанный почти на стадионе Легии, я не мог упустить случай посетить место, где прошла последняя зимняя олимпиада в 1936 г., по крайней мере, я должен был увидеть лыжные трамплины.
         Мы покрутились по окрестностям и вернулись в Штарнберг. Была середина марта, начиналась прекрасная весна у подножья Альп. Мы попали к прекрасному Штанбергскому озеру и переночевали в каком-то заброшенном сарае на холме. Прошел уже месяц нашей бродячей жизни. От попытки попасть в Швейцарию мы давно отказались. Приграничные территории хорошо охранялись, риск был слишком велик. У нас были проблемы с мытьем и стиркой. Наше старое свидетельство из Кёнигс-Вустерхаузен начинало вызывать подозрения. Мы решили остановиться где-нибудь у немцев, поспать как следует пару ночей, вымыться и постирать одежду. С 28 марта до 6 апреля мы остановились в Зехаупт, расположенном возле Штарнбергского озера. Мы провели время у местного огородника, якобы работая у него. Там мы встретили праздник Пасхи, который очень торжественно отмечался в католической Баварии. Через несколько дней нам пришлось расстаться с гостеприимным хозяином. Нашим присутствием начинали интересоваться дотошные соседи Мы снова были в Тутцинге и Вайльхайме. 9 апреля 1945 г. после пребывания в Мурнау, где находился лагерь для пленных польских офицеров, мы снова попали в Гармиш-Партенкирхен. 10 апреля на железнодорожном вокзале нас задержал полицейский патруль. В этот раз мы с "Кордианом" предъявили настоящие кеннкарты, которые уцелели во время Восстания. Документы, выданные в Боссен, мы оставили в Арбайтсамте в Кауфбойрене. Там нас хотели непременно отправить на работу на фабрику боеприпасов, что нам совершенно не понравилось. Поскольку у нас были оригинальные документы из Варшавы, мы не слишком обеспокоились из-за утраты тех документов
.          Немцы долго рассматривали наши кеннкарты. Наконец они решили забрать нас в комендатуру для выяснения дела. Тереса, у которой было немецкое свидетельство, не должна была предъявлять документы, достаточно было заявления, что она моя Frau - жена. Тереса осталась на вокзале сторожить наш скудный багаж: две сумки и чемодан Адама. Нас обоих патруль забрал, как оказалось, в гестапо, а может в Kriminalpolizei (криминальная полиция). Нас ввели в комнату, где сидел какой-то штатский. Началась многочасовая беседа.
         Нам было велено заполнить документ, нечто вроде личной анкеты. И тут началось веселье. Как я упоминал ранее, я родился в Новом Брвильне в гостынинском повете. Эта территория после начала войны была присоединена к Рейху, так что у меня в качестве места рождения была записана Германия. В анкете была рубрика "национальность". Я написал "Generelgouvernement" (Генеральное Губернаторство), немец подскочил ко мне с криком: "Aber das ist doch keine Nationalität!" (Это не национальность). Я притворялся греком: "Ich weiss nich, Ich bin aus Generalgouvernement" (Не знаю, в чем дело, я из Генерального Губернаторства). К счастью, в кеннкарте не было рубрики национальность, где была бы запись: "Pole" (поляк). А я хорошо помнил лозунг: "... für Juden, Polen und Hunden, Eintritt verboten..." (евреям, полякам и собакам вход запрещен).

    
запутанная кеннкарта

         Внезапно мне в голову пришла сумасшедшая идея. Я сказал немцу: "Так мы бежим от большевиков под защиту Германии, а тут нигде невозможно ни найти работу, ни переночевать, и мы еще должны оправдываться...". Немец обалдел. Он вышел из комнаты, мы остались одни в помещении. Адам сказал мне: "Ну ты и накуролесил". Через полчаса вернулся штатский с полицейским в мундире и сказал нам: "В Германии царит порядок. Этот господин (он показал на полицейского) проводит вас в Арбайтсамт, и там вы получите работу". Теперь я остолбенел и не мог встать со стула. Мы были уверены, что нас в лучшем случае закроют до дальнейшего выяснения нашего дела. Я беспокоился о Тересе.
         Мы втроем вышли на улицу. Здесь у меня сразу поправилось настроение. Я наверняка что-нибудь придумаю. Мы медленно шли к находящемуся на растоянии примерно 1 км Арбайтсамту, была прекрасная погода, светило солнце, вокруг красивые горы. Мы расспрашивали немца, живет ли он тут всю жизнь, как называются окрестные вершины. Мы почти подружились. Дойдя до Арбайтсамта, я поблагодарил полицейского за то, что он показал нам дорогу, сказал, что теперь мы сами справимся и пожал ему руку. Немец обалдел, а мы спокойно вошли внутрь. Через окно мы наблюдали, что делает сопровождавший нас полицейский. Он постоял там пару минут, а потом махнул рукой и ушел.
         Мы побежали на вокзал за Тересой. Оказалось, что Тереса, обеспокоенная нашим долгим отсутствием, пошла нас искать. Несмотря на слабое знание немецкого языка, она узнала, что мы пошли в Бюро по трудоустройству, поэтому она вернулась на вокзал и спокойно ждала нас. Конечно, первым же поездом мы покинули Гармиш-Партенкирхен. Минуя разные проверки, мы ретировались из приальпийского района. 16 апреля 1945 г. мы оказались во Фрайзинге, расположенном примерно в 40 км на восток от полностью разрушенного Мюнхена. Несколько дней мы прожили там в доме, предназначенном для беженцев от восточного фронта. Нам как-то удалось втереться туда с нашими документами. Там мы пережили ковровое бомбометание американских суперкрепостей. Слыша вой сирен, мы выскочили из рестарана, где как раз обедали, на окраину города к речке Изар. На этот маленький городок с населением в 20-30 тысяч человек были сброшены бомбы двух эскадрилий по 64 суперкрепости каждая (я посчитал). Ураганный огонь полностью уничтожил городок, дома превратились в одно море развалин. В маленьком парке перед железнодорожным вокзалом воронки от бомб буквально находили друг на друга. Всюду валялись останки тел.
         От поляков, которые работали в окрестностях на принудительных работах, мы узнали, что на расстоянии 17 км на восток от Фрайзинга, на окраине небольшого города Моосбург находится лагерь для военнопленных, где, в том числе, находятся несколько сотен поляков – солдат Варшавского Восстания. С ними можно установить контакт, потому что они выходят за территорию лагеря раскапывать бурты с картофелем, предназначенным для лагеря. Мы двинулись в том направлении. По дороге нас едва не застрелил американский истребитель, который устроил на нас настоящую охоту. Каким-то чудом, перескакивая с одной стороны шоссе на другую, из одной канавы в другую, мы смогли избежать обстрела. Напрасно мы махали ему платками, летчик был упрямый. В конце концов, он оставил нас в покое.

Моосбург

         На полдороге, проходя через небольшой городок, из-за забора мы услышали чудесные звуки крепкой польской ругани. Не размышляя долго, я открыл калитку...и первое лицо, которое я увидел, было лицом моего приятеля из K-2 Юрка Киселиньского, псевдоним "Дышло". Потом я увидел еще двух товарищей. Мы сердечно поздоровались и рассказали о своих приключениях. Юрек сказал, что вместе с парой товарищей заботится об улучшении снабжения лагеря, торгуя с немцами. В то время, когда другие копали картошку, он за кофе и сигареты из посылок Красного Креста покупал масло, яйца и другие свежие продукты.
         Юрек предложил нам троим переночевать у знакомой польки, которая работала на принудительных работах в Моосбурге. На следующий день нам принесут мундиры... и вместе с возвращающейся группой мы войдем на территорию лагеря. И действительно, на следующий день в 4 часа мы вошли в лагерь. Немцы тогда уже не считали возвращающихся пленных. Лагерь был огромный, в нем было несколько десятков тысяч пленных. Часть, предназначенная для повстанцев, была в принципе за территорией главного лагеря. Там были поставлены палатки, в которых поселились также и мы.
         Условия были вполне сносные. Война уже заканчивалась. В Моосбурге был центральный склад посылок Красного Креста во всей Баварии. Поскольку лагерная кухня уже практически не работала, немцы каждому пленному выдавали через день по одной посылке. Это позволяло получать продукты у местных жителей в обмен на кофе и сигареты. Наша тройка могла спокойно ждать освобождения. Мы могли, наконец, как следует выспаться, помыться и поесть.
         В лагере мы по протекции Юрка были приняты доверенным лицом польской группы военнопленных сержантом Янушем Рагусом, псевдоним "Вихрь". С этого момента мы почувствовали себя полноправными военнопленными. Конечно, нас не внесли в немецкие ведомости военнопленных. Мы были, наверное, единственными военнопленными, которые не бежали, а сами пришли в лагерь. Так же, как странные обстоятельства, связанные с выдачей кеннкарты, стали причиной странных событий во время нашего путешествия по Германии, так и этот факт, в свою очередь, вызвал определенные последствия после моего возвращения в страну.
         29 апреля 1945 г. войска III Американской Армии генерала Паттона освободили Шталаг VII A в Моосбурге. Это произошло после 3-часового обстрела американцами города, который последний немецкий солдат покинул накануне. В результате этого обстрела был ранен, к счастью неопасно, один из наших товарищей. В качестве доказательства, подтверждающего дату освобождения из лагеря, я сохранил датированный 29 апреля 1945 г. 12.20 автограф американского солдата, который первым вступил на территорию лагеря.

автограф американского солдата

         Таким образом, я был освобожден американцами как военнопленный. Не фигурируя ни в одной немецкой ведомости в качестве военнопленного, я оказался в качестве пленного в ведомости польской, и так ко мне относились польские власти на западе. Наверняка это единственный случай в истории II мировой войны.

Эугениуш Тырайски

oбработка: Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова

Эугениуш Тырайски род. 08.10.1926 г. солдат Армии Крайовой псевдонимы "Генек", "Сук" рота K-2, батальон "Карпаты" полк Армии Крайовой "Башта"

Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.