Алмазная Свадьба

         Тем временем в Бург вернулся "Вихрь", который в Оберланген нашел свою жену Лидку. Осенью 1945 г. американцы арестовали одного из поляков за торговлю сигаретами, которую считали незаконной. Немцы за сигареты готовы были отдать все. Мы получили от товарища информацию, что он находится в Бад Наухайм, где располагался штаб III Американской Армии генерала Паттона. Мы решили поехать туда и попробовать добиться его освобождения. Мы поехали вместе с товарищем, который вел машину, и сестрой задержанного – Лидкой.
         После приезда в город нас направили к местному офицеру безопасности в чине старшего лейтенанта. Начался разговор. Американец начал разговаривать со мной по-английски, потом перешел на немецкий. Я продолжал переговоры на этом языке. Это вызвало подозрения офицера. Как оказалось, американец был немецкого происхождения, в тридцатые годы его семья выехала в США.
         Внезапно офицер сказал мне: "Панове, вы незаконно носите американские мундиры". Я ответил: "Сейчас-сейчас, у меня есть удостоверение бывшего военнопленного, на мундире нашивка "Poland". Видно, что я не американец". Однако американец решил на всякий случай задержать нас до выснения. Когда нас выводили, я сказал Лидке: "Быстро езжай в Бург и расскажи, что тут происходит". Это было не так-то просто, потому что Лидка приехала в Наухайм на автомобиле, который вел один из нас.
         Нас отвезли в тюрьму, конечно немецкую. Охранником в тюрьме тоже был немец, в штатском. Вот парадокс истории: арестовали нас американцы, нас посадили в немецкую тюрьму в покоренной Германии, а стерег нас немец. Дальше стало еще интереснее. Мы понимали, что, пока Лидка доберется до Бурга, нам придется немного подождать. На следующий день у нас кончились сигареты. Я позвал живущего при тюрьме немецкого охранника и попросил купить нам сигареты.
         Немец сказал, что такой возможности нет. Я начал скандалить, зная, что на немцев это действует. В конце концов, охранник сказал: "Здесь сидит представитель очень известного аристократического рода. Не знаю, американец он или кто. Мне велели, и я его сторожу. У него есть сигареты". Я сказал охраннику: "Иди к нему, скажи, что здесь сидят два поляка, которым нечего курить".
         Через час немец принес нам 2 пачки сигарет. Я сказал ему: "Я должен как-то за это поблагодарить". Охранник ответил, что это невозможно. Нет невозможных вещей, поэтому я предложил следующее решение: "Отведи нас вниз в свою квартиру и приведи туда также его. Мы ведь не убежим". И немец согласился. Мы подождали несколько минут в его квартире, а он привел нашего товарища по заключению. Нам представился очень элегантный пан в возрасте сорока с лишним лет. Оказалось, что это польский князь (я не буду называть фамилию). Мы спросили, откуда он здесь взялся.
         Оказалось, что он ехал из Франкфурта-на-Майне, где находилось главное командование союзнической армии, с документами на выезд во Францию. В Бад Наухайм его задержал какой-то "американский ковбой", который, увидев в бумагах титул "Prinz" (князь), счел это подозрительным и на всякий случай задержал князя как подозрительного типа. Аристократ очутился в тюрьме, а документы были отосланы во Франкфурт-на-Майне для проверки. Его посадили за день до нас, мы через 3 дня вышли, а он еще сидел. Позже я узнал, что князь оказался в Америке.
         На третий день после ареста в тюрьму приехал сержант из американской комендатуры в Бад Наухайм и спросил, есть ли у нас регистрационные документы на автомобиль, которым мы приехали. Я ответил, что конечно есть. Он сказал, что мы подозреваемся в краже этого автомобиля. Я показал ему документы. Он хотел забрать их с собой, но я ответил, что документы ему не отдам, он может только посмотреть. Он уехал и через час вернулся, забирая нас с собой.
         Мы попали к тому самому офицеру безопасности, который нас задержал. Он сказал мне: "Прошу прощения, произошло недоразумение. Если у вас есть ко мне какая-нибудь просьба, то я вам охотно помогу". От такого заявления человека могла хватить кондрашка. Я сказал: "Да, у меня есть просьба. Прошу написать, что я 3 дня провел в тюрьме без всякой причины, задержанный вами. Я должен как-то оправдаться перед своими властями".
         Можете себе представить, что господин лейтенант выписал мне такое свидетельство. Автомобиль, конечно, нам вернули, мы могли вернуться к себе. После возвращения я пошел к находившемуся с нами в дружеских отношениях местному офицеру безопасности в звании капитана. Как оказалось, пока мы сидели, Лидка вернулась в лагерь и рассказала ему о проблеме. Господин капитан позвонил господину лейтенанту, отругал его, и это ускорило наше освобождение.
         Я показал господину капитану свидетельство, выданное представителем братской службы. Он сказал мне: "Слушай, если бы у тебя был кто-то знакомый в командовании армии и если бы ты показал ему этот документ, то, во-первых, господин лейтенант был бы немедленно разжалован, а во-вторых, также немедленно был бы отослан назад в Штаты. Парень мог вас задержать, если у него были подозрения, но он не имел права давать вам такой документ".
         Таких контактов с американцами было много. В Херборне в 1,5 км от нашего лагеря располагалась отдел разведки CIC (Combined Intelligence Committee – Объединенный Комитет по разведке), созданной незадолго до конца войны совместной американско-английской разведки. Ее представители, действующие на территории Германии, были обязаны искать и задерживать скрывающихся после войны фашистских деятелей. Но не только...
         Однажды в наш лагерь приехали двое знакомых мне американских офицеров, которые интересовались тем, что происходит в нашем лагере. С ними приехал советский офицер, скорее всего из НКВД. Русский обратился ко мне на русском языке, утверждая, что мы прячем в нашем лагере советских граждан, которые должны после войны вернуться в свою страну. Я притворился, что не понимаю, в чем дело.
         После контактов с бывшими советскими военнопленными я знал, что происходит с теми, которые возвращаются на родину. Сын советского генерала, который вышел из немецкого плена и не собирался возвращаться в Советский Союз, сказал, что русские, которые были в Германии и видели своими глазами Запад, не возвращаются к своим семьям, их вывозят, по крайней мере, на 5 лет в лагеря в Сибири, на своего рода перевоспитания, откуда они могут никогда не вернуться домой. Когда я с сомнением сказал, что его, сына генерала, это не коснется, он только посмеялся над моей наивностью.
         В нашем лагере мы действительно прятали двух граждан Советского Союза: мужчину-русского и женщину-грузинку, которую мы выдали замуж за поляка. Нотабене, это был союз по любви, а не по расчету. Конечно, я не собирался сообщать об этом сотруднику НКВД.
         Оказалось, что один из прибывших американских офицеров знал русский язык и перевел мне на английский, что русский требует выдачи граждан Советского Союза, находящихся в нашем лагере. Я прекрасно понимал, что говорит энкавэдэшник, но объяснял американскому офицеру, что это какое-то недоразумение, что никаких русских здесь нет. Я не хотел выдавать людей, которые прекрасно знали, что их ждет, и не хотели возвращаться в свою страну. Я считал, что они свободные люди и могут сами решать, как им жить дальше. Спор затягивался, русский твердил, что здесь есть советские граждане, я возражал.
         Затянувшийся спор прервала маленькая собачка моей жены Тересы, гладкошерстный фокстерьер, которого в честь нашего друга мы назвали "Ветерок". Всегда послушный маленький песик, который никого, даже чужих, никогда не трогал, в этот раз повел себя совсем по-другому. Видимо, почуяв собачьим чутьем, что это за человек, он схватил зубами за штаны русского офицера и начал их яростно рвать. Началась суматоха, и русский в ярости, к моему огромному удовлетворению, отступил за ограду лагеря. При следующей встрече с навещающими нас время от времени американскими офицерами я удивился, что они, такие демократы, не хотят признать желания этих русских, которые наверняка не случайно не хотят возвращаться в свою страну. Американцы оправдывались, говоря, что таковы распоряжения их властей. Я, со своей стороны, конечно, не сказал им, что в нашем лагере находятся прячущиеся от своих властей русские.
         Знание иностранных языков по-прежнему приносило мне пользу. После зимы 1945/46 и определенных реорганизаций среди бывших военнопленных мне предложили работу переводчиком в командовании польских караульных рот во Фрицлар возле Кассель. Командование было польское, но сотрудничало по ходу дела с американским командованием, поэтому нужен был переводчик. Жена, которая немного знала немецкий и английский, работала машинисткой, все время в мундире. Так мы дожили до лета 1946 г.

Фрицлар

         Тем временем моя жена связалась с семьей в стране. Семья, а особенно сестра, уговаривали ее вернуться в Польшу. У меня не было контакта с моей семьей. Я не знал, что происходит с матерью, отцом и младшей сестрой. Квартира в Варашве была разрушена. Как-то я вспомнил адрес моего дяди, живущего во Влоцлавке. Это был единственный адрес вне Варшавы, который я помнил – Влоцлавек, улица Барска, 26. Я написал дяде письмо: "Дорогой Дядюшка, если ты что-нибудь знаешь о моей семье, то передай им мой адрес". Это было невероятно, но, как позже оказалось, именно во Влоцлавек выехала моя мать с сестрой, которые не знали, что им делать в разрушенной Варшаве.
         Сестра жены передала нам информацию, что они получили квартиру в Варшаве на улице Бельведерской. Там нас ждала комната. В сложившейся ситуации мы решили вернуться в страну. Был июль 1946 г.

Эугениуш Тырайски

oбработка: Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова

Эугениуш Тырайски род. 08.10.1926 г. солдат Армии Крайовой псевдонимы "Генек", "Сук" рота K-2, батальон "Карпаты" полк Армии Крайовой "Башта"

Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.