Транспортировка зерна из пивоваренного завода Хабербуша

         У нас на позиции конечно нельзя было разжигать огонь. Немцы сразу сориентировались бы, где мы находимся. Мы сидели на позиции, стараясь вести себя как можно тише. Дежурные все время следили, чтобы немцы неожиданно не начали какой-нибудь маневр. У Ярнушкевича были огромные въездные ворота. В воротах все время стояла охрана и слушала, что происходит по другой стороне улицы.
На территории фабрики были насосы. Благодаря ним можно было напиться и умыться. Между дежурствами можно было поспать на соломе, лежавшей в помещениях на первом этаже. Конечно, солдаты спали в одежде, чтобы в любую минуту быть наготове.
         В Средместье топили углем, в том числе под котлами, в которых готовили еду. Использовали также брикеты и дерево из разрушенных домов, которого было полным-полно вокруг. В развалинах лежали ставни, оконные рамы, кресла и так далее. Улица Паньская была почти полностью уничтожена. На дом, стоявший напротив того, в котором я жила, упала "корова", полностью его разрушив. При взрыве погибло много людей.
         Как я уже раньше вспоминала, наша группировка состояла главным образом из добровольцев. Группа была очень неоднородной, хотя в большинстве это были очень молодые люди. Не было никаких национальных или религиозных проблем. Командование и товарищи одинаково относились ко всем. Наш командир говорил, что мы все его дети. В нашей группе сражались несколько евреев, которых освободили в начале августа на Генсювке. Они сражались вместе с нами до конца. Тех, которые пошли в плен, в лагере защищали другие товарищи.
         Несколько лет назад "Газета Выборча" опубликовала статью, в которой утверждалось, что во время восстания на нашей территории повстанцы убивали евреев. Правда была несколько иной. На одной из улиц стена дома непосредственно прилегала к территории бывшего гетто. Там был еврей, который часто приходил на наши позиции. Он угощал ребят конфетами, расспрашивал, сколько нас, какое у нас оружие, какие планы на ближайшее время. По профессии он был портным. В доме, о котором я говорила, у него, в том числе, стоял большой шкаф, забитый одеждой. Как позже оказалось, в этом шкафу была выдвижная задняя стенка, а за ней выбитое в стене отверстие, через которое портной пробирался с наших позиций на территорию, занятую немцами. Он передавал им информацию, полученную от наших наивных ребят. В результате его доносов погибло несколько наших солдат.
         После разоблачения истинного обличия шпиона полевой суд приговорил его к смертной казни. Приговор выполнили. Это было не убийство человека еврейской национальности, а ликвидация опасного немецкого агента. Не знаю, что руководило поступками этого еврея. На что он рассчитывал, ведь в это время он уже прекрасно знал, как немцы обращались с евреями.
         К концу восстания мы эвакуировали с нашей территории гражданское население. В подвалах жили матери с детьми, иногда старики, у которых не было ни воды, ни возможности готовить еду. Они не могли выжить в этих условиях, хотя в подвалах было относительно безопасно.
         Сначала мирные жители относились к повстанцам просто-таки восторженно, охотно им помогали. По мере продолжения боев это отношение начало меняться. У измученных людей не было ни еды, ни места для сна. Их отношение становилось все более неприязненным, потом просто враждебным. Они начали проклинать солдат: "Что вы такое натворили. До чего дошло!" Мы чувствовали себя глупо, ведь мы не были виноваты, мы сражались за освобождение города.

         Вспоминает жительница Варшавы, которая во время восстания была маленькой девочкой:
         Я пережила восстание на Гжибовской, угол Вроней, будучи 9-м ребенком. Там была баррикада и сильный обстрел. Мы жили на Гжибовской по левой стороне, буквально на углу Вроней, в большом доме. Теперь от него не осталось и следа, кажется, на его месте находится какой-то сквер. Баррикада была построена поперек улицы. Гражданское население собралось в убежищах, в качестве которых использовали склады пивоваренного завода Хабербуша. Склады и большие дома были расположены по правой стороне улицы Гжибовской. В холодильных складах на полу лежали сенники, и там ночевали мирные жители. Продовольствие они получали на пивоваренном заводе. Группы детей бегали туда и приносили крупу и сахар.
         У меня была младшая сестра, которой было полтора года. Отец доставал для нее немного козьего молока. Возле железнодорожной улицы, по другой стороне железнодорожного вокзала паслись козы. Там были какие-то маленькие домики и огородные участки. Теперь там по-прежнему какие-то заросли. Отец пробирался туда, чтобы достать немного молока для ребенка. Так же поступали другие люди. Однажды пан редактор Будревич, которого спросили, какого памятника еще нет в Варшаве, ответил, что нет памятника козе. Эти козы спасли жизнь многим варшавским детям.
         Когда замолкали выстрелы, дети бегали по улице. Мы выскакивали из убежищ и бегали с одной стороны улицы на другую. Не помогали предостережения родителей. Нам надо было как-то дать выход нашей энергии. Иногда дети находили немного еды в покинутых квартирах. Часто повстанцы просили их передать какие-то сообщения на соседнюю позицию. Любимым нашим занятием было ходить подземными переходами. Между домами были пробиты отверстия, и можно было дойти далеко, даже до Желязной. И дети бегали туда.
         В окрестностях Западного вокзала были позиции немецкой артиллерии. Я до сих пор помню страшное ощущение, когда начинался обстрел. Все прятались, кто где мог. Один из взрывов полностью уничтожил нашу полевую кухню во дворе, где можно было приготовить какую-то горячую еду, не каждый день, время от времени. Снаряд уничтожил ее полностью, каша пропала.

Полевая кухня

         Мы были в убежище до 17 августа 1944 г. 14 или 15 августа рухнул дом, потом загорелись склады Хабербуша. Это было нечто ужасное. Повстанцы отступили. Немцы выгнали всех из окрестнотей баррикады, из убежищ в подвалах. Они согнали в одно место большую группу людей. Мужчин отделили, их должны были сразу же расстрелять возле баррикады. В этой группе был, в том числе, и мой отец.
         Женщины и дети пошли пешком на Волю в костел святого Войцеха, мужчины остались. Есть такая фотография, на которой видна большая толпа идущих людей. Среди них вообще нет мужчин. Некоторые удивлялись, почему это так выглядело. Быть может, это была фотография нашей группы.

Костел святого Войцеха

         На следующий день утром в костел святого Войцеха пришли наши мужчины. Как оказалось, среди задержанных был кто-то, кто хорошо говорил по-немецки. Он смог объяснить немецкому офицеру, что здесь только мирные жители. Тот остановил украинцев (как называли их люди), входивших в состав немецких отрядов.
         Потом всех вместе погнали пешком в Прушкув. В битком набитых цехах в Прушкове каждый искал для себя клочок свободного пространства на бетонном полу, чтобы лечь. В Прушкове мы были 5 дней. Ежедневно были сортировки. Всех выгоняли из бараков, молодых мужчин и молодых женщин вывозили. Моего отца вывезли в трудовой лагерь возле Липско. Мы поехали в вагонах в деревню в Ловичском повяте. Там мы получили жилье у местного крестьянина. Беженцев из Варшавы распределили по разным домам, они получили карточки на хлеб, и ими перестали заниматься. Местные хозяева сердечно нами занялись. Моя мама в это время тяжело заболела. Мы постоянно ели суп из дыни, которого я до сих пор не выношу. Оттуда через некоторое время мы вернулись ближе к Варшаве, в Жирардув.
         Гражданское население, эвакуированное в конце восстания, попало на Повислье. Там тоже было тяжело, но, несмотря на это, выжить было легче, чем у нас. Позднее, так же, как и мирные жители из других варшавских районов, они попали в лагерь в Прушкове. На нашей территории стало пусто. Остались только военные. Продираясь через развалины опустевших улиц, можно было увидеть только сожженные "коровами" здания. Иногда, проходя по улице, мы не встречали ни одного человека.
         Нас постоянно становилось меньше. Нас переместили на улицу Крулевскую возле Зельной. Наше место занял другой отряд. Это было буквально за несколько дней до окончания восстания. Мы получили там квартиру в небольшой вилле. Там нас застала капитуляция. Наши отряды собирались в районе улицы Твардой. Были также выделены районы капитуляции в других частях города.
         Командование отдало приказ, чтобы молодежь младше 16 лет могла выйти из Варшавы с гражданским населением. Старшие шли в лагеря для военнопленных: солдаты в шталаги, офицеры в офлаги.
         В соответствии с рапоряжением командования я вместе с подругой пошла с гражданским населением в лагерь в Урсусе. Цеха временного лагеря в Прушкове были уже переполнены, поэтому создали аналогичный лагерь в Урсусе. Этот факт менее известен, многие люди думают, что временный лагерь для выселенных из Варшавы был только в Прушкове. У меня еще сохранилась справка о моем пребывании во временном лагере Урсус с огромной немецкой печатью.

    

Справка из лагеря в Урсусе

         В лагере действовала врачебная комиссия, в состав которой входили также врачи, работавшие в подполье. По мере возможности они отбирали молодежь и давали ребятам и девушкам справки о плохом состоянии здоровья, что делало их непригодными для принудительного труда. Владельцев таких справок выпускали из лагеря. Мы с подругой прошли через такую комиссию и получили справки, что мы тяжело больны тифом и должны быть немедленно освобождены из лагеря.
         Темной ночью, я прекрасно это помню, перед нами открылись большие ворота, через которые проезжали железнодорожные вагоны, и мы оказались снаружи. Я совершенно не ориентировалась, где мы находимся. Я не знала окрестностей Прушкова и Урсуса. Правда, неподалеку отсюда, в Коморове, у родителей до войны была вилла, но я не знала, как туда попасть. Мы пошли вперед по железнодорожным путям. По путям мы вышли из Прушкова и в полной темноте пошли вперед.
         Через некоторое время я сориентировалась, что мы находимся на границе Коморова. Каким-то образом мы добрались до дома родителей. Там я застала мою кузину. Спустя какое-то время туда добралась остальная часть семьи, молодежь, которая разными путями попала в Коморов. Туда добралась также и мама. Ей также удалось, благодаря подпольным контактам, выйти из лагеря в Урсусе. Во время восстания я практически ничего о ней не знала. Только раз командир моего отряда после встречи с командиром отряда, в котором служила моя мама, передал информацию, что у меня все в порядке, и такое же известие получила я.
         Судьбы других молодых людей из нашей группы были разными. Часть девушек попала в Освенцим, а точнее в Биркенау. Других вывезли в сторону Кракова, где были временные лагеря, откуда людей направляли на работы к польским крестьянам.
         Осенью 1945 г. в Коморов прибыл отец, которого из Бухенвальда освободили американцы. Спасенные узники были в таком плохом состоянии, что американцы решили задержать их на какое-то время, чтобы они подлечились и набрались сил. Отец вернулся с таким круглым лицом, что мать, когда увидела его в дверях, потеряла сознание. Она не предполагала, что так может выглядеть узник из концентрационного лагеря, думала, что это какой-то призрак. Много месяцев мы не получали от него никаких известий и не знали, жив ли он вообще.
         18 января 1945 г., на следующий день после освобождения Варшавы, мы с товарищами пошли в город. Мы шли по путям узкоколейки. Варшава еще горела. По путям мы дошли до площади Завиши. Дальше улица терялась в развалинах.

    

Йоланта Кольчиньска в развалинах улицы Свентокшиской, угол Велькой, 1945 г.

         В Иерусалимских Аллеях все дома вплоть до площади Старинкевича горели. По развалинам мы добрались до Гжибовской площади. Это были сплошные развалины, костел, все здания разрушены.

В глубине развалины костела святого Спасителя

         Русские кричали: "Нельзя идти, мины. Осторожнее". Однако мы должны были увидеть, как выглядит наш район. У товарища был фотоаппарат, он сделал несколько снимков. Это выглядело страшно, одна груда развалин.

Другой фрагмент Средместья

         Тогда мне было 16 лет и 2 месяца. В сумерки мы вернулись в Коморов.
В Коморове сетры Шахтмайер начали школьную деятельность. Они арендовали здание, и уже в январе 1945 г. знаменитая школа возобновила занятия. Я продолжила учебу, прерванную началом восстания. В 1947 году я получила аттестат зрелости. В 1948 г. школа была закрыта, а ее варшавское здание отобрано у владелиц в силу декрета Берута. До настоящего времени идет борьба Фонда и бывших воспитанниц за возвращение собственности сестер Шахтмайер.
         В 1947 году мы навсегда вернулись из Коморова в Варшаву. Отец работал экономистом. Мы получили квартиру в новом здании Государственного Торгового Управления на площади Люблинской Унии. Там я жила 17 лет. Это была красивая двухуровневая квартира на 6 и 7 этажах с внутренней лестницей. У моей матери там была художественная мастерская. Она окончила Академию Искусств в Варшаве в 1939 г. В то время Академия находилась на Набережной Костюшко, угол Тамки.

Габриэла Завадска у мольберта

         Непосредственно после завершения восстания мы в группе нашей молодежи решили, что не будем рассказывать о нашей повстанческой деятельности. Официально мы сообщили об этом только в семидесятых, когда была возможность получить права комбатантов. Тогда в ходе проверки надо было получить свидетельства людей, с которыми ты находился в непосредственном контакте во время восстания в "Хробром II".
         Надо помнить, что во время восстания мне было 16 лет. Репрессии, как правило, касались людей старше меня по возрасту. Мою мать арестовали и допрашивали на улице Раковецкой. После этого визита она строго велела мне уничтожить мое удостоверение АК, которое я сохранила после Восстания. Это было в 1947 году. Тогда мы как раз получили квартиру. Я предложила спрятать удостоверение, например, подняв одну из дощечек в полу. Мать решительно воспротивилась: "Я не согласна, ты не знаешь, что они творят". Она была в ужасе от того, что видела на Раковецкой во время допроса. Таким образом, мое аковское удостоверение было уничтожено, не дождалось нынешних времен.

Йоланта Кольчиньска

Йоланта Завадска-Кольчиньска, урожденная Завадска br> род. 16.11.1928 в Варшаве солдат АК, связная, псевдоним "Клара" 6 рота "Ереми" группировка АК "Хробры II"

         Автор воспоминаний имеет много наград, в том числе: Медаль Армии (1948, Лондон); Серебряный Крест Заслуги (1975); Медаль Победы и Свободы (1976); Повстанческий Крест (1982); Партизанский Крест (1983); Крест АК (1984, Лондон); Кавалерский Крест Полония Реститута (1982); Медаль за Варшаву (1985); Офицерский Крест Полония Реститута (1999). В 2004 г. Йоланта Кольчиньска была награждена Командорским Крестом Ордена Возрождения Польши – Полония Реститута.
         Йоланта Кольчиньска также получила две награды французского движения сопротивления: Croix Commemorative ZUPRO (1959) i Medaille de Reconnaissance (1979).

    

Награды французского движения сопротивления

редакция: Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова

Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.