Свидетельства очевидцев Восстания

Военные воспоминания Леона Копельмана

Леон Копельман род. 26.04.1924 г. в Варшаве спасся из варшавского гетто солдат-доброволец батальона "Зоська" группировки АК "Радослав"

         Когда в августе 1944 г. началось восстание, немцы решили перевести нас с Павиака на Генсювку. До начала восстания мы не имели понятия, что оно начнется. До нас не доходили никакие сигналы. Первым сигналом было то, что немцы отправили нас с Павиака на Генсювку.
         Мы не были уверены, действительно ли они хотят нас перевести, или же планируют нас ликвидировать. Мы знали, что по пути между Павиаком и Генсювкой была площадь, где немцы устраивают казни, убивая польских узников. Мы знали всю территорию и знали, как идет дорога с Павиака на Генсювку. Между собой мы договорились, что если доедем до места, которое ведет на площадь, где были расстрелы, то мы все разбежимся. Каждый побежит в другую сторону, кому суждено спастись, тот спасется. Если же мы пойдем по дороге на Генсювку, то будем идти спокойно.
         Оказалось, что конвоиры привели нас на Генсювку. Там были немцы и греческие евреи, которых привезли сюда из Аушвитц. Они собирали наиболее ценные вещи из домов бывшего гетто, которое было уже полностью покинуто. Все евреи были вывезены. Заключенные из Аушвитц были одеты в бумажную полосатую одежду. Они очень мерзли, потому что погода была разная, а другой одежды у них не было. Заключенные ежедневно ходили на работу, работали очень тяжело. Немцы максимально усложняли им жизнь, велели носить кирпичи по дороге на работу. Понятно, что есть им почти не давали. Мы немного им помогали, у нас условия были относительно неплохие.
         Спустя несколько дней, не помню точной даты, Павиак был захвачен Армией Крайовой. Потом они пришли к нам на Генсювку с танками и пехотой и освободили нас. Мы очень обрадовались, а повстанцы взяли в плен тех, кто нас сторожил, украинцев и немцев.
         Когда началось восстание, один из моих товарищей по заключению, хромой слесарь, выкопанным ранее туннелем из столярной мастерской прошел каналами в город. Другой мой знакомый, пан Белецки, который живет сейчас в Израиле, после ликвидации гетто прятался в бункере на Старувке и жил там несколько месяцев до освобождения. Когда он вышел из бункера, у него была длинная борода, потому что там не было условий, чтобы бриться.
         Спасся также мой школьный товарищ Фредек Айдельбаум. После ликвидации гетто его со всей семьей прятал поляк пан Юзеф, фамилии которого я, к сожалению, не помню. Во время восстания 1944г. и после его окончания он прятался в бункере до тех пор, пока Варшаву не освободили русские.
         Мы вломились на немецкие склады, откуда взяли немецкие военные мундиры и оружие – винтовки. Не помню точно, какого рода было это оружие, кажется, это были такие маленькие автоматы, короткие. Мы переоделись в немецкие мундиры – пантерки. Мы немедленно явились на службу в Армии Крайовой, с которой позже мы сражались на Старом Мясте. Мы были в части, которая называлась батальон "Зоська". У повстанцев было 2 танка, которые они захватили у немцев. Мы были вместе с солдатами из "Зоськи" на Старувке, которую немцы обстреливали снарядами Nebelwerfer (немецкий реативный миномет). Это были зажигательные снаряды, разрушающие дома и разжигающие пожары. Это было страшное оружие.
         Не помню, к сожалению, фамилий и псевдонимов людей, которые были со мной во взводе "Зоськи". Помню только фамилии евреев с Павиака, которые были там со мной. Среди них были Висьня и Филар. Филар погиб смертью солдата во время Восстания и был награжден за мужество. Пан Висьня после окончания войны остался в Польше, где умер несколько лет назад. Однако я прекрасно помню, что там был один молодой поручик, который был ранен осколками шрапнели. У него было много ран, из которых текла кровь. Мы с товарищем схватили какую-то тележку, положили на нее раненого поручика и отвезли во временный госпиталь, который был на Старувке. Поскольку у нас было оружие, мы сражались на Старом Мясте как солдаты, а не как санитары или связные.
         Тяжелые бои продолжались какое-то время. В конце концов, мы поняли, что мы окружены и нет ни малейшей возможности спастись. Однажды в конце августа мы перешли канализационными каналами со Старувки в Средместье. Дорога была, что вполне понятно, очень неприятная. В каналах было темно, запах был не самый лучший, мы шли, не слишком понимая куда. С нами был какой-то проводник, который вероятно в этом разбирался. Это продолжалось несколько часов, и, в конце концов, мы вышли из этого канала в Средместье. Это было, если я хорошо помню, на Новом Святе возле Варецкой, но я не уверен.
         В Средместье была совершенно иная жизнь. В то время там еще было совершенно спокойно. Немцы тогда еще не атаковали Средместье. Сначала они занялись Старувкой, только потом взялись за Средместье. В Средместье в это время возникали разнообразные конторы. Там было создано временное правительство и временная магистратура и разные ведомства, атмосфера была очень хорошая. Мы пришли со Старувки измученные и грязные, с оружием, которого в Средместье было немного. В Средместье нас приняли очень хорошо.
         Помню интересную подробность, я пошел к моему дому на Кручей 7, где жил до войны. Я встретил там моих друзей, товарищей и соседей с довоенных времен. Когда они меня увидели, то очень обрадовались и сказали: "Лёлек, ты еще жив?" Им было трудно поверить, что я спасся, живу и впридачу прихожу с оружием и в мундире, как солдат Армии Крайовой.
         После ликвидации обороны Старувки немцы начали атаковать Средместье. Мы со Средместья перешли на Чернякув. На Чернякове снова были тяжелые бои. Немцы начали нас обстреливать, бомбить и атаковать танками. Интересным событием была встреча с частями Красной Армии, хотя собственно говоря, это было Войско Польское, в которое солдат набирали в России, так называемая армия Берлинга. Они десантировались из-за Вислы. В конце концов, мы все сконцентрировались в одном месте, защищая дом на Чернякове. Там с нами были также офицеры Красной Армии, которые, когда нас атаковали танки, направляли по радиостанции огонь артиллерии с Праги, чтобы уничтожить эти танки.
         В конце концов, там защищался последний дом, в котором были также мирные жители. Они вывесили белую простыню, якобы мы сдаемся. В конце концов, мы все попали в плен. Тогда немцы забрали нас на Аллею Шуха, где была главная комендатура гестапо. Там нас держали 2 дня. Я боялся, чтобы меня не опознали гестаповцы, которые знали меня с тех пор, как я работал в гаражах на Дынасах. Однако мне повезло.
         Из Аллеи Шуха нас отправили на Волю в костел. Там были также евреи из Венгрии, которых в свое время привезли из Аушвитц на Генсювку. Двое из них обратились к немцу и сказали, что они из Аушвитц и не имеют ничего общего с восстанием. В ответ немец поставил их к стене и расстрелял.
С Воли нас перевезли в Прушкув. В Прушкове были такие большие ангары, в которых производили сортировку. Пленных из Армии Крайовой немцы забирали в лагеря для военнопленных в Германии, молодых людей из мирных жителей забирали на работы в Германию, а пожилых и детей высылали в разных направлениях в Генеральное Губернаторство, находившееся под немецкой оккупацией.
         Я чувствовал себя не слишком уверенно. Было очевидно, что если выяснится, что я еврей, то у меня нет ни одного шанса спастись. Я обратился к людям из Армии Крайовой, чтобы они помогли мне по мере возможности. Они сказали мне, что польским начальником этого ангара является член Армии Крайовой и возможно, что он сможет мне помочь. Я попросил его о помощи. Он сказал мне, что ежедневно вечером немцы сортируют людей и в вагонах отправляют всех молодых в Германию либо на работы, либо в плен.
         Он сказал мне, что спрячет меня. В ангаре был такой чуланчик, в котором я должен был спрятаться, когда начнется сортировка. В этом чуланчике кроме меня пряталась одна пани и двое парней из Армии Крайовой. Когда закончилась сортировка, и немцы вышли, начальник ангара спросил меня, каким образом он может мне помочь. Я сказал, что у меня нет никаких документов. Тогда он забрал меня в свою контору и показал мне разные личные удостоверения, по-немецки Kennkarte, и сказал, чтобы я выбрал себе то, которое мне подходит. Я выбрал себе кеннкарту на имя Анджея Бялобжеского и с тех пор стал Анджеем Бялобжеским. С Чернякова я прибыл в Прушкув еще в немецком мундире, однако потом я переоделся в гражданскую одежду.
         Потом мне сказали, чтобы я обратился к женщине-врачу, которую звали доктор Келбасиньска. Она была фольксдойч и нуждалась в алиби, чтобы после войны у нее не было проблем. Ее муж был поляком. Она пошла к главному врачу этого лагеря, немцу, и получила у него свидетельство, якобы для какого-то пленного, что он болен туберкулезом. Потом она сказала мне, что когда будет ехать из Прушкова домой, в госпиталь в Миланувке, я смогу с ней поехать. Таким образом она заберет меня из Прушкова.
         И действительно, так и получилось. Она вывезла меня из лагеря, и мы поехали в Миланувек. В Миланувке она сказала мне: "Ну, теперь ты свободен, можешь идти куда хочешь". А я ей сказал, что мне некуда идти, и я охотно остался бы в госпитале. Это был Хирургический Госпиталь №1 в Миланувке. Главным врачом госпиталя и директором был пан Ян Матусяк. Госпиталь размещался в вилле, которая называлась "Жемчужинка". Там было много раненых во время восстания, которых там лечили. Там им делали ампутации и разные другие операции. Я работал там якобы санитаром, но выполнял также и другие поручения. Сестрами там были монахини-польки. Персонал госпиталя не знал, что я еврей, возможно, некоторые догадывались. Я относительно хорошо знал польский язык, так что люди из моего окружения думали, что я поляк, а не еврей.

Удостоверение из госпиталя в Миланувке на имя Анджей Бялобжески

         Когда я был в Миланувке, я узнал, не помню уж каким образом, где находится раненый на Старувке поручик, о котором я рассказывал раньше. Я поехал к нему и рассказал ему, кто я такой и где мы встречались. Он посоветовал мне обратиться к Армии Крайовой в Кельцах. Он даже дал мне рекомендательное письмо, в котором написал, что я хороший и отважный солдат несмотря на...иудейское происхождение. Мне не очень понравился последний фрагмент письма. Я решил не ехать в Кельце и остался в Миланувке.
         Однажды, когда я был в госпитале, ко мне обратились за помощью. Мне сказали, что здесь лежит какой-то пленный, видимо военный, француз. Поскольку я немного знал языки, меня попросили поговорить с ним. Я попросил, чтобы нас оставили в комнате наедине. Когда все вышли, я узнал этого якобы француза. Это был один из греческих евреев, которого я знал еще с Генсювки. Его звали Иво Варсано, а он представлялся французом Жаном Версано. Я спросил его, что с ним, действительно ли он ранен. Он сказал, что он здоров и нуждается в помощи.
         Я подумал, что мне с ним делать. В конце концов, я решил, что отправлю его в деревню в 14 километрах от Миланувка, где у госпиталя был дом для выздоравливающих. Туда отправляли всех выздоравливающих, которые были почти здоровы после пребывания в госпитале. Я сказал, что надо его туда отправить, потому что он должен как следует отдохнуть. Единственным транспортным средством, чтобы доехать из госпиталя в дом в деревне, была тележка и лошадь. Каждую неделю мы высылали из госпиталя в деревенский домик продовольствие. В тот день "француз" поехал этой тележкой с продуктами и остался в домике почти до конца войны. Я время от времени передавал ему через возчика поклоны. Потом от него не было никаких известий.
         В январе началось наступление русских. Они освободили Миланувек и ту часть Польши по дороге в Германию. Я немедленно отправился пешком в Варшаву. Это было примерно 30 километров, так мне кажется. Я добрался до Праги, потому что левобережная Варшава была полностью разрушена. На Праге все было так, как раньше. Я встретил там других уцелевших евреев. Там уже была еврейская община, у них была контора и списки уцелевших. Я встретил там других уцелевших, и мы жили на Праге до мая 1945 г., когда закончилась война.

Леон Копельман в Варшаве после освобождения, 1945 г.

         На Праге после освобождения я встретил моего знакомого греко-француза. За это время он уже научился немного говорить по-польски (у евреев, как правило, есть способность к языкам) и работал шофером на фабрике шоколада Ведля.

Леон Копельман

oбработка: Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова

Леон Копельман род. 26.04.1924 г. в Варшаве спасся из варшавского гетто солдат-доброволец батальона "Зоська" группировки АК "Радослав"

Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.