Лидия Маркевич-Зенталь, род. 17.12.1929, Варшава,,
псевдоним "Лидка"
санитарка Армии Крайовой
рота "Гевонта", батальон "Зоська", группировка "Радослав"
Свидетельства очевидцев Восстания
На Чернякове и Мокотове: повстанческие воспоминания Лидии Маркевич-Зенталь и Анджея Боровца
Нижеприведенные воспоминания появились по инициативе обоих Авторов, которые спустя годы установили контакт при помощи нашего сайта.
Пани Маркевич-Зенталь была ранена во время боев на Мокотове в тот момент, когда перевязывала раненого минутой ранее "Зыха"- Анджея Боровца. Воспоминание об этом событии побудило "Лидку" и "Зыха" написать два "параллельных" отчета, описывающих события, предшествующие их ранениям и наступившие после них.
Войцех Влодарчик
|
Лидия Маркевич-Зенталь, род. 17.12.1929, Варшава,, |
Лидия Маркевич-Зенталь родилась в Варшаве 17 декабря 1929, псевдоним "Лидка", получила высшее образование в Польше и стала адвокатом. Живет под Варшавой.
После тяжелых боев на Старом Мясте группировка "Радослав", в которую входили остатки моего батальона "Зоська", была направлена на Чернякув на берегу Вислы, где до сих пор повстанческие действия были не слишком активны. Речь шла не столько о нашем отдыхе, сколько об обороне побережья, куда должна была прибыть с другой стороны Вислы помощь, которую мы все еще ждали.
В конспирацию в харцерскую организацию Серые Шеренги я вступила в начале 1942 года. Подпольное харцерство было создано уже 27 сентября 1939 года. На переломе 1941 и 1942 в Варшаве действовали около 840 харцеров, подчиняющихся Главному Командованию Серых Шеренг. Они занимались разведкой, малым саботажем, а также антинемецкой пропагандой.
В ноябре 1942 года Серые Шеренги провели реорганизацию, предназначив младших (до 15 лет) в группу "Завиша", старших (до 18 лет) в "Боевые Школы" (БШ), а после основного обучения в "Ударные Группы" (УГ), которые организовывали разные диверсионные акции.
Отряды, сформированные ребятами из "Ударных Групп", часто принимали в качестве названий псевдонимы командиров, живущих или погибших. Батальон "Зоська" был назван псевдонимом погибшего командира "Ударных Групп", Тадеуша Завадского.
Я прошла санитарную подготовку и принимала участие в так называемом малом саботаже. В батальон "Зоська", который позже стал знаменитым, я вступила 3-го августа, несмотря на первоначальное сопротивление поручика "Гевонта" (Мирослав Цепляк), которого смущал мой юный возраст (неполные 15 лет). Но, в конце концов, он принял меня в свою 3-ю роту. Я принимала участие в тяжелых боях на Воле, в атаке на концентрационный лагерь Генсювка, из которого мы освободили примерно 350 евреев из разных стран Европы. Многие вступили в ряды нашего батальона.
Историк восстания писал, что название "Зоська" "всегда вызывает ассоциации с двумя явлениями: исключительно высокими моральными качествами и исключительно высокими потерями.... "Зоську" часто представляют в роли символа... Основными ценностями отряда была царившая там атмосфера, были высокие духовные качества отдельных ребят".
Батальон потерял во время Восстания около 300 человек погибшими и пропавшими. Погибли все командиры трех рот и 48 инстукторов харцерства.
После боев на Воле территория в руках повстанцев сокращалась с каждым днем. Батальон вместе с другими отрядами прорвался на Старе Място, где я принимала участие в различных столкновениях и обороне, которые считались одними из самых тяжелых в восстании. Госпитали были переполнены, в том числе там лежали немецкие пленные, с которыми обращались так же, как с нашими ранеными. Старе Място подвергалось постоянным бомбежкам. Большая часть роты - 32 человека вместе с "Гевонтом" – погибает под развалинами. В конце августа мы переходим каналами в Средместье. Это был иной мир по сравнению со Старувкой. В Средместье спокойствие, чистота, стекла в окнах. Через несколько дней нас направляют на Чернякув.
Я получила назначение в отделение под командованием "Метека" (Тадеуш Стопчиньски). Ребятам преимущественно 16-17 лет. Среди них есть также "Зых" (Анджей Боровец). Отряды Радослава понесли большие потери, но сохранили свои названия - "Зоська", "Парасоль", "Чата", "Борода". После нескольких дней спокойствия на Чернякове начинается настоящий ад. Падают обороняемые объекты. Мы защищаем большой дом на Окронг 2, который надо удержать как можно дольше. 16-го сентября в фасад здания ударил "голиаф". Крики, пыль. Подбегаем с "Метеком" и "Зыхом", слышим стоны и крики о помощи, но у нас никаких шансов откопать засыпанных. Немцы отрезали огнем доступ к наполовину разрушенному дому, а авиация без перерыва бомбила нас.
Это были самые черные дни батальона "Зоська". Из оставшихся в живых солдат роты "Гевонт", которые пошли на Чернякув, выжили только трое. С Черняковского плацдарма живыми вышли только "Кайтусь" (Станислав Романовски), "Метек" (Тадеуш Стопчиньски) и "Зых" (Анджей Боровец). В боях принимают участие "Берлинговцы", которых называют так от имени первого командующего Народным Войском Польским, генерала Зигмунта Берлинга. НВП состоит главным образом из жителей недавно освобожденных деревень. Они массово погибают, не имея понятия о боях в городе.
Меня охватило отчаяние. Меня поддерживает "Зых", утешает как умеет. Вокруг лежат трупы погибших солдат и товарищей. Не знаю, как я пережила эти часы и дни. Я была ранена в руку и в живот. С нами наш капеллан, "Отец Павел" (Юзеф Варшавски), он молится, утешает. Один за другим погибают товарищи из моего нового отделения. Немцы без перерыва бросают фосфорные бомбы, которые ранят солдат - мучительные ожоги, сгоревшие волосы, брови, ресницы... Невозможно оказывать помощь, нет бинтов, воды, еды. Раны гноятся, невероятная духота в подвале, превращенном в госпиталь. Полковник "Радослав" приказывает нести раненых на лодки, которые должны переплыть на другую сторону Вислы. Командиров не видно. "Кайтусь" (Станислав Романовски) предлагает мне плыть с ним на другой берег. Я отказываюсь, потому что... не умею плавать.
Полковник "Радослав" забирает "Метека", "Зыха" и "Вацека" (Вацлав Тарловски) в свою охрану. Они должны перейти с ним каналом на Мокотув. За нами должна была прийти связная, которая так и не пришла. Я остаюсь совсем одна с ранеными в подвале. Утром я вышла во двор за водой. Странная тишина. Мои силы были на исходе, когда меня встретил поручик "Малый" (Януш Столярски), который недавно приехал в Варшаву из партизанского отряда (27 дивизия) в восточной Польше. Он не позволил мне вернуться к раненым и этим спас мне жизнь. Он забрал меня на остов корабля "Байка" на Висле. В наших руках был уже только клочок Чернякова. Ночью поручик "Малый" отвел меня к люку на улице Загурной, куда "Радослав" прислал связную, которая отвела нас с маленькой группой на Мокотув. Я встретилась с "Метеком", "Зыхом" и "Вацеком". После нескольких дней спокойствия снова начинаются бои.
Остатки батальонов "Зоська" и "Парасоль" принимали участие в атаке мокотовских отрядов на Круликарню. Мы сражались на Круликарне, потом в какой-то химической фабрике. Гранатометы палят без перерыва, мы прячемся в каких-то закоулках. "Метек" ранен в руку. В какой-то момент осколками разорвавшейся гранаты ранен "Зых". Я подбегаю, чтобы помочь, сделать ему перевязку. Красное пятно крови на зеленых немецких брюках. Он не хочет снять брюки и не позволяет мне их разрезать. Спустя долю секунды над нами разрываются гранаты. Снаряд ударил меня в лицо, ранил в правую щеку и надорвал ноздрю. Я смываю кровь с лица, помню, что попросила зеркальце; не помню, кто мне его дал. Я увидела, что в щеке у меня дыра, но нос цел. Делаю себе перевязку, доктор "Бром" (Зигмунт Куявски) обещает мне пластическую операцию после войны (не было такой необходимости). Я никого не просила о помощи, "Зыхом" занялись санитарки. До конца боев мы остаемся на Мокотове. У меня высокая температура, "Зых" тоже не в лучшей форме, у него тоже температура. У "Метека" рука на перевязи, и он очень слабый.
Мы получаем приказ эвакуироваться каналами – это мой третий переход. На Старувке у меня было много друзей, товарищей, эвакуация была четко организована. Здесь балаган. К люку протискиваются местные жители с шубами, вещами, чемоданами. Этот переход был самый худший. Это был ад – экстремальные условия, в которых мы оказались, невозможно описать. Мы много часов блуждаем в каналах, теряем проводника, натыкаемся на чемоданы, багаж и трупы. Каждый хочет выйти из канала, но мы потеряли надежду на то, что выйдем отсюда. Измученные люди отстают, бредят, темнота и смрад. Измазанные вонючим месивом, мы доходим до конца канала, но натыкаемся на решетку. Я возвращаюсь и внезапно слышу крик "есть проводник".
Из канала мы вышли, проведя там более десяти часов; следующие группы уже не вышли – немцы бросали карбид через люки. В каналах осталось много повстанцев. Мы вышли в Уяздовских Аллеях, санитарки отвели нас в госпитали. Позже полковник "Радослав" организовал освещание остатков своей группировки. Началась стрельба, и единственная пуля, которая попала в это место, ударила в спину поручика "Малого". Он погиб на месте.
Второго октября объявили капитуляцию. Из Варшавы я вышла 6-го октября с мирными жителями. Меня вывезли из лагеря в Урсусе вместе со стариками и тяжелоранеными. "Зых" остался на Мокотове, где попал в плен к немцам, "Метек" вышел с солдатами. После освобождения и разных испытаний оба встретились в Италии, в армии генерала Андерса, в 1946 году.
Лидия Маркевич-Зенталь
Лидия Маркевич-Зенталь в настоящее время
 |
Анджей (Эндрю) Боровец, род. 24.09.1928, Лодзь,, |
Анджей (Эндрю) Боровец, родился в Лодзи 24 сентября 1928 г. После войны стал журналистом, работающим для американской прессы. В том числе работал в качестве военного корреспондента. Живет на Кипре.
Чернякув горит. Горят Вилановская, Загурна, Окронг, склады "Сполем", последние потрепанные "бастионы" восстания в этой части Варшавы. Серое осеннее небо заслоняют клубы дыма. К берегу Вислы причаливают отдельные лодки с Саксонской Кемпы с "Берлинговцами". Многие из них никогда не видели большого города, а теперь смотрят на его развалины. Недалеко от берега Вислы стоит противотанковое орудие без прислуги. Разрывы снарядов немецкой артиллерии повторяются с почти монотонной регулярностью. Возле сарая, который когда-то был гаражом, лежит тело "Ромека", погибшего от собственной гранаты. Берлинговцы постоянно стреляют в том направлении, где предположительно находятся немцы. Ни один из них не бережет боеприпасов – аковцы просто не могут себе такого представить. Эндрю Боровец
Чернякув, 19 сентября 1944 года. Бой за сохранение плацдарма ведется из последних сил. В подвале на Вилановской 5 подполковник "Радослав" (Ян Мазуркевич) кричит по телефону: "А чем мне кормить моих 200 человек?!" Да, столько еще осталось из боевой группировки, которая насчитывала около 3 000 человек в начале восстания. Столько осталось у "Радослава" после боев на Воле, в руинах гетто, на Старувке, а теперь на Чернякове.
К вечеру немецкие бомбежки усиливаются. "Метек" (Тадеуш Стопчиньски), командир моего отделения, который вовлек меня в конспирацию в Серых Шеренгах в 1943 году, а несколько недель назад перевел нас из 101 взвода в Южном Средместье в остатки батальона "Зоська", который отправляли на Чернякув – видит, как я бегу на Вилановскую, где находится "квартира" "Радослава" (мы были его отделением охраны).
"Немцы в 30 метрах", - кричит он. - "На позиции". Действительно, было наступление, которое мы отбили (я выстрелил несколько раз из винтовки и бросил гарнату). Было трое молодых раненых пленных немцев в мундирах Люфтваффе – мы дали им воды из фляжки и вместе проклинали Гитлера. Наступила ночь 19-го сентября.
Дом начал заполняться "Берлинговцами", которые казались дезориентированными тем, что видели. Нам приказывали наши командиры. Кажется, где-то около полуночи меня забрали с позиции (на которой я непозволительным образом заснул), говоря, что мы идем в канал. Люк был недалеко от Вислы. Мы спускались спокойно, друг за другом; в окрестностях не стреляли. Когда я опустил ноги в дыру, то увидел внизу, в грязи канала, "Радослава", который держал какой-то фонарь и крикнул: "Возвращайся, следующая группа в час утра". Одна нога у него была забинтована, одет он был в военную куртку со знаками различия. Я вернулся, а за мной остальные люди. Мы оказались в каком-то здании, которое еще стояло, кажется на Загурной. Там был "Берлинговец" с простреленной шеей и десятка полтора "наших" ребят, некоторые с бинтами на голове или руками на перевязи. Около часа кто-то крикнул: "Выходите". Мы пошли назад к люку, когда начала стрелять артиллерия. Снаряды падали в Вислу, на набережную и где-то позади нас. Хвоста, в который мы ранее построились, уже не было – все толпились возле люка, было немного толкотни и ругательств. Мне как-то удалось спуститься вместе с "Вацеком" (Вацлав Тарловски). Остальных ребят из отделения, которое практически уже не существовало из-за больших потерь, не было видно.
Вонючий канл принес облегчение. Это был "ливневый коллектор", в нем можно было идти с некоторыми удобствами. На некоторых перекрестках стояли девушки, которые показывали нам направление или предупреждали, что уровень воды в канале повысился из-за мешков, наполненных песком. Последний канал был "финишный", поэтому маленький, и некоторым пришлось ползти. Этот переход продолжался около пяти часов.
Мокотув. Бало солнечное утро, и девушки с чистыми волосами раздавали какой-то теплый напиток. Вдали стрелял пулемет, и раздалось несколько взрывов. Позже – спокойствие!
Нашелся один из наших офицеров (было трое, которые отдавали приказы) и отвел нас на квартиры, кажется, на улицу Одыньца, возле парка Дрешера. В пустом доме без мебели мы разместились в нескольких комнатах. Нас в это группе было около 30, из разных отрядов "Радослава" (послевоенный автор описал нас как "настолько измученных, что пока что не они годились для боевых действий"). Доклад подполковника "Кароля" с Мокотова вечером 20 сентября:
"На территорию Округа каналами отступил "Радослав", около 200 человек, половина ранены. Командир Округа приказал ему сформировать из личного состава две роты".
Мы получили три дня отдыха. Нашлась "Лидка" (побывавшая на корабле "Байка" на Висле) и "Метек", наш непосредственный командир, который ранее был ранен в руку. За исключением рутинных стычек и вылазок, на Мокотове тогда царило относительное спокойствие. Типичным было донесение V Округа за 21 сентября: "Один подхорунжий и один стрелок ранены. Потери неприятеля 40 убитых и раненых".
Повстанцы здесь были по большей части одеты в одинаковые серые комбинезоны с захваченных складов Люфтваффе, у них была возможность поиграть в волейбол и спеть новые "повстанческие" песенки. Особенно популярна была "Санитарка Малгожатка":
"До битвы была скромной панной,
Жила где-то в Аллее Роз.
Имела комнатку с большой ванной,
Песика-пинчера, ну и что ж!"
С едой начинались сложности. "Вылазка" на близлежащие огородные участки, которых избегало население, позволила нам запастись картофелем и овощами. Было несколько собраний, мы чистили оружие (наша группа была полностью вооружена, включая два легких пулемета). У меня болело горло, видимо в результате удаления миндалин за месяц до восстания. Врач прописал какое-то лекарство, но "Вацек", обойдя несколько госпиталей, вернулся с пустыми руками.
24 сентября (мой день рождения). На Мокотув падают артиллерийские снаряды, в небе рыскают "Штукасы", взрываются бомбы. Мирные жители прячутся в подвалах. Началось генеральное немецкое наступление с нескольких направлений. Это соответствовало плану, который предусматривал захват одного района за другим, а не всех сразу. После Чернякова пришла очередь Мокотова.
Вдоль улиц, ведущих на юг, бегут группы мокотовских повстанцев, вооруженных главным образом пистолетами. Пришла и наша очередь. "Лидка", которая оставила свою санитарную сумку на Чернякове или в канале, несет ящик с боеприпасами. Мы находимся в довоенной школе на улице Воронича, превращенной во время оккупации в казармы и покрашенной в защитные цвета. Ждем – известно чего. Взрывается "голиаф", танкетка, наполненная динамитом и управляемая при помощи кабеля с "материнского" танка. Кирпич с потолка падает мне на голову, к счастью, защищенную немецким шлемом. Есть раненые, я помогаю нести носилки, на которых лежит потерявший ногу и стонет.
Собственно говоря, мы не знаем, что происходит, нас собирают в просторном подвале большого дома на улице Пулавской. Наступает ночь, и поручик "Малый" произносит в чудовищной атмосфере речь, подчеркивая необходимость "последнего усилия". Обещает "водку и сало" перед наступлением на Круликарню, объект, захваченный немцами день назад, который вроде бы является ключем к обороне Мокотова. Я харцер и водки не пью, сало вызывает тошноту. Мы перебегаем через застроенный район на большое пригородное поле. Я нахожусь в воронке от бомбы с поручиком "Малым", "Лидкой" и еще кем-то из нашего разбитого отделения. Перед нами ракета рассекает небо, и "Малый" кричит: "Наступать!" Слышны крики "ура", и внезапно предполье освещает масса падающих немецких ракет. Светло почти как днем, огонь пулеметов буквально "выметает" предполье. Ребята пытаются ползти вперед, раненые отползают назад. Мы еще раз видим беспомощность слабо вооруженных повстанцев на открытой территории. Постепенно наступление замирает, наша цель остается в руках неприятеля.
Остаток ночи в тумане – и в природе, и в моей памяти. Я был на позиции пулемета с двумя другими ребятами, мы сменялись каждые два часа. Перед рассветом немецкие и польские крики "не стрелять". Обе стороны забирают раненых и трупы. Позже мы идем на север Мокотова, никто нам не говорит куда и зачем. Занимаем позиции на улице Викторской, перед какой-то фабрикой, заполненной запыленными машинами. Немцы атакуют со стороны Дворковой, их патрули уже почти перед нами. Падает граната, и я удивленно смотрю на мою окровавленную правую руку и чувствую, как кровь стекает в сапог. Первая мысль – в конце концов, я ранен! И удивление: это ведь совсем не больно!
Через несколько минут становится хуже: дождь снарядов из гранатометов, очень сильная боль в правой ноге под коленом, я корчусь на земле – не помню, кричал я или нет. Я не могу шевелить не только ногой, но и ступней. Прибегает "Лидка", мы что-то говорим друг дуругу, она пытается стащить с меня правый сапог, когда раздается новый залп из гранатометов. Я вижу окровавленное лицо санитарки, которая – как мне кажется – падает на спину, закрывая лицо руками.
Прибежал мокотовский санитар и сделал мне перевязку (осколки в ноге, бедре, ягодицах, рана в руку поверхностная). Ни "Лидка", ни я не хотим идти ни в какой "госпиталь", остаемся в отряде, то есть на новой его квартире. Мы лежим на одной кровати, у меня высокая температура, "Лидка" время от времени приподнимает свою повязку и смотрит в маленькое зеркальце. Вокруг стрельба. На следующий день отряд идет к люку на Шустра. В канал спускаются разные штабы, офицеры в пальто, секретарши с пишущими машинками. Я хромаю, иду с трудом и прошу поручика "Ксена" позволить мне остаться на Мокотове. Один за другим товарищи спускаются в канал, предупреждая меня: "Шкопы тебя пристрелят". Идет дождь, и поручик "Малый" собирает остатки отряда для обороны. Хромая, я нашел поблизости в подвале "госпиталь, в котором санитарки сняли с меня все немецкие вещи, то есть сапоги, брюки, пантерку. Забрали также удостоверение АК.
Утром после целой ночи бомбежек, майор "Зрыв", (Казимеж Штерналь), последний командир Мокотова, сдался вместе с последними сражающимися, получив гарантии немецкого генерала (Рора), что с пленными будут обращаться согласно международным нормам как с комбатантами, а не "бандитами". Это была первая крупная группа движения сопротивления в оккупированной Европе, которая получила такие немецкие уступки.
Донесение Центрального фронта за 27 сентября:
"Повстанцы на Мокотове сдались. Взяты в плен 2000 членов АК. Капитуляция Мокотова была настоящим успехом в наших усилиях, направленных на подавление восстания в Варшаве".
Эндрю Боровец в настоящее время
обработка: Войцех Влодарчик
перевод: Катерина Харитонова
Copyright © 2015 SPPW1944. All rights reserved.