Костёл Святого Вавжиньца, где селекционировали
выгнанных жителей Варшавы.

         Началось какое-то движение. Из машины вышло несколько гестаповцев и мы были вынуждены пройти мимо. Разделяли людей на группы. Я спрятался за Маму, потому что, правдоподобно, забирали ребят. Когда мы подошли к немцу, они были более заинтересованные Мамой чем мной.
         - Das ist mein Sohn - сказала Мама, вытягивая меня из-за себя.
         Это обратило внимание на нас других немцев. Немец заколебался, в конце он махнул рукой, чтобы мы перешли на вторую сторону улицы. Мы были вынуждены пропустить группу мужчин, которую гнали к железнодорожной насыпи. Вскоре раздались выстрелы...
         Нас погнали на ул. Бема к Заходему вокзалу. Поездом мы доехали до Прушкова.
         Точно знаем как выглядывал прушковский лагерь и я не буду его описывал.

         На фоне этой чудовищности произошёл удивляющий случай. В лагере выдавали суп - разваренный, сладковатая липкая масса с неизвестных ингредиентов. Чтобы её получить, надо было иметь собственную посуду. У нас была с этим проблема. Мама добыла какую-то погнутую банку и я пошёл за супом. Я в обратной дороге опрокинулся и вылил суп. Отчаяние моё было огромное! Я вновь стал в очереди, но супа уже не было. Все отошли, а я стоял у ограждения, сжимая в руке банку. Ко мне подошёл солдат, вынул мне банку из руки и вошёл в здание. Через несколько минут он принёс мне суп какой ели немцы и краюху хлеба. Я был настолько удивлен, что я даже ему не поблагодарил (вероятно он заслужил?). Он посмотрел на меня и пошёл...

         Через несколько дней мы уехали с Прушкова поездом, в открытых, товарных вагонах. Стоящие у дороги люди бросали нам хлеб и фрукты.
         Поезд остановился в Томашове Мазовецком. Отцепляли часть вагонов. Организованная сюда помощь была в большом маштамбе. Руководил этим священник стоящий на каком-то ящике и как дирижёр направлял бегающими с корзинами и водой людьми. Немецкие конвоиры не реагировали, уверенно их поразила настолько умело переведённая акция.
         Когда поезд тронул, хлеб, колбаса, морковь и плоды справедливо поделили.
         Пусть им Буг этот труд и жертвенность вознаградит! Я всегда буду об этих людях помнить, зато, что они делились с нами своей бедностью, поддерживая в нас волю пережить.
         Мы были в группе, которую перевезли в Опочно. Держали нас в старых конюшнях над самой рекой. У нас были вши, но мы не могли с этим справиться. С Опочна телегами развозили нас по окрестным деревням. Меня с Мамой привезли до красиво положенной деревни, которая называлась Зыхожин. Маму назначили для хозяинов Корыцких, а меня к их соседям. Когда несколько дней я приходил к Маме заплаканный, потому что называли меня «дармоедом» (хотя не были бедные), господин Корыцки сказал; «Столько морд у нас питает, то и ты можешь!» Таким образом мы стали почти семьёй на много лет.
         Было им очень тяжело, потому что маленькое хозяйство, но сердечность их была большая. Почти каждый день мы ели суп на свекольном отваре и картошку [поль. регион.: cerwuny borsc i źmioki – М.Л.]. В воскресенье была картошка с жиром [поль. регион.: źmioki z omastą – М.Л.]. Я очень любил клёцки с грибами [поль. регион.: prażucha z grzybami – М.Л.] - я ем её и сегодня. Мы спали на гроховинах, разложенных на глиняном поле, прикрытых попоной.
         Я старался быть полезный в меру своих возможностей. Я занимался овцами, убеждаясь о злобности молодых баранов, которые пробовали со мной развлекаться на свой бараний способ, даря меня многочисленные синяки.
         Приятно было пасти коров под лесом в тишине и покое. Корова временами заревела, залаяла далеко собака. Пчелы тихо жужжали, пересаживаясь с цветка на цветок. Раздавался звук текущего между камнями ручейка.
         Часто однако возвращались воспоминания. Тогда не было слышать жужжащих пчёлок, ни шума колыхающийся злаков - голову рассаживал вой Штукасов, выли «коровы» (миномёты), которые целые улицы меняли в развалины, свист снарядов, стоны и крики раненых. Временами воцарялась мёртвая тишина засыпанного подвала...
         Быстро наступала осень, а у нас не было одежды, ни ботинок.
         Окружной дорогой (я помню станцию Коньске, Скаржиско-Каменна) мы поехали в Краков. Мы остановились у знакомых на Святого Марка 8.
         Через нескольких дней я начал работу, в которой имел опыт - я разносил самогон по притонам. Краков был маленький и я быстро овладел топографию этих помещений. Временами пьяные осуществляли складчину на «ребёнка с Варшавы». Я приносил домой также много даримой мне еды - колбасу, зельц, кровянку, жирный бочок, который мама перетапливала с луком.
         Был также притон для немцев - я «работал» в молчании и выходил – я с удовольствием подложил бы им бомбу...
         Таким образом я заработал на одежду и ботинки для себя и Мамы и у нас были ещё «финансовые запасы». Благодаря знакомым, Мама начала работу в Величце и там в некую зимнюю ночь «освободила» нас Советская Армия.

Janusz Wałkuski

Януш Валкуски современно

обработал: Maciej Janaszek-Seydlitz

перевод: Malwina Lipska