Януш Хамерлиньски,
род. 02.07.1926 в Варшаве
рядовой Армии Крайовой
псевдоним "Морски"
III отделение, 165 взвод
рота "Серые Шеренги"
батальон "Килиньски"
Свидетельства очевидцев Восстания
Воспоминания Януша Хамерлиньского – солдата батальона АК "Килиньски"
Конспирация
|
|
В состав звена входили:
Януш Коморовски ("Вир"),
Ольгерд Михаловски ("Смуга"),
Ромуальд Добрацки ("Щерба"),
Януш Хамерлиньски ("Морски"),
А кроме того:
Хенрик Быга "Сук" тоже из Лоренца! (кажется, не в этом звене) "Закшевски" и "Мариан".
Позже, во время сборов по тревоге мы познакомились с другими членами отделения – старшим стрелком "Машинкой", подхорунжими "Роем" и "Виницием", стрелками "Экспедитором" и "Яксой", а также (к нашему удивлению) "Суком".
Командиром звена сначала был "Вир",
заместитель командира звена - "Морски",
командир отделения подхорунжий "Черный" (милейший парень), однако он получил другое назначчение,
потом подхорунжий Роман Трошок, псевдоним "Троцки" – который очень заботился о солдатах, заместителем был "Черный",
командир взвода № 165 – вахмистр жандармерии "Авель",
командир роты – сержант подхорунжий "Фраша",
командир батальона - ротмистр "Лелива".
Сначала мы прошли курс новобранцев, потом – после его окончания – курс военного училища в области командования отделением пехоты, и даже основы боя взвода. На курс подхорунжих нас должны были направить в августе 1944 г.
Где-то в середине 1943 г. от нас окончательно ушел "Мариуш".
У нас было несколько "аудиторий": у меня в квартире на первом этаже со стороны фасада на Хожей 26, кв. 2, а затем по западной стороне Уяздовских Аллей (между Уяздовскими и Аллеей Шуха – на перепутье), а также самый любимый – на откосе улицы Агриколы напротив Ботанического Сада. Помню также, что в 1944г. у нас было несколько лекций в помещении какой-то конторы по нечетной стороне улицы Маршалковской, где-то недалеко от улицы Новогродской.
Можно было умереть со смеху, видя на откосе или в Аллеях группку лежащих или сидящих в свободных позах молодых ребят (17-18 лет), которые под присмотром "одного старшего" (старше двадцати лет) тихо разговаривали о чем-то при свете заходящего солнца. Никто не мог догадаться, что как раз идет "суровый" опрос касательно тактики или знакомства с оружием. Причем в каких-то 4-6 метрах от прогуливающихся немцев!
Стопроцентная безопасность. Иногда можно было заметить, что к ним присаживается какой-то взрослый – а это как раз прибыл на инспекцию командир взвода или даже роты!
Так в те времена молодые люди проводили свободное время после школы... Преподавателями были подхорунжий "Троцки", а также нередко вахмистр "Авель". К незабываемым (часто повторяемым поучениям) относилось перечисление "что жандарм должен носить в сумке"! Мы очень его любили.
В конце концов, неожиданный провал:
Примерно 20 января 1944 г. в первой половине дня в моей квартире проходят тайные курсы лицея. В квартире восемь ребят и учитель математики - старичок с седой бородой из лицея имени Т. Рейтана. Со мной учится также Януш Коморовски "Вир". Не помню, был ли также Добрацки "Щерба".
Во второй половине дня, также у меня в квартире, был назначен сбор звена, на который подхорунжий "Троцки" должен был принести два пистолета: парабеллум и Вис или Маузер, с целью практического ознакомления с оружием.
Тем временем...
Во время занятий входит в комнату моя Мама и говорит:
- "Ребята - полиция!"
Я не мог поверить, какая полиция? Польская, немецкая? Может, я вообще ослышался? Поскольку мама вышла в коридор, я вышел за ней, чтобы узнать, в чем дело. В дверях меня миновал невысокий штатский с пистолетом в руке и крикнул:
- "Hände hoch!"
направляя пистолет на моих товарищей. Я стою за ним и думаю:
- "Ну и удалец – вот врежу тебе по затылку..."
но нет, я не знаю, кто еще есть в квартире, окружена ли она.
Поэтому я смотрю, что этот коротышка будет делать дальше. Он же при виде восьми парней страшно занервничал и перепугался. Оружие в его руке начало прыгать, он сам вскочил на тахту, спрыгнул с нее, снова вскочил и трясущейся рукой достал из кармана второй пистолет. Теперь он почувствовал себя спокойнее. Поскольку я слышал из глубины квартиры другие немецкие голоса, я вернулся в комнату, обойдя по дуге отважного агента гестапо и, минуя его, вежливо поднял руки вверх. Только теперь!
Через минуту вошли другие агенты, обыскали нас, спрятали оружие и начали предварительный допрос:
- "Вы все бандиты!"
- "Вовсе нет, мы изучаем математику, пожалуйста, вот наши тетради".
- "А зачем вам математика?"
- "Мы учимся в профессиональных школах (фиктивно) и хотим исправить отметки".
Действительно, поскольку мы все пренебрегали занятиями в "левой" школе, у нас там были сплошные двойки, хотя в лицее пятерки.
Через час или два нас перевезли на Павиак, а гестапо устроило "котел" в квартире. Квартиру освободили только за 20 минут до условленного собрания. Подхорунжий "Троцки" с оружием пришел первым. К счастью, Мама смогла сообщить ему обо всем.
Как позже выяснилось, причиной этого налета были поиски членов подпольного правительства. Поскольку Отец Коморовского скрывался, и его не было дома, гестаповцы спросили о сыне. Один из домашних по глупости сказал:
- "Он у Хамерлиньского".
И таковы были последствия, а все могло быть гораздо хуже.
На Павиаке мы сидели шесть недель, а потом через Arbeitsamt и улицу Скарышевскую вернулись домой. Немцы были настолько любезны, что не взяли за это денег, а на Шуха один и тот же вопрос задавали не более чем двум ребятам.
Во время нашего вынужденного посещения общественных объектов под немецким управлением к нашим родителям (моим и "Вира") много раз приходил подхорунжий "Троцки", спрашивая о новостях и предлагая финансовую помощь из фондов Армии Крайовой на дополнительное питание заключенных.
Само освобождение с Павиака было для нас своего рода испытанием. Расписание "занятий" на Павиаке соответствовало немецкому "Ordnung": отпределенные часы для выхода в уборную, уборки камер, скромного питания, а также...
около 9.00 – выход на допрос в аллее Шуха,
около 11.00 – забирали из камер на расстрел,
ночью – забирали на транспорт в концентрационные лагеря.
Поэтому каждый скрежет ключа в двери камеры означал определенную цель визита. Неожиданностей не было.
Я забыл добавить, что после нашего ареста почти всех нас поместили в одной камере (временной, в подвале, до войны – одиночке, при немцах там сидело восемь заключенных), вместе с профессором математики. Только одного из нас – Казимежа Келпиньского (солдата "Парасоля", который погиб во время Восстания) из-за нехватки места посадили отдельно.
Поэтому в течение 7-и дней мы могли полностью согласовать наши будущие "показания" – поскольку допрос на Шуха состоялся только на восьмой день после ареста. После очередных 7-и дней нас повысили до камер на этажах. Там нас распределили по двое по более многолюдным камерам. Именно тогда нас с "Виром" разделили.
Новая камера была светлой и просторной, с окном во двор (окна находились под потолком – за попытку выглянуть стреляли без предупреждения). Просторную камеру, предназначенную для 10 человек, "занимали" 35 заключенных.
Время мы проводили разнообразно: играя в бридж (карты были запрещены, поэтому мы делали их из упаковок от передач), играя в шахматы из мыла, разговаривая, а чаще всего делая что-то для себя.
Я, например, наблюдал и учился потом искусству ... делать тапочки. Я сделал одну прекрасную пару из ... нескольких составных частей:
- подошвы из одеяла,
- верх из пилотки заключенного, украинского солдата,
- цветная оторочка из галстука кажется профессора Брылы (погиб на Павиаке),
- кожаная окантовка швов – из брючного ремня еврея-доносчика, расстрелянного немцами.
Я также учился искусству зажигать сигареты без спичек. А делается это так: берут два табурета, один кладут вверх ногами на сиденье предыдущего. Между ними вкладывают рулончик плотно скрученной и смоченной водой ваты (лучше всего из ватных плечиков пиджака) и, крепко прижимая, приводят табуреты в движение плавно туда и обратно, как в катке для белья. Через некоторое время вата внутри свертка начинала тлеть. Тогда следовало раздуть искры и приложить к полотняному лоскутку, слегка уже обгоревшему. Результат гарантирован! Такие лоскутки носили в плотно закрытых небольших жестяных коробочках, например, от пасты для обуви.
Независимо от установленных часов, когда забирали из камер, были также часы, когда вызывали в тюремную канцелярию с целью "выписки" на свободу. Однако такое случалось редко! Во время моего 4-хнедельного пребывания в этой камере трижды забирали на расстрел, и только один вышел на свободу.
Однажды, это было вскоре после убийства Кучеры, наступил период массовых расстрелов на Павиаке (независимо от многочисленных виселиц в городе). Помню, тогда я играл робер с первоклассными игроками. Я думал только о том, чтобы сбросить карты вовремя и в масть, так как думать о розыгрыше было некогда, так быстро шла игра!
Скрежет ключа в двери, карты мгновенно под одеяло, две идеально ровные шеренги.
- "Achtung! Zelle nr ... belegt mit 35 Häftlinge - Alle anwesend!"
Старший камеры рапортует. Именно тогда забрали нашего лучшего игрока. Однако движение в коридоре по-прежнему не прекращалось, через минуту вновь скрежет ключа! Чья очередь? Забрали двоих. Они сказали:
- "Прощайте, парни, разделите наши вещи..."
И их тоже уже нет. Через полчаса раздаются выстрелы из винтовок. Прощайте, дорогие! Смертельная тишина в камере... Внезапно скрежет в третий раз!!!
Такого еще не было! Нервы натянуты как струны... Неужели теперь я? Нет, забрали кого-то другого... Снова выстрелы, которые мы называли "падающей жестью". Не зря мы с парнями договаривались встретиться "у Шихта на третьей полке сверху", однако вблизи это производит совсем другое впечатление... (оккупационный "черный юмор". "Шихт", "Schicht" – довоенная фабрика, производившая мыло. Во фразе содержится намек на то, что заключенных немцы после расстрела "переработают на мыло").
Единственным моментом расслабления было время перед сном. По всей поверхности пола были разложены сенники (их было меньше, чем заключенных – около 20 штук), и после того, как гасили свет, один из нас рассказывал фильмы. Это был еврей, который прекрасно помнил содержание фильмов и романов. Я убедился в этом, когда он пересказывал нам содержание некоего приключенческого романа, который я читал незадолго до ареста. Диалоги почти слово в слово!
Наше освобождение было полной неожиданностью, поскольку нас вызвали из камер около 16.30! Совершенно нетипичное время! Вопреки немецкому "графику движения"! Мы были полностью выбиты из равновесия, но видимо ничего плохого не предвиделось, потому что охранник улыбался, товарищи в камере быстро шепотом повторили свои адреса, чтобы мы дали знать... еще традиционный пинок по ... пятой точке (чтобы больше не возвращаться), и мы снова оказались все вместе... в тюремном автомобиле.
Немцы (служба SD) в ярости, у кого-то что-то не получилось, и вместо того, чтобы освободить нас утром, бедняги теперь вынуждены работать сверхурочно!! Рыча как их свирепые овчарки, они отвели нас в Arbeitsamt на улице Кредитовой. Мы вежливо стоим лицом к стене, с руками, поднятыми вверх. За попыткой повернуть голову всегда следовал сильный удар в затылок. И внезапно мы слышим:
- "Садитесь, панове"..?!
Это что, провокация? Никто не двигается. И снова:
- "Садитесь, что же вы стоите?"...
Осторожно поворачиваем головы, а это наши! Синяя полиция! (Синяя полиция, policja granatowa – разговорное название Польской Полиции в Генеральном Губернаторстве. Название происходит от синего цвета мундиров.) Ни следа зеленых мундиров SD – ни одного! Непередаваемое облегчение! Конечно, мы воспользовались приглашением, а полицейские, зная, откуда нас доставили, предложили свои услуги в области... покупок. Двое сразу же побежали за сигаретами.
Кроме нашей девятки (включая профессора) было также еще несколько бывших заключенных. Всего человек пятнадцать. Проверка документов и мест работы продолжалась два часа, так что работа чиновников закончилась около 19.00 часов.
Нескольких, у которых были "сильные" бумаги, отпустили домой, зато остальных, в том числе всех учащихся, предъявляющих только школьные удостоверения (без Arbetsschein) квалифицировали для принудительного выезда на работы в Германию. Было нас десять человек.
С учетом позднего времени суток (вечер) и факта, что во временном лагере на Праге на улице Скарышевской конторы были уже закрыты, чиновники передали нас под опеку и присмотр синей полиции. Полицейские в растерянности - куда нас девать на ночь? Принято решение – нас забирают в комиссариат на улице Шпитальной (угол Пшескок и Бодуэна).
Однако чтобы мы по дороге не испарились, для надежности нас попарно сковали наручниками, и процессия отправилась в путь. Через Шпитальную и площадь Наполеона. Странная и незабываемая картина, единственная в своем роде. Можете себе представить десятерых скованных арестантов в одежде и головных уборах, немилосердно измятых после многочисленных санитарно-дезинфицирующих процедур, лихо марширующих с улыбками от уха до уха, под конвоем нескольких полицейских!
Мы вызывали вполне понятный интерес, поэтому на площади Наполеона, в центре нелегальной торговли золотом и драгоценностями (не исключая валюты), к нам подбежали двое из, казалось бы, самого худшего воровского притона, с самого дна отбросов общества, и спрашивают:
- "Парни, вы откуда?"
- "С Павиака."
- "А куда?"
- "В комиссариат".
- "Хорошо!"
И их уже не было.
В комиссариате нас вежливо пригласили за перегородку (со стороны арестантских камер) и начали формальности по "прописке" (все речь шла о ночлеге). Тут с треском открывается дверь – вваливаются четыре сомнительных типа и ... один тащит кольца колбасы, двое корзину булочек, а четвертый два литра водки!
- "Ешьте, пейте, парни, и давайте адреса, телефоны, кому сообщить!"
На следующее утро перед комиссариатом нас ждали наши родные, чтобы сопровождать (sic!) скованных арестантов и вместе одним (sic!) трамваем поехать в лагерь на Скарышевской. Полицейские этому не препятствовали, наоборот, всю ночь нас держали в открытой камере, и мы делали все, что хотели. Нас только попросили не выходить за перегородку, потому что может появиться "проверка", и у них могут быть неприятности.
На Скарышевской снова сенсация, потому что туда редко попадали "пансионеры" с Павиака. Поэтому лозунг: "Вот десять с Павиака" разнесся по всем коридорам, и с тех пор к нам относились, как к аристократам. Для нас чистые одеяла (редкость в этом лагере), для нас добавки питательного супчика, для нас должность старших в камерах (мы вежливо отказались).
После обязательного рентгена легких, семьи постарались, чтобы он вышел не лучшим образом (за небольшую сумму), через два или три дня нас отпустили домой как непригодных для работы на благо Великой Германии. Это были первые дни марта 1944 г. Первого, второго или третьего марта.
После двухнедельного отдыха мы продолжили военную подготовку в нашем звене. Начались первые учебные сборы отделения по тревоге. При случае мы познакомились с нашими товарищами из других звеньев. Завязались новые симпатии. Это был период завершения курса командования отделением, потом началось изучение тактики боя взвода. Мы получили новое учебное помещение (то в конторе), поскольку командование опасалось, что, несмотря на наше освобождение с Павиака, моя квартира может быть под наблюдением.
В апреле или мае наше руководство начало проявлять легкую нервозность и тревогу. Они перестали разговаривать на тему наших предполагаемых операций в случае начала Восстания. Тем не менее, интенсивно велась разведывательная деятельность. Каждое звено получило для разведки один объект, занятый немцами. Наше звено получило задание проработать подход к небольшой мастерской или фабрике (а может, складу) на одной из боковых улочек, отходящих от улицы Вольской. Эта фабричка располагалась к югу от улицы Вольской и по западной стороне той улочки (нечетная сторона).
Разведку мы организовали методом парных "прогулок", меняя друг друга. Один цикл прогулки составлял три часа. Парами для того, что мы притворялись ребятами, которым нечем было заняться, кроме дискуссий на отвлеченные темы. "Заядлые спорщики" часто останавливались и, оживленно жестикулируя, окидывали мир и окрестности "невидящим взглядом". После каждой прогулки мы записывали количество постов, часы их смены, способ развода караулов, въезжающие или выезжающие автомобили и так далее.
Заключительный рапорт включал ситуационный план территории, пути скрытого подхода, базу ожидания, стрелковые позиции, поддерживающие наступающих, а также направление и очередность атак. В то время мы не знали, что нас используют для действий в другом месте – ба! В совершенно другом районе. Мы были убеждены, что план наступления мы готовим для себя, и поэтому готовили его особенно старательно. Воспользовался ли кто-нибудь нашими разработками, не знаю.
Уже в июне наше командование начало поговаривать, что в связи с ожидаемым наступлением Красной Армии в направлении Варшавы "не известно, поступит ли вообще приказ о начале Восстания. Может, надо будет еще глубже уйти в подполье..."
Это нас не слишком радовало (наше руководство тоже нет). Мы все рвались в бой, тем более, что во время подготовки нас ни разу не использовали ни в одной операции, а из богатой подпольной прессы и "Информационного Бюллетеня", который распространялся среди нашего руководства, мы узнавали о многочисленных примерах прекрасно проведенных боев и акций.
Януш Хамерлиньски
редакция: Мацей Янашек-Сейдлиц
перевод: Катерина Харитонова
|
Януш Хамерлиньски, род. 02.07.1926 в Варшаве рядовой Армии Крайовой псевдоним "Морски" III отделение, 165 взвод рота "Серые Шеренги" батальон "Килиньски" |
Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.