Януш Хамерлиньски,
род. 02.07.1926 в Варшаве
рядовой Армии Крайовой
псевдоним "Морски"
III отделение, 165 взвод
рота "Серые Шеренги"
батальон "Килиньски"
Свидетельства очевидцев Восстания
Воспоминания Януша Хамерлиньского – солдата батальона АК "Килиньски"
Начало и первые дни...
|
|
Мы все вошли в здание и после короткого разговора узнали от приветствующих нас товарищей, что в здании были двое немцев в форме, один из которых немедленно сдался, зато второй пытался сбежать на лифте, и в лифте его застрелили.
Мы медленно идем дальше по нечетной стороне улицы до улицы Ясной. Поразительно, что птицы так красиво поют. Длинный мелодичный свист... Интересмно, что это за птицы?
Мы подходим к улице Ясной, переходим через нее и двигаемся в сторону улицы Сенкевича. На улицах по-прежнему пусто. Кое-где видны головы, выглядывающие из-за занавесок.
Мы радостно киваем им – наконец-то началось!
На углу улицы Монюшко стоит какой-то человек и предупреждает:
- "Внимание, обстрел с площади Наполеона".
Подхорунжий "Троцки" отдает приказ:
- "По одному перебежками вперед".
Я наблюдаю за перебегающими улицу товарищами. Кой черт? Все словно сговорились – надо же было обуть подкованные сапоги! После каждого шага видны искры на камнях мостовой. Птичий свист становится короче. Бегу и я. На другой стороне улицы внезапное озарение – это не птицы и подковки! Это свист пуль и следы их ударов о мостовую! Но это было так близко!!!
Теперь мы сворачиваем на улицу Сенкевича. Останавливаемся в первой арке по четной стороне [пункт 3]. И тут... тревога! Немцы с площади Наполеона! "Троцки" немедленно приказывает подняться в квартиру на втором этаже и занять позиции в окнах. Мы бежим. Действительно, со стороны площади Наполеона движется танк и в полной безопасности, никем не атакованный, сворачивает на улицу Ясную – подожгли его вроде бы позже, на улице Бодуэна [пункт 12].
За танком в одиночестве бежит гренадер танковой дивизии с автоматом в руках. На него сыпется град пуль - неточных. Это видимо из-за нервозности и "охотничьей лихорадки". Я тоже стреляю, старательно целюсь, нажимаю на спусковой крючок... Бац... Осечка! Перезаряжаю оружие, вижу на капсюле след от бойка, значит, затвор работает. Поворачиваю патрон так, чтобы капсюль был повернут к бойку другой стороной... Гашетка... Бац... То же самое!
Для третьего "выстрела" уже не было времени. Немец лежит мертвый возле ворот на улице Сенкевича 1. Поэтому я выбрасываю патрон и с тревогой осматриваю остальные, кто знает, в каком они состоянии? Это невозможно установить.
Мы снова спускаемся к воротам. На улице пусто, танка не слышно. Немец мертв, видимо стреляли не только мы, а кто? Рядом с трупом лежит прекрасный Шмайсер, только забирай. Однако это слишком близко к Главной Почте, откуда стреляют...
Подхорунжий "Троцки":
- "Кто пойдет за автоматом?"
Ого, желающих нет. Я тоже не рвусь. Немного странно чувствую себя при мысли об этом... И тогда я внезапно слышу:
- "Морски" – вы пойдете!"
Волнение исчезло без следа. Приказ творит чудеса - человек просто знает, что должен, и у него нет времени бояться. Я отдаю винтовку, чтобы руки на бегу были свободны. От площади Наполеона меня загораживает какая-то будка [киоск "Руха"? – пункт 7], но только частично. Дальше при перечсечении улицы я буду в поле зрения стреляющего с Почты.
Прыжок! Я прыгаю к воротам по другой стороне улицы [пункт 4 на плане], вместо того, чтобы прокрасться к дому на Сенкевича 2. На бегу я слышу треск тяжелого пулемета. Я уже в воротах целый и здоровый!! Ну, на этот раз повезло. Я радостно машу товарищам и ... внезапно на уровне моей головы откалывается кусок стены, и кирпичная пыль засыпает мне глаза. Видно, радостно махая, я неосторожно выставил часть своей руки, а немцы, приготовившись к следующей "этапу" моего прыжка, прицелились как раз в ворота.
Как позже оказалось, глаз у пулеметчикка был наметан, мой плащ прострелен в нескольких местах. Я объясняю это тем, что на бегу расстегнутый плащ развевался за мной. Немец целился в центр бегущей фигуры, а центр этот оказался как раз за моей спиной! Там я тоже нашел отверстия от пуль.
Глаза долго слезились, прежде чем вымылась кирпичная пыль, и я снова начал видеть. Я готовлюсь к следующему прыжку в ворота №1 [пункт 5 на плане]. Понимаю, что будет хуже, потому что бежать придется прямо на пулемет. Однако магия приказа продолжает действовать. Короткий бросок тела и стремительный бег. Потом внезапный поворот в спасительное жерло ворот.
Этот поворот привел к неожиданным результатам. Из моего кармана выпадает бутылка с зажигательной смесью и разбивается прямо у меня под ногами. Я стою как вкопанный, а бутылка, разливая свое содержимое ... спокойно покоится в осколках на земле. Этого я себе объяснить не могу, в то время я не выяснял причину отсутствия возгорания... Видимо, полоска с химическим составом, намотанная на бутылку, упала вне круга разлившегося бензина, поэтому не было химической реакции.
Теперь я замечаю, что в воротах стоят люди, вооруженные автоматами типа "Молния" ("Молния", "Błyskawica" – автомат, производившийся в подпольных условиях). Это был отдел поручика "Молнии", не знаю, из какого батальона. Именно они "положили" того гренадера и забрали его оружие. Выходит, моя двухэтапная "стометровка" была напрасной.
На краю площади Наполеона лежал еще один труп немца с автоматом, но подойти к нему было смерти подобно [пункт 11]. Поэтому мне не остается ничего другого, как возвращаться к моему отряду, который тем временем перешел к дому на улице Сенкевича 2 [пункт 6].
Однако мне не хватает храбрости, чтобы снова перебежать улицу, слишком близко пулемет. Нет также приказа, то есть, нет стимула. Какой-то "герой" решился перебежать улицу в обратном направлении: из ворот № 2 в ворота № 1. В результате он добежал живой, но ... с раной в той части тела, на которой сидят...
Тогда я слышу голос подхорунжего "Троцкого":
- "Ждать, когда стемнеет, и возвращаться после темноты!"
Этот приказ меня устраивает ... Тогда было, кажется, 18.00 часов с минутами. Я подождал и до 21.00 спокойно вернулся в отряд. Он, кажется, несколько увеличился, потому что я заметил новые (хотя и неизвестные мне) лица.
Мы получаем приказ занять позиции в окнах, выходящих на площадь Наполеона. Дом на улице Сенкевича 2 был угловым домом. Несколько стрелков поднимаются в квартиру, расположенную с левой стороны лестничной клетки [пункт 8 на плане] (все жильцы дома собрались во дворе или в подвалах-убежищах).
Какой-то капрал подходит осторожно к окну и, стоя возле фрамуги, разбивает стекло рукояткой пистолета. Со стороны Почты немедленно раздается выстрел ... и я слышу крик боли из коридора за нами. Пуля пробила перегородку и ранила санитарку. Теперь эти позиции будут под постоянным немецким контролем. Мы отступаем и идем искать новые позиции.
Очень темно, спокойная безлунная ночь. Я нахожу телефон и в темноте набираю домашний номер, звоню Маме.
- "Добрый день, Мама, я цел и здоров. Через несколько дней эта забава закончится!"
Молодые всегда настроены оптимистично.
Мы получаем какие-то бутерброды - паек! С утра ни крошки во рту не было! Затем, вооруженный новеньким автоматом "Молния", я отправляюсь вместе с товарищем ("Суком"?) по извилистому коридору в квартиру по правой стороне лестничной клетки [пункт 9].
Окно к счастью открыто, не надо выбивать стекол. Из спинок каких-то диванов мы делаем удобные лежачие стрелковые позиции возле окна. Я лежу возле стены, на которой висит батарея. Мы наблюдаем. Окна на Главной Почте закрыты мешками с песком, за ними изредка появляются верхушки немецких шлемов. Тишину время от времени прерывают одиночные – близкие и далекие – выстрелы. Хочется пить.
Я покидаю позицию, выхожу на лестничную клетку и кричу во двор, чтобы кто-нибудь принес нам пить. Получаю ответ "сейчас придем" и возвращаюсь на место. От коридора нас отделяет дверь, застекленная матовым стеклом. Через некоторое время я слышу шаги в коридоре. Поворачиваюсь и вижу за стеклом яркий свет фонарика. Я прихожу в ярость и кричу:
- "Погаси этот свет, немцы видят наши головы на фоне стекла!"
Фонарик немедленно гаснет и ... тишина. Что, черт возьми, происходит? Мы направляем оружие в сторону двери. Внезапно раздается очередь, со звоном разлетается стекло. Я нажимаю спусковой крючок, один выстрел. Перевожу переключатель на стрельбу очередями. Гашетка. Автомат не действует, заело. Товарищ стреляет из пистолета прямо возле моего уха. Грохот невероятный.
Внезапно выстрелы прекращаются, и на меня льется какая-то теплая жидкость. Это конец. Видимо, у моего товарища повреждена артерия, а у меня нет оружия. Но у меня на поясе есть штык (откуда??). Я вскакиваю на ноги, одним прыжком подскакиваю к двери и со штыком в руке жду врага ... Никто не входит. Тишина такая, что звенит в ушах ... Внезапно я слышу шаги и голоса:
- "Что происходит, парни? Кто стреляет?"
Это наши. Мой товарищ жив и здоров, зато ... из батареи ручьем течет вода. У меня многочиленные царапины. Ну, ну. В ходе немедленного осмотра квартиры мы никого не обнаруживаем. На следующий день в шкафу находим пистолет. Видимо, это была квартира какого-то фольксдойча.
Через несколько дней мои царапины начали гноиться, а из ранок выходили мелкие кусочки металла. Из любопытства я пошел к оружейнику. Он заявил, что это металл от разрывных пуль.
После этого приключения я спустился к воротам и пробыл там до утра. После полуночи я был свидетелем просто-таки безумной отваги какой-то женщины, которая под угрозой непосредственного обстрела из пулемета подползла к трупу [пункт 11] и забрала Шмайсер. В этом "развлечении" не захотел участвовать ни один мужчина.
Кажется утром отряд поручика "Молнии" начал наступление на Почту с Сенкевича 1. Полная глупость. Под огнем пулемета отряд понес большие потери, наступление сорвалось. Погибшие лежали на площади вплоть до противопожарного резервуара с водой [пункт 13].
Второго августа утром внезапно тревога: танки! Действительно, с улицы Варецкой на улицу Сенкевича движутся два или три танка. Снова что-то вроде волнения ... я получаю старую польскую наступательную гранату (от бутылки я избавился) и с пистолетом (но каким?) занимаю позицию в нише в воротах. Это на случай танкового десанта.
Подъезжает танк. Я вырываю чеку, бросок. Считаю: двадцать один, двадцать два, двадцать три... что за холера? – двадцать четыре... Танк уже проехал, а моя граната лежит себе спокойно... Ну, ну – как патроны к Lebel – старая, непригодная. Но танков уже нет, десанта не было – и проблемы нет.
Через час новость - к входу Почты на улице Варецкой подъезжают бронетранспортеры, мы видим эвакуирующийся немецкий гарнизон. Мы быстро строим баррикаду из рулонов бумаги для затемнения окон из соседнего магазина канцтоваров [пункт 10] для защиты от пулемета и занимаем позиции за баррикадой [пункт 10a].
Мы стреляем из карабинов, но результат неизвестен. Растояние между стеной Почты и бортом транспортера меньше метра, и попасть в пробегающие фигуры можно только случайно.
Однако обстрел места эвакуации встревожил немцев. На помощь прибыл танк. Он подъехал со стороны Нового Свята, остановился возле Почты и начал обстрел улицы Сенкевича и нашей "баррикады".
Мы этого ожидали, поэтому спустились с баррикады во двор. Мы с еще одним солдатом старше призывного возраста вошли в магазин канцтоваров, как мне теперь кажется, это было до появления танка, который я так безуспешно атаковал гранатой.
В ожидании обстрела я спрятался за одной из двух опор, поддерживающих потолок магазина. Второй солдат стоял без прикрытия. Первый выстрел танка разбил баррикаду, рулоны бумаги разлетелись во все стороны. Второй попал в витринную раму. Я почувствовал сильный удар в живот и услышал стон моего товарища. Мгновение страха – я ранен в живот. Ведь это самая опасная рана! Хватаюсь за... пояс, руки сухие, крови нет, зато в складках брюк покоится крупный кусок дерева от оконной рамы. Вот в чем дело. Однако товарищ лежит и стонет.
У него была неопасная рана в руку, если я хорошо помню. Я поднимаю его, чтобы отвести к санитарке, он вручает мне свой пистолет, полицейский Walther калибр 7. Оружие тогда переходило из рук в руки, потому что его было слишком мало, чтобы вооружить всех (поэтому частыми были такие рискованные вылазки, как та ночная отважной девушки).
Этот пистолет, видимо тот, который был у меня во время ранее описанной атаки танков, прекрасное и очень надежное оружие, служил мне до конца Восстания.
Затем, как мне кажется, этот танк именно после обстрела нашей баррикады двинулся по улице Сенкевича и после "угощения" неразорвавшейся гранатой, пропал из виду.
Немцы продолжали эвакуироваться на периодически подъезжающих транспортерах. Внезапно на нашем дворе я замечаю ... немецких жандармов! Однако они без оружия, под бдительным присмотром моих товарищей. Оказалось, что они были с поста жандармерии на улице Монюшко [пункт 14a], который сдался по требованию аковцев, проходящих через соседние дома. Согласно прочитанной где-то мной версии в переговорах участвовала полька-уборщица, которая работала на том посту.
Я получил приказ отвести пленных на площадь возле улицы Кредитовой. Вместе со мной их конвоировали 3-4 человека. Как оказалось – часть пленных говорила по-польски. Это были фольксдойчи, кажется из Познанского воеводства и с Поморья. Офицер, который принял у меня пленных, заявил, что они предстанут перед польским военным судом. На следующий день я был на той площади и видел трупы некоторых из них, расстрелянных ...
Януш Хамерлиньски
редакция: Мацей Янашек-Сейдлиц
перевод: Катерина Харитонова
|
Януш Хамерлиньски, род. 02.07.1926 в Варшаве рядовой Армии Крайовой псевдоним "Морски" III отделение, 165 взвод рота "Серые Шеренги" батальон "Килиньски" |
Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.