Януш Хамерлиньски,
род. 02.07.1926 в Варшаве
рядовой Армии Крайовой
псевдоним "Морски"
III отделение, 165 взвод
рота "Серые Шеренги"
батальон "Килиньски"
Свидетельства очевидцев Восстания
Воспоминания Януша Хамерлиньского – солдата батальона АК "Килиньски"
Специальные операции
|
|
Ежедневная пресса сообщала об ожесточенных и все более усиливающихся боях за здание ПАСТ-ы [№ 33 на плане]. Немцы упорно защищались. Не было непосредственного доступа к заднию из-за окрестных руин. Обстрел здания в принципе вели только из окон зданий, расположенных по другой стороне улицы. Эти бои с каждым днем все больше втягивались отряды батальона "Килиньски". Товарищи возвращались смертельно измученные и неразговорчивые. Люди массово погибали. Для отделения "десантников" наступило затишье. Мы каждый день ждали, что нас бросят в бой. Десантников в самое пекло! Наконец пришел приказ.
20 августа (воскресенье) мы отправились через находящуюся под обстрелом баррикаду на улице Маршалковской на улицу Зельную полностью вооруженные и впридачу со страхом в душе. Однако прежде чем мы заняли позиции, пришел приказ об отступлении. ПАСТ-а сдалась. Так, к нашему разочарованию, закончилась первая операция десантников роты "Серые Шеренги".
Последняя декада августа характеризовалась сильными немецкими атаками на Старувку с целью пробить путь к мосту Кербедзя. Разбитые повстанческие отряды постепенно теряли свои позиции и начали эвакуацию каналами в Средместье. На нашем участке выход из канала находился на Краковском Предместье перед баррикадой [№ 26 на плане]. Выход из канала был ничем не защищен с немецкой стороны. Быть может, именно поэтому батальон атаковал костел святого Креста и Комендатуры Полиции, которые были захвачены 23 августа. В этой операции я не принимал участия.
Кажется, непосредственно после захвата этих объектов мы начали принимать эвакуированных. В то время я был на службе, на баррикаде возле люка, и ничего не знаю о дальнейшей судьбе и опеке над теми, кто выходил из канала. Во время моей службы выходили исключительно вооруженные повстанцы! О степени их усталости и внешнем виде я писать не буду, были писатели лучше меня. Однако нам, которые еще не пережили таких ожесточенных боев и бомбежек, они импонировали своим вооружением, немецкими пантерками и, несмотря ни на что, непримиримым взглядом. Они еще не сдались!
Трагическая ситуация Старувки вынудила командование организовать прорыв отрядов в Средместье "поверху", не каналами. С этой целью должно было начаться наступление из Средместья в сторону Старувки - навстречу атакующим со Старувки повстанцам.
Эта операция состоялась ночью с 30 на 31 августа. Не знаю, планировалось ли наступление через Саксонский Сад, потому что там окопались немцы. Наверняка эти позиции надо было обойти. Батальону "Килиньски" достался отрезок вдоль улицы Граничной с направлением в сторону площади Железной Брамы. 30 августа мы отправились на исходные позиции в подвалы на улице Пружной или Багно.
Поправка, сначала мы остановились в какой-то квартире с окнами, выходящими на улицу, а во второй половине дня вошли в подвалы на другой улице (ближе Крулевской). По дороге на исходные позиции я гордо тащил ПИАТ к изумлению немногочисленных прохожих. В той квартире я в поте лица учился натягивать пружину ПИАТА – двумя руками при одновременной поддержке приклада ступнями обеих ног. Жесткая была, холера! К сожалению, ПИАТ у меня отобрали, вручая взамен ... дымовую гранату. (Дымовая граната для ночного боя???)
Вооруженный таким образом ручным оружием и дымовой гранатой, я сидел вместе с товарищами в подвальном коридоре, беззаботно затгрывая с веселыми санитарками, к возмущению запершихся в своих подвалах жильцов дома. Вечером пришел приказ о дальнейшем выступлении, на улицу Крулевскую [№ 35]. Там нас ознакомили с заданием. Звучало это примерно так: "Пойдете развалинами [пункт 34] до дома [пункт 37] на улице Граничной. Дом сожжен, там заляжете.
Перед вами пойдут минеры и взорвут торцевую стену занятого немцами дома [пункт 38]. Ваше задание: сразу же после взрыва атаковать дом через брешь и дойти до Гжибовской площади. Так точно!"
Когда было уже совсем темно – мы отправились в путь. Непосредственно перед выходом нам, однако, сказали: "Минеров, к сожалению, не будет. Однако ничего страшного, потому что в подвалах пробит проход, и через него вы без труда дойдете до немцев!"
Ну что же, может, действительно "ничего страшного".
Гуськом тихонько мы идем через развалины (кажется, еще с 1939г.). Совершенно темно. И тишина ... Наконец мы подходим к сгоревшему зданию [пункт 35]. Нас отделяет от него лишь уцелевшая стена во дворе [пункт 36]. Непосредственно к стене прилегает торцевая стена сгоревшего дома. Чтобы попасть в подвалы, надо было (как нам казалось) пробраться во двор, оттуда к воротам, а потом искать вход в подвалы. Все так, но сразу же за двором возвышалась прочная торцевая стена дома, занятого немцами. В стене ряд вентиляционных окошек от кладовых или уборных. Т и ш и н а !!! Несколько, может, 10 минут, я лежу у стены, которая с нашей стороны не была высокой, поскольку под ней лежало около 1,5 метров обломков. Надо будет спрыгнуть с верхушки стены на бетонное покрытие двора. Но как?
В руке пистолет, в другой чертова дымовая граната. У меня нет вещмешка, а карман слишком маленький. Граната, размером почти с бутылку вина, мешает, сковывает движения. Поэтому я нежно ставлю ее у стены. Пусть постоит до лучших времен!
По сигналу (шепотом или рукой?) мы поочередно поднимаемся на верхушку стены и прыгаем вниз. Эффект совершенно непредвиденный! Стук сапог о бетон (у некоторых сапоги подкованы). Глухие отзвуки падающих с более чем двухметровой высоты тел. У некоторых при соприкосновении с бетоном падает шлем и катится по бетону с великолепным звуком. Я прыгал одним из первых. Мой шлем тоже покатился. Кошачьим прыжком я схватил удаляющийся "горшок" и ходу налево к воротам. Глубоко вдыхаю и что слышу!?
После прекрасной симфонии стуков, грохота и звяканья раздается непрерывный грохот взрывающихся гранат. Это немцы, предупрежденные нашим "тихим" приближением, начинают бросать гранаты из всех вентиляционных окошек. Пока что потерь нет, видимо, это только наступательные гранаты с небольшим полем поражения. В темноте раздается команда:
- "Прятаться на лестнице!"
Бросок тела влево, и двумя прыжками мы достигаем сожженной лестничной клетки. Мы с "Виром" устроились на площадке лестницы возле окна, выходящего во двор. Грохот гранат не утихает. Внезапно в воротах раздается крик и громкий стон, кто-то из наших ранен!
Снизу доносится испуганный шепот:
- "О Боже! Ему оторвало обе ноги!"
Несчастный просит помочь ему, потом добить. Никто из нас не может собраться с духом, чтобы выйти под дождь гранат и помочь ему. Через час или два стоны затихли... Впрочем, что можно было сделать, чтобы он не истек кровью? Нужен был хирург...
Через какое-то время после того, как мы спрятались на лестнице, донесение:
- "Есть вход в подвал и пролом в следующий (атакуемый) дом!"
Слышны также отдаваемые кем-то внизу приказы, чтобы авангард осторожно прошел в подвальный коридор. Однако затем сквозь грохот гранат пробивается отчетливый звон разбитого стекла и пулеметные очереди. Оказалось, что немцы расставили в подвальном коридоре тарелки, банки или какую-то другую посуду, а в конце коридора со своей стороны разместили позицию тяжелого пулемета. Так что неожиданность была полной ... для нас.
Поскольку невозможно было форсировать пулеметную преграду, а подойти на расстояние броска гранатой в тесном коридоре было очень проблематично, кроме того, бьющиеся тарелки заблаговременно подали бы сигнал о нашем приближении командующий операцией отказался от дальнейшего наступления.
Мы по-прежнему сидели на лестнице, однако раненых становилось все больше. Оказалось, что их можно относительно легко эвакуировать через то окно, возле которого лежали мы с "Виром". Окно на высоте антресоли было расположено почти на том же уровне, что и верхушка стены во дворе. Она находилась в каком-то полуметре от окна. Если бы мы знали об этом раньше!
"Вир" стонал, его ранило в спину. Ему или кому-то другому я сделал перевязку и передал его в руки санитарок, ожидающих у стены (и на ней). Так я был свидетелем эвакуации нескольких раненых. Это были очень сложные часы. Грохот падающих гранат стал слабее, но не прерывался.
Час за часом проходил в невероятном отупении. Что будет, когда станет светло? Внезапно я заметил, что не могу поднять правую руку. Она странно неподвижна, хотя следов крови нет. Просто сухожилие не хочет работать. Я брал оружие у некоторых раненых, но уже не мог поднять винтовку правой рукой, воевать левой? Пора отступать.
Однако прежде чем я успел обдумать это решение, пришел приказ:
- "Отступить на исходные позиции!"
Мы поодиночке переходим с подоконника окна на лестничной клетке на верхушку стены и прячемся за торцевой стеной сожженного дома, практически по другой стороне этой лестничной клетки. Уже не так темно, на небе полно звезд.
Я смотрю в сторону и с ужасом вижу рядом со мной звено огнеметчиков вместе со снаряжением. Если вдруг это рванет – конец света?! Достаточно одного меткого выстрела из гранатомета, и мы все сгорим, как свечки на елке! Вскоре приходит приказ возвращаться на базу на улице Крулевской [пункт 35].
И вот картина, которую я не запомню до самой смерти:
Ночь. На безоблачном небе яркие звезды. Я сижу на куче сгоревших кирпичей. За спиной у меня три или четыре винтовки (а когда шел на операцию, не было ни одной), правая рука свисает до земли. Передо мной сидит санитарка и, держа голову на моих коленях, горько рыдает. Понятия не имею, видел ли я ее когда-нибудь до этой операции и встречи в развалинах. Совершенно незнакомая девушка.
Позже, после войны, я узнал, что в первой половине дня пришел приказ повторного наступления, на этот раз вдоль улицы Граничной, но по другой ее стороне, практически в чистом поле. Здесь наши залегли под ураганным огнем с этажей атакуемого ночью здания, и могли видеть лишь немецкие ракеты, указывающие направление атаки для авиации и артиллерии. Потери с нашей стороны были высокие. Может, именно тогда пригодилась бы дымовая граната??
А что с нами, теми, кого вывели из боя? После сдачи оружия на базе на улице Крулевской наша дальнейшая судьба была разной. "Вир" пошел в госпиталь, меня вместе со "Щербой" отправили в лазарет на улице Пружной. Туда мы дошли, конечно, своими ногами. "Щерба" был в шоке (впрочем, мы все пережили шок), у меня установили контузию сухожилия в области локтя.
Смутно помню, что лазарет находился во флигеле, в какой-то квартире. Нам сделали уколы и отвели в комнату, где стояли две или три кровати, застеленные белой постелью! Впервые за время Восстания мы могли выспаться в таких комфортных условиях. А спали мы наверно 16 или 24 часа...
Проснувшись, мы хотели немедленно отправиться на квартиру на Главной Почте. Однако я туда не попал, поскольку меня оставили в лазарете, находящемся также в здании почты. Рука у меня была на перевязи. В лазарете [№ 19 на плане] мне выделили топчан с изголовьем возле восточной стены. На этой стене были полки, где больные держали свои личные вещи. Я положил на почетном месте... цейсовский бинокль. Там он и остался...
В лазарет меня приняли 1 сентября 1944г. В сумке подхорунжего "Троцкого" нашли рапорт следующего содержания:
"Морски" – после осмотра врача и перевязки мелких ран, нанесенных осколками, рсиавлен в лазарете.
"Морски" находился в лазарете с 30.8.44 до 1.9.44.
Санитарка лазарета Кристина 1.9.44 - 9 рота.
Вероятно, рапорт относится к моему пребыванию на улице Пружной, хотя что значит дата "с 30 августа"? Поскольку операция состоялась ночью 30 /31 августа и, кажется, не закончилась до полуночи??! (кажется, потому что весь день 31 августа мы проспали!)
И второй рапорт:
"По приказу подхорунжего "Троцкого" взводный "Друтик", 167 взвод, одолжил мне винтовку 96306. Во время операции на Граничной, после полученного ранения, я отдал винтовку с моим ремнем и 2 патронташами, а также примерно 60 патронами стрелку "Казику". Стрелок "Казик" по приказу подхорунжего "Троцкого" сдал эту винтовку вместе с экипировкой какому-то солдату.
2.9.44 "Ковальски"
Три дня от второго до четвертого сентября я лентяйничал в лазарете. Блаженные три дня! Меня не касались приказы командования. Я бродил по зданию почты и пытался "приударять" за девушками. Но наступило 5 сентября...
В этот день я тоже находился в лазарете. Я как раз был "у себя", когда объявили воздушную тревогу - налет! Я услышал громкие приказы, чтобы все собрались в убежище – в коридоре [пункт 22]. Однако я по-прежнему считал, что приказы меня не касаются. Поэтому я остался в помещении лазарета, здесь мне было удобнее. Всегда лучше на топчане, чем в толпе в коридоре ...
И грохот взрыва! Со стороны столовой появился сизый дым ... Тишина, потом многочисленные крики... Попадание! Не полностью придя в себя, я срываюсь и выбегаю во двор на свежий воздух...
Во дворе все в порядке. Ни следа бомб. Но кто-то уже организует спасательную операцию. Где? В этом аду под бомбами??? Что со мной? Спасать? Кого? С недействующей рукой? Страх и долг борются между собой. Я выбегаю на улицу Варецкую. Фасад Почты разрушен. Противоположные дома горят... Я стою в нерешительности.
И тогда кто-то (мужчина или женщина?) говорит мне:
- "Пошли, я знаю проход на Гурского. Здесь ты уже ничем не поможешь!!"
Мы проходим через двор знакомого дома (Варецкая 11). Горит тыльный флигель. Через ворота (а второй этаж в огне) мы выходим в проходной двор и оттуда на улицу Гурского. Совершенно иной пейзаж! Дома целы.
Меня провели по Шпитальной до Брацкой и поместили в северном флигеле дома на Брацкой 18, на этаже. По дороге я узнал, что все мои товарищи, собравшиеся в коридоре, погибли. Бомба влетела через окно второго или третьего этажа и взорвалась в подвале. Это конец.
Помню только, что сидел на топчане, в руке у меня был мой вальтер, и я размышлял, не застрелиться ли. Дальше я ничего не помню, но видимо я не выстрелил, потому что до сих пор жив. Не помню также, как долго и кто занимался мной на Брацкой.
Идти мне было некуда... Рота разбита. Мой командир подхорунжий "Троцки" мертв. Мертв также "Щерба". Я с недействующей рукой не гожусь ни в какой отряд ... Остается только одна дорога – к Маме! Значит, меня ждал переход через Иерусалимские Аллеи.
Довольно верное описание этого перехода присутствует во многих публикациях, поэтому я не буду его повторять. Ров глубиной 0,75 м с низкой насыпью поперек улицы. Вход через подвал с улицы Видок. Выход из подвала через фасадную стену, однако снижен до уровня траншеи. У входа пост, регулирующий движение. Траншея располагалась немного на запад от перекрестка с улицей Кручей. Обстрел со стороны Центрального вокзала и Банка Народного Хозяйства на Новом Святе.
Пробегаю по траншее, нагнувшись как можно ниже. Вбегаю в подвал по другой стороне Аллей, а оттуда также подвалами до Новогродской. Здесь выход на свежий воздух. Выхожу на Кручую и ... останавливаюсь в изумлении. Другой мир!! Целые дома, в окнах неповрежденные стекла - даже деревья зеленые!!! Оглядываясь по сторонам, я медленно иду по западной стороне улицы Кручей. И – не помню, тогда или же спустя несколько дней – дохожу до улицы Вспульной.
Налет! Не налет, штукасы возвращаются после бомбардировки набережной Костюшко... Там был десант НВП (Народного Войска Польского), о чем я тогда не знал. Однако позже я был свидетелем разговоров возмущенных повстанцев, что солдаты Берлинга бросают оружие!!! У нас такое невозможно было представить... Ну что же, парни, обученные сражаться на открытой местности, не готовы были к уличным боям, то есть к боям в городе. Ничего удивительного, что они отступали. А об оружии им ведь никогда не приходилось беспокоиться...
Советская авиация предоставила нам защиту истребителей. Она заключалась, в том числе, в том, чтобы прогонять штукасы с Повислья. В результате штукасы в страхе удирали на запад, сбрасывая бомбы вслепую. Конкретно как раз на линии Княжеская – Вспульная.
Стоя на перекрестке улиц Кручей и Вспульной, я видел в перспективе костел святого Александра на площади Трех Крестов (в нем меня крестили). Внезапно я увидел штукас, который появился над Княжеской, и бомбы в воздухе. Бомбы упали на крышу костела. Потом стены костела медленно отклонились в разные стороны и после минутного колебания рухнули на землю. Больше нам не довелось видеть этот костел в его довоенном виде.
Я отправился на лечение к Маме, на Хожую 26, в свой подвал. Было это правильно или нет, не знаю. Начался обстрел этого района из железнодорожных орудий. Один снаряд разрушал дом до фундамента. Так была уничтожена нечетная сторона Хожей, так в руины превратили половину улицы ксендза Скорупки.
В перерывах между обстрелами мы "жили" в своей квартире. Тогда нас навестил Анджей Вольски – солдат "Парасоля", который принимал участие в боях на Воле и Старувке. Он был подавлен и неразговорчив.
Тогда вообще было небезопасно. Меня "носило", не знаю, или это врожденная туристическая жилка, или инстинкт, но, посещая разные улицы южного Средместья, я никогда не оказался в том районе, который как раз обстреливали.
Одну из экспедиций я помню в деталях. Тогда я поднялся на чердак здания на углу Кручей и Пиуса XI-го. Это был высокий дом, с которого открывался прекрасный вид на Саксонскую Кемпу. Однако невооруженным глазом немного можно было видеть: затуманенные берега Вислы, какие-то линии окопов, размытые формы - может, танки? – И летающие в небе Як-и.
Сбросы – да, были. Ночью особенно грозно и зрелищно выглядели налеты польских и английских тяжелых бомбардировщиков. Они подлетали на небольшой высоте, окруженные со всех сторон роем цветных бусин - стреляла противовоздушная артиллерия. Однако я не был очевидцем сбросов, единственное мое участие – это то, что я нес ПИАТ 30 августа.
С середины сентября начались налеты самолетов с востока – "кукурузников". Чаще всего они летали в безлунные ночи с выключенным мотором, сбрасывая боеприпасы, ППШ и противотанковые ружья в мешках без парашютов. Сухари тоже. Как правило, снаряжение было в порядке, но длинные ружья немилосердно гнулись, ударяясь о землю.
Как-то раз, в один из спокойных вечеров, мама пошла навестить соседку в другом флигеле. В подвале этой соседки было прочистное отверстие дымохода. Во время ее отсутствия во дворе началось оживление – люди смотрели в небо. Некоторые давали знаки фонариками. И тут мы внезапно услышали вблизи негромкий, приглушенный взрыв и медленное тарахтение улетающей машины. Несколько минут спустя вернулась Мама, блестя белками глаз, черная как негритянка. Взрывная волна выдула всю сажу из дымохода на сидящих в подвале.
Не знаю, как долго я был "на излечении". Кажется, не дольше недели. Однако 18 сентября я тоже был у Мамы, поскольку именно с Хожей видел грандиозный налет суперкрепостей и тот огромный парашютный "десант" контейнеров. Немцы стреляли как одержимые.
Януш Хамерлиньски
редакция: Мацей Янашек-Сейдлиц
перевод: Катерина Харитонова
|
Януш Хамерлиньски, род. 02.07.1926 в Варшаве рядовой Армии Крайовой псевдоним "Морски" III отделение, 165 взвод рота "Серые Шеренги" батальон "Килиньски" |
Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.