Свидетельства очевидцев Восстания

Военные воспоминания Януша Пашиньского, псевдоним "Махницки", солдата Воевой Группы "Крыбар"

Януш Пашиньски,, род. 07.11.1924 во Влоцлавке капрал подхорунжий, солдат Армии Крайовой псевдоним "Махницки" 2 рота, III Группировка "Конрад" Боевая Группа "Крыбар"

         31 августа 1939 г. поздним вечером, а может незадолго до полуночи польское радио передало в нескольких пунктах немецкие требования, касающиеся отказа от Гданьска и экстерриториальной автострады через Поморье, а также проведения плебисцита на Поморье вплоть до линии Грудзёндз – Хелмно – Быдгощ. Это была последняя новость, которую я тогда услышал. Утром 1 сентября я вышел на улицу и сразу узнал, что немцы напали на Польшу.
         Мы постоянно слушали военные сообщения, в том числе об отступлении 3 сентября польских войск из Ченстоховы. 4 сентября начались первые немецкие налеты на Влоцлавек. До 8 сентября мы были во Влоцлавке. Потом мы выехали, опасаясь боев за город, и в течение недели были под Влоцлавком в Жабиньце возле Любраньца, в имении знакомых моего отца. Неделю спустя, 15 сентября, мы вернулись во Влоцлавек, уже занятый немцами.
         Вскоре после этого Влоцлавек был присоединен к Рейху, так же, как ряд других городов, которые до первой мировой находились под российским правлением, в том числе, например, Лодзь, Плоцк, Калиш. Граница между Рейхом и Генеральным Губернаторством проходила недалеко от Варшавы, как мне кажется, Модлин был уже в Рейхе. Например, Попово возле Сероцка, где до войны у моего дяди был дом, оказалось уже в Рейхе.
         Немцы с первых дней оккупации начали терроризировать польское население, особенно интеллигенцию. Бургомистром был назначен присланный из Рейха некий Крамер. Немцы сделали во Влоцлавке то, что несколько недель спустя случилось в Кракове. В начале октября 1939 г. они объявили, что намерены открыть школы во Влоцлавке, и созвали учителей влоцлавских школ на собрание в одной из школ, чтобы оговорить детали. Когда учителя собрались в указанном месте, школу окружили жандармы и забрали всех в тюрьму. А через несколько дней вывезли их в концлагерь где-то в Восточной Пруссии возле Крулевца. Через несколько месяцев никого из арестованных уже не было в живых.
         Никто тогда не предполагал, как немцы будут поступать с поляками. Одного из учителей, моего учителя польского языка, Квятковского, не было во Влоцлавке, и он не пришел на это собрание. На следующий день он сам пришел к немцам, явился в тюрьму и сказал, что он тоже учитель. Немцы, конечно, его посадили, и он разделил участь своих коллег. Таким образом погибло несколько десятков влоцлавских учителей. Уцелели только те учителя, которые оказались в немецком плену в качестве военнопленных и находились в офлагах на территории Рейха. Мой школьный воспитатель Доминик Радецки, учитель истории, провел таким образом всю войну в лагере в Мурнау. После войны он работал в Институте имени генерала Сикорского в Лондоне.
         Жизнь сильно изменилась. Сразу проявило себя надменное немецкое меньшинство. Влоцлавек изменился внешне, везде на домах, в которых жили немцы, появились и развевались флаги со свастикой.
         Начались выселения польского населения в Генеральное Губернаторство. Такова была участь значительной части населения, особенно интеллигенции. Выселения происходили следующим образом: немцы – вооруженный полицейский и двое в штатском – приходили в середине ночи, и надо было в течение 15 минут покинуть квартиру. Нельзя было взять с собой ничего, кроме чемодана или узла. Людей сразу отводили на железнодорожную товарную станцию. Там приходилось ждать до утра, а иногда и дольше, целые сутки, выселения в Генеральное Губернаторство. В каком-нибудь захолустье людей высаживали из поезда, и делай что хочешь.
         В нашем случае это выглядело немного иначе. В начале войны, в октябре 1939 г., здание Торгового Банка забрали немцы. Они потребовали выселить всех жильцов. Банк, конечно, не работал. Мы сразу переехали в дом моей бабушки на Пшедмейскую и заняли свободную квартиру в одном из флигелей. Если были выселения, мы спали в квартире моей бабушки в домике со стороны улицы.
         Когда немцы пришли к управляющему, мама сказала, что Пашиньские живут во флигеле. Они опечатали нашу квартиру, но как-то не сориентировались в ситуации, так что мы остались в квартире бабушки, к сожалению, без нашего имущества, которое осталось в опечатанной квартире, которую, впрочем, вскоре заняли какие-то немцы. Однако дальнейшее пребывание во Влоцлавке было опасно, и через некоторое время мама достала через знакомых фольксдойчей пропуск для нас, и мы выехали из Влоцлавка в Генеральное Губернаторство почти легально.
         Отец выехал гораздо раньше, уже в январе 1940 г., опасаясь ареста. Уже через несколько недель после занятия Влоцлавка немцы расстреляли несколько десятков человек среди интеллигенции. Арестовали также почти всех ксендзов, в том числе епископа. Епископ, управляющий епархией, ксендз Кароль Радоньски, кажется, выехал вместе с примасом Хлёндом раньше и через Румынию попал на Запад. Зато епископ ксендз Козаль был арестован и погиб в лагере в Дахау.
         Из Влоцлавка мы выехали только в октябре 1940 г. После нескольких дней путешествия мы оказались в Варшаве. Не так легко было доехать из Рейха до Генерального Губернаторства. Во время поездки немцы устроили нам личный досмотр. В Варшаве мы присоединились к отцу. В Варшаве у нас были родные, племянница моего отца и его сестра. У племянницы отца была квартира на Праге на улице Широкой. Они уступили нам одну комнату. Это была комната, частично поврежденная во время бомбежек в 1939 г. Надо было фанерой закрыть окна, стекол не было. Там мы жили какое-то время. Позже наши родные перебрались в левобережную Варшаву, и мы вместе с ними. Там мы жили какое-то время на улице Ясной.
         Во Влоцлавке террор затронул прежде всего еврейское население. В самом начале, еще в сентябре 1939 года, немцы сожгли обе синагоги: старую на улице Жабей и новую на улице Крулевецкой. Это произошло в воскресенье 24 сентября, то есть спустя едва десять дней после занятия города – я был очевидцем этого. В 1941 г. было создано гетто. Почти все влоцлавские евреи погибли во время войны. Не знаю, убили их на месте или вывезли, потому что когда нас выселяли, гетто во Влоцлавке еще не было, его создали позже.

Влоцлавские евреи со звездами Давида, 1940 г.

         Наши еврейские соседи, Крушиньские, владельцы оптового склада бакалейных товаров, под новый 1940 год бежали из Влоцлавка к своей родне в Варшаву. Там они попали в гетто.
         Мои родители немного помогали им. Дочь этих людей, Рома Крушиньска-Дауман, была одноклассницей моей мамы, еще до первой мировой войны. Мы встречались с ней в Варшаве на территории Судов на Лешне, потому что там во время оккупации было единственное место контакта между обитателями гетто и так называемой арийской стороны. Во время ликвидации гетто ее вывезли со всей семьей в лагерь, но она попала не в Треблинку, а в какой-то концлагерь и пережила войну. После войны она вернулась во Влоцлавек, жила здесь какое-то время, и, кажется, через два года выехала к своим родным в Израиль. Она одна из всей их семьи пережила войну.
         После приезда в Варшаву отец долгое время был без работы. Позже он начал работать в главном управлении Торгового Банка, находящемся на углу улиц Траугутта и Чацкого. Сначала нам было очень тяжело. Нас спасала какая–то помощь из Главного Опекунского Совета. Кажется, через год отец устроил так, чтобы меня с братом приняли в интернат Главного Опекунского Совета, единственного польского учреждения, которое оккупанты терпели в так называемом Генеральном Губернаторстве. Я был в интернате №2 на улице Сенной.

Ребята из интерната №2; шестой слева в последнем ряду Януш Пашиньски

         Мой брат был в интернате №1 на улице Сенаторской напротив костела святого Антония.

Ребята из интерната №1; пятый слева в последнем ряду Анджнй Пашиньски

         Интернат обеспечивал ночлег и питание. Там были большие залы, кровати с тюфяками, в одном зале спало больше десяти ребят. Еда была очень скромной, черный хлеб с мармеладом или творогом, или с искусственным медом и бурда, которую называли кофе. На обед какой-то суп и на ужин тоже. Питание было весьма скромным, но мы, во всяком случае, не умирали от голода.
Через месяц или два после приезда в Варшаву я начал учиться дальше. Я начал ходить в довоенный фотографический лицей на улице Конвикторской. В Губернаторстве не было общеобразовательных школ. Кроме начальных школ немцы позволили открыть только профессиональные школы. В том числе начал работать довоенный Фотографический Лицей, который тогда назывался Профессиональная Фотографическая Школа второго уровня. Он находился в здании на Конвикторской, угол Закрочимской. Этот дом уцелел, несмотря на то, что там велись ожесточенные бои во время Восстания. В том же здании располагалась средняя графическая школа на уровне профессиональной гимназии, в которой начал учиться мой брат Анджей. Поэтому в школу мы ездили вместе. Моим "мастером" в школе был известный художник-фотограф, Мариан Дедерко.
Одновременно я начал ходить на курсы общеобразовательного лицея. Конечно, это был тайный лицей, мы собирались на так называемых "комплетах" в частных квартирах. Это был Лицей имени Болеслава Лимановского. Этот лицей, как я узнал уже после войны, перед войной не имел государственных прав, потому что там не преподавали религию. Перед войной лицей был собственностью ППС – Польской Партии Социалистов.
         Летом 1942 г. почти одновременно я закончил 2-летнюю фотографическую школу и получил аттестат на тайных курсах лицея. После этого я какое-то время ходил в Школу рисунка Ягодзиньского. Под этим прикрытием действовал первый курс архитектуры Варшавской Политехники. Одновременно я начал работать, и поэтому мне пришлось прекратить учебу. Только позже, год спустя, я попал на тайные курсы Варшавского Университета.
         Летом 1943 года немецкие власти потребовали выселить из интернатов ребят старше 16 лет. Вероятно, они боялись больших скоплений молодых поляков. Опасения их наверняка были обоснованы, поскольку - согласно моим наблюдениям – как минимум семьдесят процентов ребят состояло в разных организациях.
         В интернате я был до середины 1943 года. Именно тогда – поскольку мой возраст превышал тот, до которого ребята могли находиться в интернате – я был вынужден оставить интернат и с одним из товарищей, Миреком Мицюкевичем, поселиться на улице Мокотовской, где мы снимали комнату.

Януш Пашиньски в 1943 г.

         Благодаря помощи Главного Опекунского Совета Ендрек вместе с несколькими товарищами начал работать на фабрике одежды Р. Краузе. Эта фабрика находилась на улице Валицув, но швейная мастерская была в доме на улице Маршалковской 154, угол Крулевской, напротив Саксонского Сада. Там ребята работали и жили в одной большой комнате, находящейся на 4-м этаже и относящейся к многокомнатной квартире, владельцем которой был Роберт Краузе. Взамен за работу в мастерской в их распоряжении была домохозяйка, которая для них готовила, обслуживала и стирала.
         В это время Ендрек не только работал, но и учился, и не только графической школе, но и на тайных курсах общеобразовательного лицея. У моего брата были большие художественные способности, и поэтому он учился в графической школе, где одним из учителей был художник-график Адам Полтавски. С его сыном, Анджеем Полтавским, после Восстания я был в плену. В графической школе мой брат развивал свои способности, особых успехов он достиг в области литографии – на занятиях в литографической мастерской он всегда получал самые высокие оценки. Осенью 1943 года он также начал ходить в школу рисунка, находящуюся в здании Архитектуры Политехники на улице Кошиковой.

Анджей Пашиньски, 1943 г.

         Несмотря на то, что мы были в двух разных интернатах, а потом также жили порознь, я поддерживал с Ендреком постоянный контакт - мы постоянно встречались у наших родителей, которые тогда жили на Повислье, на Тамке.
         После получения аттестата в 1942 г. я начал работать. После окончания фотографической школы дирекция школы предложила мне и моему товарищу, Казимежу Сивиньскому, работу в немецком военном учреждении в Военном Картографическом Институте ("Kriegskarten - und Vermessungsamt"), который находился в довоенном здании Военного Географического Института в Иерусалимских Аллеях. Это было военное учреждение, относящееся к Вермахту. Теперь там располагается топографическая служба Войска Польского. Я работал там фотографом в отделе репродуцирования карт, этот отдел назывался фотохимиграфией. Заработки были очень скудные, но работа в этом военном учреждении давала довольно надежныe "бумаги", которые могли спасти в случае облавы, случайного задержания или вывоза в Германию и так далее.
         Там печатались карты, так называемые "сотки", в масштабе 1:100.000, довоенных польских территорий, в виде так называемых Grossblatt - больших, четверных листов. Производились также специальные карты для военного применения, например, так называемые Milgeokarte или же Panzerkarte. Panzerkarte это была карта для танковых войск в масштабе 1:100.000 с отмеченными элементами, которые были важны с точки зрения танковых войск. Были, например, целых четыре сигнатуры оттенков зеленого цвета для обозначения лесов, которые различались в зависимости от того, могут ли танки проехать через лес, учитывая плотность произрастания деревьев, толщину стволов и так далее. Были там также обозначены подмокшие или песчаные территории, где танки могли застрять, указана была также грузоподъемность мостов...
         Это мое увлечение картографией привело к тому, что я установил контакт с тайным Варшавским Университетом и начал изучать географию под руокводством профессора Станислава Ленцевича.
         В варшаве в то время действовали два тайных университета: Варшавский Университет (то есть довоенный Университет Юзефа Пилсудского) и второй, Университет Восточных Земель, организованный профессорами Познанского Университета, которых выселили из Великопольши в Генеральное Губернаторство.

         Совсем другой была военная судьба моей подруги по детским играм во влоцлавском парке, Зоси, моей будущей спутницы жизни. Ее отец, Анджей Домбовски, был начальником почтового отделения во Влоцлавке. В 1931 или 1932 году его перевели в Варшаву. Там он жил вместе с женой Марией и дочерью Зофией в течение нескольких лет. Позже из Варшавы в 1934 или 1935 году его перевели в Белосток, уже не в качестве начальника одного почтового отделения, а целого почтового округа в белостоцком воеводстве. Конечно, туда переехала также его семья.

Зося Домбровска весной 1939 г.

<

         В сентябре 1939 г. Белосток заняли немцы, но они были там недолго, несколько дней, а потом в Белосток вошли большевики. Начались аресты. Вроде бы знакомые или друзья советовали отцу Зоси где-нибудь спрятаться. Он отвечал, что ничего плохого не сделал, так почему он должен бежать. Конечно, кончилось это тем, за ним пришли энкавэдэшники и арестовали. Он был в тюрьме в Белостоке, а позже его вывезли на восток, в какой-то лагерь в глубине России, кажется в Сибири. Оттуда он никогда не вернулся.
         Зато его жена, Мария Домбровска, с дочерью Зофией, моей будущей женой, были вывезены в марте или апреле 1940 г. Тогда был организован первый или второй вывоз поляков с территорий, присоединенных в 1939 г. к Советскому Союзу. Вывозили главным образом семьи ранее арестованных. Они обе оказались в этой группе.
         Их вывезли в Казахстан. Там Зофия находилась до 1946 г. С самого начала, несмотря на то, что ей было только 14 лет, ей пришлось выполнять тяжелую физическую работу. Зофия носила мешки с зерном на корабли на Иртыше. Мать Зофии тяжело заболела туберкулезом. Девушка не хотела оставлять ее одну, поэтому не успела в армию Андерса, когда он организовывал Войско Польское на юге Советского Союза. Мать Зофии умерла осенью 1942 г. Девушка осталась совсем одна в чужой враждебной стране. Только весной 1946 г. она вернулась в Белосток.

Януш Пашиньски

обработка:Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова

Януш Пашиньски, род. 07.11.1924 во Влоцлавке капрал подхорунжий, солдат Армии Крайовой псевдоним "Махницки" 2 рота, III Группировка "Конрад" Боевая Группа "Крыбар "

Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.