Тадеуш Ярош,
род. 24.06.1929 во Львове
харцер Серых Шеренг
псевдоним "Топач"
связной-вожатый отряда почтальонов
Харцерской Полевой Почты
Свидетельства очевидцев Восстания
Воспоминания харцера Серых Шеренг
|
|
Детство - Львов
"Мои корни"
Хоть я родился в Львове более 80-ти лет назад и с 10-го года жизни там уже не живу, я по-прежнему чувствую себя львовянином и считаю Львов своим родным городом.
Ведь именно там я делал свои первые шаги, там начинал "балакать", наконец, там учился патриотизму, слушая о защитниках Львова – Львовских Орлятах или посещая могилы повстанцев 1863 г. на Лычаковском кладбище и могилу моего прадеда Юзефа Здуньчика.
Что интересно, на самом деле кровь в моих жилах только на 1/4 львовская, а точнее кресовая, со стороны моей бабушки по маме, Филипины, урожденной Мосевич, родом с Подолья или же из Восточной Малопольши. Ее муж, Юзеф Здуньчик, сын Юзефа, повстанца 1863 года, родился в Париже – в эмиграции, а его отец был родом с Подлясья, то есть из Мазовии, во всяком случае, с территории, аннексированной Россией и, вернувшись из Франции в Польшу, поселился в Львове, то есть на территории, аннексированной Австрией, потому что в родные места он не мог вернуться.
Семья со стороны отца тоже не происходила из Львова, потому что дедушка Владислав Ярош родился, как и его отец, в Лимановой, а бабушка Владислава Ярош, урожденная Плавиньска, родилась в Варшаве. Мой отец Тадеуш родился в Кракове, потом вместе с родителями жил в Кракове, в Злочове (на Подолье недалеко от Львова), в Закопане, в Вене, а со Львовом его связала только оборона Львова (он был в составе отрядов, которые пришли на помощь Львову), ну и учеба в Львовском Политехническом Университете, где он одновременно работал ассистентом, и, наконец, после получения диплома был инженером-руководителем строительства аэродрома на Скнилове во Львове.
Может быть интересно то, что происхождение у меня шляхетское (гербовое) со стороны одной и второй бабушки – Мосевич, герба "Топач" и Плавиньской, герба "Плятер", но оба дедушки не происходили из шляхетских семей. Таким образом, ни родители, ни я уже не были "гербовыми".
Из поколения моих дедов я знал только одного человека, то есть бабушку Владиславу Ярош, которую ее одногодки называли "Лада". Она часто жила в нашем доме, дожила до 73 лет и в 1939 году погибла от немецкой бомбы, когда во время возвращения из Трускавца в Варшаву остановилась у своей младшей дочери Ирены Дерналович в Люблине. Там она была похоронена.
Мой дед Владислав Ярош был врачом, он был женат на Владиславе, урожденной Плавиньской, у них было трое детей – сын Тадеуш (род. 1897) и дочери: Хелена (род. 1899) и Ирена (род. 1902 г.). Он умер в 1921 году, в возрасте всего лишь 55 лет, кажется от туберкулеза или тифа, заразившись во время работы главврачом в санатории в Рудке от одного из пациентов.
Бабушка была пианисткой, но карьеру закончила довольно рано, занимаясь больше домом и детьми. Сама она в детстве и в молодости много пережила, потому что ее отец Хиероним Плавиньски – мой прадед – был ссыльным, его жена Клементина, урожденная Витковска, добровольно поехала за ним вглубь России, а каждый из пяти их детей (три дочери и двое сыновей) родился в другом месте, в разных регионах царской России. После возвращения из ссылки он поселился в Варшаве. Двое его сыновей, старшие братья бабушки, Юзеф и Казимеж Плавиньские, заговорщики, сотрудники Варыньского, заплатили за свою деятельность против царизма заключением в Варшавской Цитадели и смертью в молодом возрасте. Один умер по дороге в Сибирь, второго из братьев, тяжелобольного, выкупили из тюрьмы, к сожалению, он умер во время лечения в Швейцарии. Оба лежат на Повонзках в Варшаве – перенесенные после смерти – в семейном склепе Хиеронима Плавиньского (участок 39-4-1/2) и его жены Клементины, урожденной Витковской. Там также похоронен мой дедушка, Владислав Ярош, сестра бабушки – Ванда Плавиньска, и мои родители – Тадеуш и Ядвига Ярош, а также тетка Хелена Кунцевич, урожденная Ярош – моя крестная мать. Там также недавно была похоронена моя сестра Тереса Лукашевска, урожденная Ярош, и ее муж Адольф Лукашевски.
Говоря о семье отца, я не могу не вспомнить, что родной младший брат дедушки, то есть дядя отца Раймунд Ярош был в довоенные годы президентом города Дрогобыча и одним из главных совладельцев курорта Трускавец, председателем Союза Польских Курортов.
У моей матери, Ядвиги, урожденной Здуньчик, родившейся на рубеже двух веков в 1900 году, родовитой львовянки, третьей дочери (старшие Болеслава и Юзефа) Юзефа и Филипины, урожденной Мосевич, было еще двое младших братьев (Влодимеж и Бронислав). Довольно рано, не имея еще 17 лет, она осталась сиротой и вынуждена была заниматься младшими братьями. В 18 лет она пережила оборону Львова, помогая, в том числе старшей сестре, которая, будучи студенткой медицины, была санитаркой. Самая старшая сестра, Боля, умерла незадолго до этого.
В то же время моя мама, еще до окончания средней школы, семинарии, оказалась в Воспитательном Учереждении и школе им. Зофии Стшалковской на ул. Зеленой во Львове, где еще во время учебы жила и работала в качестве воспитательницы. Окончив школу и работая там дальше учительницей, она изучала географию в Университете Яна Казимежа во Львове, будучи студенткой ведущего польского географа профессора Эугениуша Ромера.
Семья
Мои родители, как рассказывали, познакомились во Львове на "Анджейках", то есть 29 ноября 1919 года. Отец тогда был еще в армии, артеллирист, подхорунжий, его ожидала прерванная учеба, поэтому, сделав вскоре предложение, он спросил "Панна Ядя, согласитесь ли Вы меня подождать" и услышал "Да". Ожидание несколько затянулось, потому что перед ними была еще польско-большевистская война, во время которой отец был награжден Крестом Отважных.
Миниатюрка Креста Отважных
Они поженились три года спустя, 30 июня 1923 года, оба в то время были еще студентами, но одновременно работали – соответственно в Политехническом Университете и в школе им. Зофии Стшалковской во Львове.
Родители в период помолвки в 1919 г.
Родители снимали комнату на улице Святой Зофии, в то время довольно далеко от центра Львова. Менее года спустя, 7 мая 1924 года у них родился первенец Владислав Тадеуш (имена по деду и по отцу), мой старший брат. Вскоре после этого они переехали уже в отдельную квартиру на ул. Потоцкого 71.
Пять лет спустя, когда оба уже успели закончить учебу, родился я, то есть второй сын. Я не был ожидаемым ребенком, потому что должен был быть девочкой, и даже имена уже были подготовлены для девочки (Тереса, Богна). Но раз уж родился мальчик, то надо было дать ему какое-то имя, и так меня назвали Тадеуш – как моего отца. Правда мой дядя, Бронислав Здуньчик (он погиб во время войны в Сибири), одновременно мой крестный отец, заявил, что существует мужское имя, похожее или же аналог Тересы. Это имя Тарас (как Шевченко), и так он меня не раз называл в шутку. Второе имя мне дали Болеслав в память умершей пару лет назад самой старшей сестры мамы.
Как я узнал много лет спустя, святой Иуда Тадеуш является покровителем трудных и безнадежных дел, и возможно это Он устроил так, что из многих трудных ситуаций в жизни мне удавалось как-то выходить.
Тем, кто мне очень радовался и заботился, как умел, был мой 5-летний в то время брат Владек, которого родители из-за непослушных волос и торчащего вихра называли "Дудек" (удод), или более ласкательно "Дудусь". Так вот Дудек очень беспокоился и волновался, когда занятая чем-то мама не обращала на меня достаточного внимания, и обращался к ней, говоря "ты плохая мать, не слышишь, что ребенок плачет".
Мечта родителей о дочери исполнилась примерно через два года, когда родилась наша младшая сестра. С выбором имен проблем не было, Тереса Богна ожидало уже два года. Самая младшая и давно ожидаемая девочка с самого начала была любимицей семьи (как в шутку по-немецки говорили "herzpinkel"). Пожалуй, единственным, кто смотрел на нее не всегда благосклонным взглядом, был, как известно по рассказам родителей, именно я.
Конечно, причиной тому была ревность, а доказательствами такие, например, события, что когда на спящую в кроватке Тереску упала липучка для мух, я побежал "гогоча" к маме со словами "иди, посмотри, какая большая муха приклеилась", или же, когда мама после купания, держа плачущую сестру на руках, спросила меня, что с ней теперь сделать, я побежал открывать окно, крича "выбрось ее". Впрочем, Тереска, прекрасно осознавая свою привилегированную позицию в семье, в будущем также неоднократно докучала старшим братьям, а потом бежала к маме, крича "мамочка, они меня бьют" или "мамочка, они (или же он) забрали у меня то или это".
Менее года после рождения Терески пришло время очередного переезда семьи в более просторную квартиру. Нынешние две комнаты с кухней на Потоцкого были уже тесны, и в феврале 1932 мы переехали на другой конец города на ул. Пшчельную 7 (позже переименованную на Реваковича) на Лычакове, как раз рядом с манежем 14-го полка Язловецких уланов и возле бойни, а почти напротив санатория.
Эта квартира занимала весь высокий первый этаж двухэтажной виллы и состояла из четырех комнат с кухней, с довольно большой террасой и садом. В этой квартире была еще просторная ванная с большой ванной-бассейном, в которой вода очень быстро остывала, что значительно усложняло купание.
Мама с нашей тройкой, на стене портрет дедушки – Владислава Яроша; Львов, 2 марта 1932 г.
Этот период я помню уже хорошо и могу описывать по собственным воспоминаниям, а первое такое характерное воспоминание это сам момент переезда, когда мы со старшим братом стоим возле калитки на Потоцкого, а мама выносит на руках тепло укутанную в конверте Тереску, и мы все садимся в пролетку или такси (здесь головой не поручусь). С квартирой на Лычакове связана половина моего львовского периода жизни, то есть немногим более пяти лет. Оттуда нам было близко до Лычаковского парка и на Кайзервальд (это такие холмы), где я учился ездить на лыжах, туда мы также ходили гулять с собакой.
Моя последняя фотография перед школой (еще с длинными волосами); Львов, 1935 г.
Ранней весной 1937 года мы снова переехали, на этот раз уже в виллу на улицу Чересьнёвую 19, на так называемую офицерскую колонию, буквально на тылах школы З.Стшалковской на ул. Зеленой и как раз возле крытого бассейна. Там у нас был целый одноэтажный дом, пять комнат с кухней и с садом для нас, а кроме того было очень близко до школы, в третий класс которой я уже ходил. Там же моя сестра Тереска начала учиться в первом классе. Близость школы была настолько выгодна, что я мог сам туда ходить и возвращаться, а в случае необходимости даже отводить туда младшую сестру. Надо было идти все время по одному тротуару, не переходя через мостовую. Немного дальше была школа моего старшего брата, который уже в то время ходил в гимназию им. Ст. Сташица на Лычакове. Но он мог самостоятельно ездить туда на трамвае.
В то время, когда мы жили на Лычакове, в нашей семье появилось еще одно существо, это был пес, короткошерстный фокстерьер, крошечный щеночек, который неизвестно почему получил имя Бзик (причуда). Может потому, что любил немного "побеситься", что, впрочем, однажды закончилось падением с террасы в сад с высоты нескольких метров, за чем последовали несколько дней болезни и выздоровления. Бзик впрочем, был невезучим, потому что прожил меньше двух лет и сдох от чумки. Его обожала моя сестра Тереса и с огромным энтузиазмом бегала за ним и нежно обнимала, при случае целуя его в черное пятнышко возле коротенького хвостика.
Через несколько месяцев после Бзика, уже на улице Чересьнёвой, в нашем доме появился новый пес, на этот раз такса шоколадного цвета, которого в противоположность его наружности (мелкий, худой) звали Дик.
Мой крестный отец, Бронек Здуньчик, с таксой; Львов, ул Чересьнёва, 1937 г.
Низким у него был только голос, лаял он как сторожевой пес. Кроме того он отлично играл с нами в футбол, что было возможно в саду. В то время, когда, принесенный дядей Бронеком, он появился у нас, то уже не был щенком, потому что ему было больше года. Он пережил в нашей семье разные превратности судьбы, включая переезд в Варшаву и первые годы войны вплоть до 1942 года, когда сдох в возрасте почти 6 лет.
В то время, когда я был еще во втором классе, ранней весной 1937 года начался в моей жизни новый этап. Меня приняли в Группу Зухов (харцеры младшего возраста) им. Львовских Орлят, которая была создана при нашей школе. Там я заслужил первую, а потом вторую звездочку. Впрочем, с патриотическими традициями, воспоминаниями об обороне Львова и Львовских Орлятах я сталкивался не только в школе, но и дома. Из-за того, что мои родители пережили в юности, эти традиции постоянно присутствовали в нашем доме. Дальнейшую карьеру зуха прервал переезд в Варшаву, который состоялся летом 1938 г., почти за год до начала II-й мировой войны.
Школа
Моя мама, как я упоминал ранее, была учительницей географии в Учебном заведении им. Зофии Стшалковской, школе частного фонда на ул. Зеленой. В то время там была женская семинария (аналог лицея) и женская гимназия, а также начальная школа с совместным обучением, которая частично была местом практики для семинаристок. По этой причине мама имела право на бесплатное обучение там своих детей. Сначала этим пользовался мой брат, потом он и я, и наконец, я и моя сестра. Это было очень важно, поскольку частные школы были дороги, а с тремя детьми это был серьезный расход.
Наша тройка и 3 кота; Помярки, лето 1937 г.
Школа им. Стшалковской по тем временам была очень современным объектом, у нее было собственное здание с гимнастическим залом, актовый зал со сценой, на которой проходили разные школьные представления, школьным стадионом и т.п. Школа также сотрудничала с Польским Радио, и в рамках этого сотрудничества детские коллективы, в том числе и мой класс, иногда выступали в радиопостановках для детей.
Некоторые стишки того времени, которые мы произносили в студии перед настоящим микрофоном, я помню до сих пор. Примером может быть постановка, в которой в роли "домашних животных" мы пропагандировали сбор Всеобщей сберегательной кассой денег на какую-то благотворительную цель, что это было, уже не помню. Я тогда играл роль поросенка, который лез вперед, а моя реплика звучала так:
"Пустите меня, пустите меня,
Я больше всех получить хочу.
За колбаску, за ветчинку,
Правда, мальчики и девочки..."
а заканчивалась словами:
"Хрум, хрум, хрум,
Поросенок я"
после чего какое-то другое животное, возмущенное моим поведением, обращалось к хозяйке-опекунше
" Моя пани Матеёва,
Разве так поросят растят?..."
Не знаю, кто был автором текста этой постановки, но подозреваю, что наша воспитательница, потому что кроме выступления по радио у нас был также спектакль в актовом зале нашей школы, во время которого мы действительно собирали деньги в кружки для пожертвований.
А может, все было наоборот, то есть сначала было выступление в школе, являвшееся своего рода генеральной репетицией, а только потом по радио. Головой я за это не поручусь, во всяком случае, помню, что это выступление в радиостудии произвело на меня и, пожалуй, на большинство моих одноклассниц и одноклассников большое впечатление.
Что еще стоит подчеркнуть, так это национальное и религиозное разнообразие учеников в школе, бывшее впрочем, в определенном смысле, отражением существовавшей во Львове демографической ситуации.
Ведь Львов был, пожалуй, единственным в Европе, а может и в мире городом, в котором сосуществовали верховные власти 5-ти костелов (соборы римско- и грекокатолические, армянский, православный, а также еврейская синагога).
Поэтому у нас в школе были ученики и ученицы из польских, армянских и украинских семей, хотя последних было относительно немного. Были католики, но также и дети иудейского вероисповедания, которых, например, в нашем классе было почти 25%. И каким-то образом вся эта компания была дружной и жила в согласии.
Мой класс с учительницами (я – в первом ряду в харцерском мундире); Львов, весна 1938 г.
Ссоры и иногда мелкие драки случались с ровесниками – учениками соседней школы. На этой же улице, по той же стороне, очень близко находилась государственная начальная школа им. Марии Конопницкой, с учениками которой мы иногда ссорились. На жаргоне мы называли их "Конопняками", мы же звались "Стшалковяками".
Доказательством привязанности и симпатии в классах и вообще в школе был факт, что в завершение учебного года 1937/38, когда уже было известно, что после каникул мы или вернемся в нашу школу ненадолго, или вообще не вернемся, потому что вся наша семья переезжает в Варшаву, было прощальное выступление "Школьного кабаре", организованное учениками старших классов, которые прощались с нами специально составленной по этому поводу песенкой на львовском балаке (то есть львовском жаргоне), которая начиналась словами:
"Ой, грустно тут будет без тех двух байбусов (bajbus-сосунок)"
а заканчивалась
"Помните лишь, что вы львовяне,
И на веки амен, а не варшавяне
Та и все."
Львовские каникулы и поездки
Мои первые летние каникулы, которые я помню по львовскому периоду, это Яремче и Ямна над Прутом, купание под водопадом, походы к так называемому камню Довбуша. В то время мне было 3, а может 4 года, а моя сестра Тереска была еще очень маленькой. Чаще всего купался мой старший брат, который с самого детства очень хорошо плавал. Помню, что тамошние водопады в то время казались мне такими высокими, большими, а Прут был для меня огромной рекой. Мою младшую сестру во время купания мама держала на руках и подносила к водопаду, а та ревела во весь голос.
Несколько очередных, кажется четыре подряд, летних каникул мы провели в Трускавце, точнее говоря, в Помярках возле Трускавца (примерно на расстоянии трех километров). До сих пор я помню дорогу, которая от Трускавца довольно круто шла вверх, дальше через поросшую лесом территорию, чтобы потом после небольшого, довольно плоского отрезка, свернуть вправо в направлении Помярок, то есть соляной купальни.
Именно на этом повороте стоял дом лесничего, то есть дом семьи Саган, у которых мы жили. От поворота влево шла дорога до "Олесювки", усадьбы, в которой жил Олек Ярош (двоюродный брат моего отца) с женой Ольгой, русской по происхождению. Один из братьев Саган, младший, был лесничим, а второй, старший – Марек – хранителем Трускавецкого естествоведческого музея, небольшого объекта, расположенного с той же стороны шоссе, между домом Саганов и купальней в Помярках.
Этот музей был основан Раймундом Ярошем. Помню прекрасные чучела птиц и диких животных, водившихся в окрестностях, которыми я восхищался, и суетившегося между ними пана Марека, для которого этот музей был, пожалуй, всей жизнью.
Пан Марек был калекой, потому что при верхней части тела почти нормальных размеров у него были очень короткие ножки, и ростом он был немногим выше меня, мне же в то время было несколько лет. Я удивлялся его способу садиться, а правильнее говоря взбираться на стул, что он делал, опираясь на него одной рукой и практически вскакивая с пол-оборота. В течение долгого времени я не знал, как его оценить, глядя на это отсутствие пропорций. Я говорил о нем маме, что он "такой какой-то слишком большой, слишком маленький". Однако в целом он был очень симпатичный, и я очень его любил.
Конечно, ежедневно, или почти ежедневно мы ходили на пляж и купались в Помярках, где была и глубокая часть, и отгороженное мелководье для детей. Соляная купальня была устроена в старых соляных шахтах, а в близлежащем Трускавце Здрое были источники минеральной воды, пахнущей нефтью (поблизости был нефтяной бассейн в Бориславе) под названием "Нафтуся" и несколько других минеральных источников, а также здание купальни с грязевыми ваннами и прочее.
Мой отец был одним из проектировщиков ряда курортных объектов, как в Помярках, так и в самом Трускавце. Весь этот курортный комплекс относился к популярнейшим в Польше в довоенный период, и там бывали сливки общества тех лет.
Мы, будучи детьми, в то время не слишком интересовались всем этим "high life", но нас очень интересовала окрестная природа, леса, а также дикие и домашние животные, с которыми во Львове мы не сталкивались ежедневно. Здесь, помню, я довольно близко видел косуль, здесь впервые в жизни ездил верхом. Большое впечатление произвел на нас также автопробег, трасса которого проходила через Помярки, и эти вереницы автомобилей, как правило, открытых, с громко ревущими двигателями, которые проезжали, как нам казалось, очень быстро, вечером по шоссе, освещая его перед собой фарами. Тогда это плохо кончилось для собаки наших хозяев, которая выбежала на шоссе и, ослепленная фарами, погибла под колесами. Помню, мы очень переживали из-за этого.
Бывая на каникулах в Помярках, мы часто встречались со Стасем Богуским, нашим кузеном, внуком Раймунда Яроша, немного младше меня, который ежегодно вместе с мамой Зофией Богуской, урожденной Ярош, проводил летние месяцы в Трускавце на вилле своего дедушки.
Со Стасем Богуским (слева) и Мусей Ярош (дочкой Романа) в Помярах; 1935 г.
В настоящее время в украинском уже курорте "Трускавец" есть музей, и находится таблица, посвященная Раймунду Ярошу.
Мы также посещали иногда находящийся неподалеку Модрич, в котором жил второй двоюродный брат Отца, Роман Ярош, с женой Ягой и двумя детьми.
Кроме каникул мы часто устраивали воскресные походы, экскурсии под Львов, в Винники, в Бжуховице, на Чертову Скалу, или же в Лесенице, а также несколько дальше в Задвуже или Яновую Долину.
Помню, что все это тогда казалось мне таким большим, скалы высокими, а когда в некоторые места я приехал несколько лет назад, все как-то уменьшилось.
На эти экскурсии мы иногда отправлялись с мамой и ее ученицами, молодыми последовательницами Польского Краеведческого Общества, активной деятельницей которого моя мама была на протяжении всей жизни и свое увлечение прививала ученицам.
Мы также неоднократно бывали, в связи с работой и общественной активностью отца, на львовском аэродроме на Скнилове. Отец тогда был активным членом Львовского аэроклуба, проектировщиком ряда объектов на его аэродромах и планеродромах, в том числе в Безмеховой и Устяновой (Бещады). Помню, как мы наблюдали на Скнилове за стартом воздушных шаров во время соревнования на кубок Гордон-Бенетта (дядя Бронек – журналист, стартовал тогда с одним из экипажей), или же за посадкой и стартом самолетов во время одного из этапов "Chalangeu" - международного авиационного ралли вокруг Европы, в котором польские пилоты добились огоромного успеха на финише в Берлине.
Тадеуш Ярош
обработка: Мацей Янашек-Сейдлиц
перевод: Катерина Харитонова
|
Тадеуш Ярош род. 24.06.1929 во Львове харцер Серых Шеренг псевдоним "Топач" связной-вожатый отряда почтальонов Харцерской Полевой Почты |
Copyright © 2016 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.