Мое письмо брату

         Мы все больше привыкали и осваивались с нескончаемым артиллерийским обстрелом из так называемой "толстой берты", то есть тяжелого железнодорожного орудия, бомбежками, а также обстрелом из так называемых "коров", то есть шестиствольных минометов (Nebelwerfer), которые обычно стреляли залпами по шесть снарядов. Название "корова", используемое на территории Средместья, или же "шкаф" на территории Старого Мяста происходило от звука, похожего на рев коровы или сильно скрипящего шкафа, который шестикратно раздавался в момент залпа этих снарядов. Вскоре после последнего "рычания" раздавались взрывы падающих снарядов. Были два вида коров – разрушительные и зажигательные, которыми, как правило, немцы стреляли попеременно. Объект разрушался и поджигался. Люди, которые оказались на месте попадания "зажигательной коровы", погибали в муках.

         Во второй половине августа 1944 года мы квартировали в здании школы на ул. Згода, угол Сенкевича, на третьем этаже; обедали мы в столовой на ул. Свентокшиской, угол Ясной (в том месте, где теперь построено новое здание по соседству с бывшим "небоскребом".
         В тот день первая половина дня у меня была свободна, поэтому я отпросился у своего начальника старшего инструктора подпоручика "Гоздаля" (Пшемка Гурецкого) и отправился навестить брата Владислава (капрал подхорунжий "Вальтер"), который уже несколько дней был во Дворце Сташица в батальоне "Харнась". Так удачно сложилось, что у брата в тот день тоже не было службы, и, посмотрев их "владения" и вид на Краковское Предместье и костел св. Креста через выбитое окно, мы могли немного времени провести вместе. Сидя во дворе Дворца в лучах сильно греющего летнего солнца и разговаривая, мы размышляли, что там теперь делает наша семья, оставшаяся по другую сторону Вислы.
         Около полудня пришло время попрощаться. Я шел на обед, потом у меня было дежурство. Незадолго до моего ухода начался обстрел из "коровы". Первые шесть снарядов упали где-то по другую сторону Нового Свята, вторые в окрестностях ул. Коперника. Расположение мест попаданий отдельных залпов было противоположно моему направлению, так что я спокойно пошел к себе. Однако когда через развалины на тылах Дворца я добрался до ул. Ордынацкой и приблизился к переходу возле баррикады через Новый Свят, то снова услышал характерный отзвук, как мы говорили "завод коровы". Я прижался к стене, и в этот момент очередные снаряды упали в развалины между Дворцом и Ордынацкой, где я проходил минуту назад. Как только шум утих, я быстро проскочил возле баррикады через Новый Свят и дальше шел по улице Варецкой, чтобы примерно на полпути к площади Наполеона свернуть вправо и через отверстия, пробитые в стенах частично разрушенного и сожженного доходного дома дойти до ул. Свентокшиской при пересечении с ул. Чацкого.
         Я уже проходил через дыру в последней стене и за небольшой заваленной обломками площадкой видел ул. Свентокшиску и баррикаду на Чацкого, когда снова отозвались "коровы". Я быстро прошел еще пару шагов и, уже сворачивая в Свентокшиску, машинально обернулся. Я услышал грохот, вокруг все стало серым, а облако пыли поднялось над улицей Варецкой, там, где я был буквально минуту назад! Стоявший фрагмент стены сильно уменьшился. Несмотря на то, что я был харцером, я скверно выругался и одновременно подумал, что к счастью эти "коровы" на несколько минут опоздали. Несмотря на это, я был не слишком доволен, потому что направление движения очередных залпов совпадало с направлением моего пути.
         Я быстро пошел по Свентокшиской, пересек возле баррикады улицу Мазовецку, выходившую на площадь Наполеона, и приближался к цели. Независимо от всего происходящего мой желудок чувствовал, что пришло время обеда. Когда я вошел в нашу столовую, мои товарищи уже сидели за столами и ели. Это был еще тот период, когда супы были достаточно густыми, и в них плавала настоящая крупа или макароны. Я получил свою миску супа, который как-то особенно аппетитно пах и дымился, и сел за стол возле забитой большим листом фанеры витрины и спиной к ней, как раз справа от входной двери. Буквально в это же мгновение снова раздался шестикратный рев "коровы", и прежде чем я успел хоть раз зачерпнуть ложкой суп, очень близко раздался ряд очередных взрывов, воздух стал серым, слышен был звон разбивающихся остатков стекол, а большая доска, закрывающая витрину, упала на наши головы. Стол перевернулся, лавка вместе с нами тоже, а несъеденный суп растекался по полу среди обломков и пыли.
         Залп "коровы" на этот раз попал в здание напротив столовой, убив в воротах несколько стоявших там человек. Мы, к счастью, на этот раз не пострадали, разве что набили несколько шишек, но пообедать уже не смогли. Поскольку те, кто начал есть раньше, пострадали меньше всего, то пословица "кто поздно приходит, сам себе вредит" сработала на практике, а мы шутили, что наш суп съела "корова".
         Наглядным доказательством преследования нас "коровами" был факт, что несколько дней спустя здание нашей тогдашней квартиры на ул. Згода, угол Сенкевича было частично уничтожено разрушительными "коровами", а затем подожжено "коровами" зажигательными, а нам пришлось искать себе новое помещение.

         Несмотря на эти разнообразные и незначительные проблемы, в то же время мы ежедневно и даже ежеминутно бывали на волосок от смерти. Примерно в это время мы похоронили одного из наших начальников, руководителя "Пасеки" старшего инструктора "Яцека" (Эдварда Зюрна), потеряли мы также одного из наших ребят, псевдоним "Сьлюсарски", который пошел в увольнительную домой и уже не вернулся (50 лет спустя я узнал, что он погиб). Несмотря на это, а возможно именно поэтому наши непосредственные командиры, и прежде всего "Гоздаль" неутомимо поддерживали наше настроение. Устраивались собрания, в том числе одно из них 15 августа в подвалах "Прудентиаля" в зале неработавшего ресторана, во время которых мы пели харцерские песни, слушали рассказы и приносили присягу.
         Впрочем, пели мы не только на этих собраниях, но иногда и вечерами на квартире, которая во всех очередных местах находилась на верхних этажах зданий. Это неоднократно нервировало мирных жителей, которые по большей части жили тогда в подвалах. Они говорили: "тут дома рушатся, бомбы летят, а они поют". Но мы были молоды, а это пение придавало нам бодрости, ведь у нас были обязанности, мы бегали по улицам, а не были терзаемы страхами и заперты в подвалах. Со временем я это понял.
         Наша очередная база находилась на ул. Шпитальной 3 на 3-м этаже, а рядом в здании на ул. Шпитальной 5 была квартира харцерок. Смена квартиры не повлияла на объем и характер наших обязанностей. Штаб-квартира Главной Полевой Почты и Средместья-Север в течение некоторого времени находилась в южном крыле здания, со стороны ул. Варецкой. Там сортировали и распределяли письма наши подруги - харцерки.

         Все время существовала проблема с доставкой почты через Иерусалимские Аллеи, называемые в то время Аллеями Сикорского, которые находились под постоянным немецким обстрелом из зданий БНХ (на углу Нового Свята и Иерусалимских Аллей) и Живца (на углу Аллей и Маршалковской). Каждое пересечение улицы, как в начальный период, когда не было никакой защиты, так и позже, когда неглубокий ров частично заслоняли баррикады из мешков с песком, грозил смертью и действительно был оплачен многочисленными жертвами. Среди них также была наша подруга "Зенка" (Данута Наужиньска). Баррикады из мешков многократно уничтожались огнем танковых орудий, а из-за пламени подожженных немцами по обеим сторонам улицы домов иногда, даже ночью, было светло как днем. Поэтому появилась идея, чтобы между разрушенными домами по обеим сторонам Аллей устроить что-то вроде канатной дороги в виде контейнеров, которые передвигались по натянутой веревке.
         Не могу сказать, кто был автором этого проекта, тем не менее, первую попытку его воплощения в жизнь поручили нам, харцерам. С северной стороны на третий этаж сожженного здания мы поднялись втроем - "Рышард" (Михал Филипович), "Лонгин" (Михал Черняк) и я, "Топач". С южной стороны на первом этаже, а точнее перед зданием, частично под прикрытием баррикады, был "Черный Петр" (Петр Хиршбандт) с одним или двумя ребятами. Мы должны были перебросить камень с привязанной тонкой бечевкой, к которой в свою очередь была привязана более толстая веревка. Они должны были этот камень поймать, поднять веревку и натянуть на соответствующей высоте третьего этажа.
         Мы переговаривались с помощью азбуки Морзе, сигнализируя руками. К сожалению, все это было не так просто. Не удавалось точно перебросить камень, чтобы они могли поймать его, а кроме того движение, которое легко было заметить, вызывало немедленный обстрел со стороны немцев. К сожалению, все это происходило среди бела дня, еще до полудня, так что после нескольких попыток пришлось от этого отказаться. Такую канатную дорогу после второго или третьего подхода удалось наконец установить ночью саперам, но и так без особой пользы, потому что действовала она очень недолго, самое большее день или несколько дней. Немцы ее сбили. И по-прежнему почту и донесения должны были носить люди.

         Движение связных, солдат или же мирных жителей через Аллеи надо было регулировать. Во дворах и в подвальных коридорах зданий, непосредственно соседствующих с переходом, обычно собирались толпы людей, ожидавших очереди на переход. Требовались специальные пропуска. Группки людей пропускали попеременно, раз в одну, раз в другую сторону. В узком туннеле или же полутраншее между баррикадами из мешков с песком не было возможности разминуться. Стоявшие по обеим сторонам прохода солдаты переговаривались с помощью полевого телефона, но соединение часто прерывалось.
         Помню, как однажды, во второй половине августа поздно вечером мой брат Владек (подхорунжий "Вальтер") и его друг Витольд Кежун (подхорунжий "Выпад") пришли на нашу квартиру на Шпитальной и попросили "Гоздаля", чтобы он отпустил меня на одну ночь и позволил пойти с ними на другую сторону Аллей навестить родных. У нас была дальняя родня на Вильчей, а кроме того семья тогдашней невесты моего брата жила на Мокотовской. "Гоздаль" согласился. Мы пошли. Пропусков у нас не было. С улицы Видок мы вошли во двор, где было полно людей. Витек оставил нас, мы присели на корточки у стены в углу двора. Мы с братом немного поговорили, потому что добрых несколько дней не виделись, и немного подремали.
         Мы ждали, удастся ли Витеку как-то получить разрешение на наш переход. Не знаю, как он это сделал, какие аргументы использовал, притворялся ли, что у него какое-то особое задание, но через некоторое время мы заметили, что со стороны арки, ведущей к самому переходу, идет солдат и зовет: "группа подхорунжего "Выпада"!, группа подхорунжего "Выпада"! Мы немедленно вскочили, один большой, второй маленький, и пошли за солдатом. Оказалось, что он привел нас к ожидавшему у самого перехода "Выпаду". Нас пропустили вне очереди. Оба дома по обеим сторонам Аллей горели. С другой, южной стороны, через выбитое в стене отверстие надо было входить, а точнее вскакивать в подвал. В коридоре невероятная жара, жар бьет от раскаленного бушующим наверху пожаром перекрытия, но несмотря на это люди молча ждут своей очереди, чтобы пройти.
         Выйдя на ул. Новогродску, мы с Витеком разделились, договорившись через несколько часов встретиться на этом месте. Южное Средместье в то время было еще оазисом спокойствия, по крайне мере нам так казалось. Относительно мало обломков на улицах, в некоторых окнах еще немного стекол. На Вильчей, у дяди и тети Шеллер мы узнали, что на самом деле здесь не так спокойно. Дядя Янек, который в начале восстания участвовал в гражданской службе, погиб во дворе здания от взрыва снаряда из гранатомета.
         Большая часть жителей уже кочевала в подвалах, но тетя Хеня со своими сыновьями, 12-летними близнецами Юреком и Збышеком была в своей квартире на втором этаже. Мальчишки, которых вытащили из постелей, с восхищением рассматривали нас и наши повязки, но были немного разочарованы, что у нас нет при себе оружия. Конечно, они хотели немного им побаловаться и посмотреть. Нотабене, когда я снова навестил их, на этот раз без брата, в середине сентября, когда у меня уже был свой пистолет "Кольт", то не мог от этих просьб отделаться и наконец, вынув магазин с патронами, дал его им в руки.
         Конечно, они немедленно исчезли вместе с ним, обещая вернуться и отдать его мне через полчаса. Я остался и разговаривал с их мамой, которой принес в подарок бутылку масла (олифы), на котором можно жарить какие-нибудь лепешки. Когда через некоторое время вернулся один из близнецов – Збышек, и я спросил, где мой пистолет, то услышал, что "Юрек еще бегает с ним по подвалу и пугает баб". К счастью через пару минут Юрек вернулся и отдал мне пистолет. Поэтому я мог, более-менее вовремя, вернуться на квартиру, к своим обязанностям.

         О том, где и как я получил этот пистолет, я расскажу немного позже, потому что это само по себе достойно упоминания, но это произошло примерно через несколько недель после того первого визита к тете. Во время этого первого посещения Владек еще пошел на Мокотовску, но там не застал никого из родных Марыси. Встретить ее саму он не рассчитывал, потому что знал, что она тоже участвует в Восстании и находится на Мокотове. Через пару часов вместе с Витеком мы вернулись назад, но на сон той ночью много времени не осталось, а потом был целый день обычной службы.
         Через несколько дней было воскресенье. Гоздаль, как правило, старался, чтобы мы могли в такой день принимать участие в мессе и по возможности приступить к таинствам. Мне, из-за того, что до Восстания я почти 2 года был министрантом в костеле на Саксонской Кемпе, часто выпадала обязанность служить во время мессы. Впрочем, не только во время месс, организованных для нас, но неоднократно во время месс для гражданского населения, которые служились в самых разнообразных местах, иногда во дворах, в разных подвалах, часто даже в узких, душных подвальных коридорах, возле маленького столика вместо алтаря, со мной в качестве министранта, почти прижатого к спине священника, и с толпой людей, теснящихся в коридоре в обеих направлениях.
         Наши мессы, как правило, проходили у нас на квартирах. Мне особенно запомнилась одна из них, которая состоялась в конце августа в квартире на ул. Шпитальной 3, на 3-м этаже в самой большой комнате этой квартиры со стороны улицы Шпитальной. В этой комнате было большое окно и широкая балконная дверь, а между ними участок стены шириной примерно 1,2 м, возле которого был поставлен стол, заменяющий алтарь. Стекол в окне и в дверях балкона уже давно не было.
         Напротив, на Шпитальной 4 или 6 между двумя более высокими зданиями был двухэтажный дом, на крышу которого мы смотрели из наших окон.
         В тот день с утра был сильный артобстрел окрестностей площади Наполеона, но это не повлияло на наши планы, и началась месса, конечно на латыни. Ксендз возле стола-алтаря, сразу за ним я на коленях, а за нами вся комната заполнена нашими ребятами. Было уже после евангелия, после нескольких слов проповеди или как теперь говорят хомилии, после "sanctus", было конечно и пение. Обстрел приближался, отзвуки взрывов заглушали слова ксендза. Я не оглядывался, но чувствовал, что Гоздаль постепенно уводит ребят вглубь квартиры или даже вниз. Внезапно снаряд ударил в тот низкий дом напротив, все вокруг стало серым. Ксендз, собственно говоря, не прервал мессу, а только на минуту замолчал, наклоняясь, прикрыл собой облатку и чашу. Мне было стыдно оставить его одного, поэтому я стоял на коленях в тишине, а когда через минуту пыль осела, оказалось, что в комнате остались только ксендз и я – министрант. Нас обоих от осколков закрыл тот фрагмент стены, возле которого стоял стол-алтарь. А здание напротив было серьезно повреждено, практически разрушено.

         Ситуация в Северном Средместье быстро ухудшалась. После падения Повислья немцы наступали дальше вглубь улиц Свентокшиской и Варецкой, все больше приближаясь к площади Наполеона. Наконец в первые дни сентября было принято решение, что весь наш отряд переходит в Южное Средместье. Обслуживание полевой почты в Средместье будет проводиться "набегами" – патрулями, приходящими с той стороны Аллей со сменой каждые 24 часа. Я имел удовольствие двое суток первым приводить такой патруль из четырех человек. Тем временем теперь, ночью, неся с собой все личное имущество (впрочем минимальное), оборудование и какое-то продовольствие, которое у нас еще было, всей группой мы перешли через Аллеи Сикорского, направляясь на ул. Хожу 13, где уже квартировали "завишаки" из роя Западных Земель под руководством "Виктора".

         Через несколько дней уже все вместе мы перебрались на ул. Мокотовску, угол Кошиковой, где с тех пор, вплоть до капитуляции восстания, находилась наша база, называемая базой между баррикадами, потому что на самом углу, поперек ул. Кошиковой, как раз возле нашего здания была последняя польская баррикада с бункером, а сразу же за ул. Натолиньской, тоже поперек Кошиковой была немецкая баррикада. В наше здание надо было входить через разрушенный магазин примерно посередине, между ул. Кошиковой и ул. Шопена. Дальше можно было пройти на застроенный со всех сторон двор или по лестнице наверх. Наша квартира занимала второй и третий этаж, причем моя дружина была расквартирована на третьем этаже, в бывшей кухне со двора.
         Места было не слишком много, потому что, хоть численность дружины уменьшилась, однако нас все равно было 8 или 9. Была только одна кровать, на которой обычно спал тот, кто в данный момент был болен или просто плохо себя чувствовал. Остальные спали на сенниках на полу, вся поверхность которого таким образом была занята. Еду мы должны были готовить себе сами, в чем нам помогала находившаяся в помещении двухконфорочная плита с железной поверхностью. На ней мы обычно готовили суп "плюйку" (из молотого в кофемолке ячменя или овса с шелухой) или жарили лепешки на воске, парафине или олифе. Как ячмень, так и жиры (формально говоря - несъедобные) мы приносили на собственных спинах со складов в Северном Средместье по другую сторону Аллей, из подвалов на ул. Ясной (жиры) или со складов пивоваренного завода Хабербуша на ул. Гжибовской или Крохмальной, где лежали высокие, на несколько метров груды ячменя, приготовленные для производства пива. Эти склады, собственно говоря, находились на нейтральной полосе между польскими и немецкими позициями, поэтому насыпать ячмень в мешки или рюкзаки надо было по мере возможности тихо.
         Полученное таким способом продовольствие надо было нести через территорию всего повстанческого Средместья, через туннели, подкопы, баррикады и развалины. Несли, как правило, два мешка или рюкзака, спереди на груди и сзади на спине, так что хуже всего было в туннелях, когда надо было идти на корточках, потому что если наклониться, то ячмень спереди сыпался под ноги, а сзади за воротник. Такая экспедиция занимала обычно целый день, но другой возможности не было, а есть что-то было надо. Способ питания, конечно, оказывал влияние на наши желудки, а гигиенические условия на нашу чистоту, так что появились вши, а ночью надо было неоднократно вставать и бежать в "туалет" во дворе. Сам выход из переполненного помещения иногда сопровождался юмористическими моментами, особенно если потребность настигала кого-то, спящего далеко от двери. Тогда в полной темноте в середине ночи не раз раздавался голос передвигающегося ощупью нашего сонного товарища "панове, где тут выход, где тут выход", какое-то бурчание наполовину спящих, лежащих на полу и наконец, уже совершенно отчетливый голос "пострадавшего": "о боже, только не по головам", и взрыв смеха остальных.

         В наши обязанности входило в то время обслуживание наблюдательного пункта на чердаке самого высокого в том районе здания на ул. Кошиковой 39.
         Эту позицию соединяла с нашей квартирой линия полевого телефона, с помощью которого передавали донесения и по возможности распоряжения в обратном направлении. Однажды где-то в середине сентября, когда мы как раз находились в комнате "Гоздаля" на собрании вожатых, оказалось, что телефон не работает. "Гоздаль" велел троим из нас, то есть "Пляцеку", "Послушному" и мне, пойти проверить и исправить соединение. Мы вышли, линия шла по воздуху на другую сторону улицы Мокотовской, дальше через частично разрушенную пустую квартиру, через двор к флигелю, проходом в стене к следующему зданию и так далее. У "Пляцека" тогда был свой собственный пистолет, "Послушный", с которым я впрочем, немного спорил, нес нашу "служебную" винтовку, а я, уступив ему, шел с пустыми руками, поэтому мне надо было проверять линию и соединять порванные провода.
         В тот момент, когда мы находились на втором дворе, идущая нам навстречу женщина обратилась к нам со словами: "О, панове, как хорошо, что я вас встретила. Мой брат ранен, лежит в госпитале и наверняка уже не сможет этим пользоваться, а вам это может пригодиться". Говоря так, она протянула руку, в которой держала кобуру с пистолетом, как потом оказалось "Кольтом – 7-й". Из нас троих только я был с пустыми руками, поэтому она дала его мне. "Послушный" непременно хотел его взять и отдать мне винтовку, но второй раз я ему уже не уступил. Я проверял линию дальше, но теперь у меня был собственный пистолет, из которого я впрочем, только раз выстрелил.
         У входа на нашу базу был сторожевой пост, на котором мы стояли с этой "служебной" винтовкой. Когда мы так стояли, опершись плечами о стену, держа винтовку, то не раз, особенно ночью, глаза сами закрывались, а ноги подгибались в коленях, благодаря чему человек просыпался.

         Именно там я стоял, когда в полночь с 30-го сентября на 1 октября наступило перемирие. Внезапно утихли отзвуки всех выстрелов, как винтовочных, так и артиллерийских с нашей и с немецкой стороны, и наступила полная тишина. Именно тогда я убедился, насколько верно утверждение, что от тишины может буквально звенеть в ушах.
         В этот момент мы еще не знали, что перемирие - это прелюдия к капитуляции восстания, что уже приближается конец этого двухмесячного периода свободы, что мы снова попадем в лапы оккупантов.
         С этого момента мирные жители могли в нескольких установленных местах покидать город. Что касается военных, вопросы не были еще окончательно решены, переговоры продолжались. Я имел удовольствие с одним из моих ребят и одним солдатом из АК, немного старше нас, стоять на посту в таком месте выхода возле последней польской баррикады на улице Паньской, за улицей Вроней. Оружие мы оставили на последнем посту на углу Паньской и Вроней. С немецкой стороны к нам подошли также без оружия, в немецких мундирах солдаты, говорившие по-русски, наверно члены отрядов РОНА, сражавшихся на стороне немцев. Движение на переходе было минимальное, и они предложили нам "товарообмен", то есть "сало" на "шнапс", но мы не только не хотели, но и просто ничего не могли обменять. Мы старались вообще с ними не разговаривать.

         В тот же день или на следующий я получил согласие "Гоздаля" на то, чтобы пойти в Северное Средместье, где на площади Домбровского в бывшем здании Херсе сейчас квартировал батальон "Харнась", то есть отряд моего брата. Я нашел его, переночевал там, меня обильно накормили кашей с гуляшом из собаки, и сидя в лучах греющего солнца на плоской крыше или террасе этого здания, мы рассуждали, что теперь делают наши мама и сестра где-то там, на Саксонской Кемпе, и что происходит с отцом после завершения восстания на Праге. Мы также размышляли, что с нами будет дальше. Ведь пока что это было только перемирие. Гражданское население могло выходить из города, но военные нет. Нам казалось, что после выхода из города мирных жителей бой будет продолжаться. А если нет? Если будет капитуляция, то что, плен? Должен ли я выйти вместе с братом или остаться со своими ребятами? Уже ходили слухи, что таких молодых, как я, в лагеря забирать не будут, так что оставалось выходить самому с мирными жителями и, как казалось, искать какую-то отправную точку в Генеральной Губернии вне Варшавы.
         Приняв такое решение, мы с братом попрощались, не догадываясь, что снова увидимся только через 16 лет. Через несколько дней, уже после окончательной капитуляции города, мы покидали Варшаву. Брат со своим отрядом по улице Вольской, а я с мирными жителями по улицам Сьнядецких и 6-го Августа (в настоящее время Нововейской).

         3 октября, во второй половине дня во дворе дома на ул. Вильчей 41, где тогда еще находилась Главная Харцерская Полевая Почта, состоялась последняя поверка наших харцерских отрядов. Мы построились в две шеренги, был прочитан последний приказ генерала "Монтера", в котором были перечислены некоторые из нас, награжденные боевыми наградами. В том числе и я в то время узнал, что, как и несколько наших ребят, был награжден Крестом Отважных.
         Был прочитан также приказ начальника Серых Шеренг – старшего инструктора "Орши" (Станислава Броневского), из которого я узнал, что получил харцерское звание "дружинника" (орлиного харцера). Прочитав приказ, "Орша" также обратился к нам непосредственно, благодаря нас и прощаясь. Мы также узнали официально o рекомендации, чтобы те, которым еще нет 16 лет, выходили с гражданским населением.
         Мы пропели гимн и харцерскую молитву и наконец - "разойтись". Мы поняли, что это уже конец.
         Мы были злы и раздосадованы. Два месяца боев, но и свободы, и все напрасно. У нас было еще немного патронов, и из-за этой обиды и злости мы решили устроить учения по стрельбе. Втроем: "Пляцек", "Виктор" и я, в пустом помещении магазина, в том крыле здания, где была наша квартира, со стороны ул. Кошиковой, мы стреляли по розеткам неработающей электрической сети. Даже неплохо и довольно метко у нас получалось, и вскоре обоймы были пусты.
         Вечером того же дня было закопано оружие, харцерское знамя и разные важные документы во дворе нашей квартиры, во дворе напротив и во дворе на Вильчей. Все было старательно защищено, смазано, завернуто в тряпки и сложено в металлические ящики, но, к сожалению, толку от этого было немного, потому что потом большая часть вещей и так попала в нежелательные руки.
         Варшава пустела. Даже погода изменилась. Если раньше со второго или третьего августа, когда в городе буквально бушевали пожары, не было ни капли дождя, который бы так пригодился, то именно теперь пошел дождь.

Тадеуш Ярош

обработка: Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова

Тадеуш Ярош род. 24.06.1929 во Львове харцер Серых Шеренг псевдоним "Топач" связной-вожатый отряда почтальонов Харцерской Полевой Почты

Copyright © 2016 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.