Ежи Сенкевич родился в 1924 году в семье интеллигентов - родители были государственными служащими. До войны он учился в гимназии имени Стефана Батория в Варшаве. Учебу в гимназии прервала война. В начале оккупации Ежи Сенкевич учился на подготовительных курсах для профессиональных школ, открытых профессорами гимназии в качестве прикрытия подлинной деятельности, которая состояла в подготовке учеников к получению свидетельства об окончании гимназии. Ежи Сенкевич получил свидетельство и продолжил учебу на тайных курсах. Учебу он прервал в 1943 году, вступив в Армию Крайову, где выполнял обязанности курьера. Одновременно по поручению Армии Крайовой он начал работать в немецкой фирме OBHUT, занимавшейся охраной складов и объектов на немецких аэродромах.
         Весной 1944 года Ежи Сенкевич был временно переведен в 1140 взвод АК из-за опасности деконспирации в его предыдущем формировании – отряде Кедива. Приказы о возвращении в родное формирование поступили уже во время концентрации перед восстанием, однако из-за протеста капитана "Конрада" и поручика "Войцеха" Ежи Сенкевич остался в рядах 1140 взвода, в котором командовал отдельной ударной группой.
         Во время Варшавского Восстания Ежи Сенкевич сражался на Чернякове (в том числе участвовал в атаке на Мост Понятовского), Садыбе, Мокотове, на так называемом Черняковском плацдарме, снова на Мокотове, а после перехода каналами в Средместье в окрестностях улицы Новогродской.
         Вскоре после капитуляции он бежал из плена и служил в Блоне у подхорунжего "Внука" – Тадеуша Топчевского. Он получил фальшивую кенкарту и начал службу в 57 взводе 10-го полка АК. В период, непосредственно предшествующий январскому наступлению Советской Армии, он входил в состав смешанной аковско-советской группы. В ней состояли также солдаты батальона "Зоська" (в том числе Михал Глинка) и майор Яковлев из разведывательной группы Первого Белорусского фронта.
         Затем Ежи Сенкевич принимал участие в так называемой "Второй Конспирации". Арестованный в первый раз в августе 1945 года, он был освобожден через несколько месяцев. Позже он работал в UNRRA и одновременно учился в Варшавском Университете. В 1946 г. он принимал участие в качестве контактного офицера в работе миссии Американской Армии, занимавшейся поиском пропавших и погибших на территории Польши солдат и офицеров американских авиационных и сухопутных войск. В 1949 году Ежи Сенкевич был снова арестован и сидел в тюрьме 6 лет, в том числе 15 месяцев провел в камере с Владиславом Бартошевским. После освобождения в 1955 году он начал работать в фирме "Бетон Сталь", а затем открыл частную ремесленную мастерскую. Ежи Сенкевич живет в Варшаве, на Черняковской Садыбе.
         Ежи Сенкевич награжден Серебряным Крестом Ордена Виртути Милитари, а также дважды Крестом Отважных.

современная фотография Ежи Сенкевича

                  1. В.В.: Задание, которое Ваш взвод получил в первый день Восстания, состояло в захвате Моста Понятовского. Можете ли Вы рассказать подробнее о подготовке к этой операции?

         Е.С.: 30 июля состоялось совещание командира взвода с командирами отделений и предварительное определение боевых заданий на первые часы восстания. Совещание происходило на конспиративной квартире на улице Новый Свят 16. В этой же квартире был сборный пункт взвода поручика "Торпеды" из батальона "Метла" Группировки "Радослав". Эти отряды сначала должны были совместно с моим взводом 1140 блокировать перекресток Новый Свят – Иерусалимские Аллеи с направлением атаки на Национальный Музей – Банк Народного Хозяйства. Никаких конкретных предварительных приказов относительно объекта наступления мы в то время еще не получили. Сам командир взвода, которого мы расспрашивали, был обеспокоен отсутствием данных об объекте атаки, подчеркивая в разговорах нехватку времени для предполагаемой оперативной разведки сил противника.

         День 31 июля прошел без особых происшествий. Все указывало на то, что срок начала восстания снова будет перенесен. Во второй половине дня состоялся разговор солдат ударной группы с командиром роты, которому предложили создать боевые группы из 3-х человек, вооруженных пистолетами, чтобы разоружать немецких солдат, сновавших в районе Верхнего Чернякова. Командир роты, посоветовавшись с капитаном "Конрадом", не дал согласия на предложенную операцию, обосновывая отказ опасностью деконспирации сборных пунктов отдельных формирований. Немецкая сторона 31 июля справилась с паническим отступлением, в город вернулась полиция и разные учреждения, прибыл генерал Штахель, назначенный военным комендантом Варшавы-Крепость. Сквозные трассы, особенно Иерусалимские Аллеи, Аллея 3-го Мая и виадук Моста Понятовского были очищены от отступающих коллаборационистских и немецких частей. С запада на восток двигались крупные танковые группы. Разведка сообщила о частях элитной дивизии "Герман Геринг" и отряде O.K.W. (Верховное командование Вермахта). У солдат этой части была повязка с надписью "Герман Геринг" на левом рукаве мундира на уровне манжета. Боевые машины и танки этого формирования шли на восток в полной полевой маскировке. Создавалось впечатление, что эти отряды настроены на столкновение с Советской Армией еще в границах Варшавы. Улицы города патрулировали группы, состоящие из солдат Вермахта, полиции, Ваффен-СС в количестве 15-20 человек. Они останавливали и обыскивали не только штатских, но также членов немецких формирований, выискивая дезертиров. Сквозные трассы патрулировали военные жандармы венгерской армии – верный признак концентрации венгров в районе Варшавы. Над городом велись бесконечные воздушные поединки советской и немецкой авиации. Восстановление немцами порядка беспокоило, но одновременно создавало иллюзию скорого прихода Советской Армии в Варшаву.

         Связной командира "Боб" принес на квартиру ударной группы приказ боевой готовности для всего взвода, одновременно поручая "Франеку" явиться на совещание в 11.30 в здание Городского муниципалитета на улице Новый Свят (в том месте, где находится бывшее здание ЦК ПОРП (Польская Объединенная Рабочая Партия). Около 11-и на сборный пункт Солец 41 прибыл "Франек", которому передали содержание приказа и поручение отправиться на совещание. Отправляясь туда, командир взвода взял с собой меня, "Серого" и нескольких связных. Совещание началось около 12-и в одном из залов Городского муниципалитета. Охраной занимались отделения из 1138 и 1139 взводов, вооруженные, с бело-красными повязками. В помещении офисно-школьного типа установили доску, на которой мелом был нарисован план трассы Аллея 3-го Мая-Виадук-Мост Понятовского и его варшавский плацдарм с обозначенными направлениями атаки отдельных взводов. Открывший совещание командир роты сообщил следующие данные: час "В" назначен сегодня в 17 часов. Пароль и отзыв на ближайшие 24 часа: Вольность-Варшава. Боевая задача для взвода 1140: атаковать с южной стороны немецкий гарнизон варшавского плацдарма Моста Понятовского, ворваться на мост, обезвредить заложенные там заряды. Двигаться по мосту в направлении Саксонской Кемпы, ни в коем случае не позволяя его взорвать. Из 1140 взвода на совещании присутствовали "Франек", я и "Серый". Связные разных отделений ждали в соседнем помещении. Подхорунжий "Аля" (Казимеж Имрот), который прибыл на совещание с опозданием, немедленно начал перегруппировку своего отделения из района Нового Свята в район улицы Солец 24.

         Продолжая совещание, "Войцех" на вопрос относительно сил противника на предмостье подтвердил отсутствие какого-либо элементарного распознания. На основе наблюдений в предыдущие недели он заявил, что это вероятно расчеты зенитных орудий, которые входили в состав противовоздушной обороны района Варшавы. Такое ответственное задание застало нас врасплох, но одновременно мы были убеждены, что будем первыми солдатами, которые в бою встретят авангард Советской Армии. Еще до окончания совещания "Франек" отпустил также подхорунжего "Серого", поручив ему проследить за перегруппировкой взвода на новую исходную позицию в районе дома Солец 24. Затем на совещании командиру роты был задан ряд вопросов. Подхорунжий "Сава" расспрашивал о взаимодействии с отрядами с восточной стороны (Саксонская Кемпа).
         "Войцех" уверял, что наше наступление полностью синхронизировано, и мы должны встретить наших товарищей по оружию на мосту. Последовало еще несколько вопросов, в которых постоянно поднималась проблема оружия. Его должны были получить на складе на ул. Красного Креста в количестве, достаточном для всех. Уже в начале совещания, глядя на рисунок направления нашей атаки, я сомневался, сможем ли мы форсировать заграждения и сплетение колючей проволоки, охранявшие подход к позициям противника на мосту. Я поделился своими замечаниями с "Франеком" и сидящими возле меня товарищами. Мои сомнения подсказали мне идею, которую – когда поручик "Войцех" спросил, есть ли у собравшихся вопросы – я с согласия "Франека" представил командиру роты. Рассчитывая на отвагу и самоотверженность моих товарищей из ударной группы, которые, в чем я был уверен, в рукопашном бою справятся с поставленной задачей, я предложил: ударная группа из 1140 взвода поднимется на виадук Моста Понятовского на уровне спуска на улицу Солец. На трамвайной остановке они остановят трамвайный вагон, осторожно выведут штатских, займут моторный вагон, на котором подъедут к немецким позициям у въезда на мост. Внезапной атакой из трамвая в рукопашном бою они уничтожат гарнизон плацдарма и забаррикадируют въезд на мост с помощью двух трамвайных вагонов, одновременно создав в них позиции автоматического оружия. Проект был отклонен. Поручик "Войцех", цитируя, сказал дословно: "диверсия закончилась, теперь мы являемся обычным военным отрядом и должны придерживаться общепринятых правил уличных боев". Я принял к сведению его замечание. Я был командиром ударной группы и прекрасно понимал, что вместе с моими товарищами мне придется открыть дорогу остальной части взвода.

         Мы с "Франеком" вышли с совещания, все время разговаривая о вооружении взвода и ожидавшем нас задании. Я ни минуты не сомневался, видя энтузиазм товарищей во время концентрации, что они готовы на любые жертвы. Прямо с Нового Свята мы с "Франеком" пошли пешком по Аллее 3-го Мая в направлении виадука. Когда мы проходили мимо Национального Музея, нас остановили солдаты Ваффен-СС, стоявшие там на посту. Мои документы из строительной авиационной части спасли "Франека" от проверки документов. У нас были при себе пистолеты, без перестрелки бы не обошлось. Легко догадаться, чем бы закончилась перестрелка на открытом виадуке. Пройдя через район немецких позиций на плацдарме возле моста, мы с "Франеком" остановились примерно в 50 метрах от проволоки, окружавшей укрепления.
         Опершись о балюстраду виадука лицом к юго-востоку, минут 10 мы наблюдали за поведением немецкого гарнизона. За это короткое время нам удалось установить следующее: немецкую часть зенитной артиллерии, которая несколько месяцев занимала платформы на каменных башенках, являвшихся чем-то вроде ворот моста, сменил отдел Вермахта в мундирах фельдграу (у их предшественников были стальные мундиры Люфтваффе). На земляном валу позиции двух зенитных орудий вероятно калибра 22 мм с двойными дулами (спаренные). Возле орудий расчеты в боевой готовности. Артиллеристы в боевых шлемах с руками на рукоятках. Офицер в звании лейтенанта осматривал в бинокль восточную сторону неба. В направлении города, обложенные мешками с песком, два пулемета типа MG-42 на штативе, под охраной солдат. Сегодня, на основе немецких материалов, можно со всей уверенностью установить, что это был 654 взвод батальона саперов Вермахта, входившего в состав группы Армии Центр, который 28 июля был непосредственно подчинен начальнику саперов 9 Армии. Две роты этого батальона под командованием капитана Треннера с собственным взводом зенитных орудий начали минирование мостов и подготовку их к взрыву уже 29 июля в утренние часы.

         1 августа около 9-ти утра все гарнизоны докладывали в штабе капитана Треннера, который располагался в доме "Шихта" на Новом Зъязде, о готовности к взрыву мостов. В гарнизоне Моста Понятовского был 1 офицер, 3 унтер-офицера, 25 солдат. Как показывают немецкие данные, наступление 1138, 1129, 1140 взводов должно было ударить в самое невралгическое место дорожной транспортной системы 9 Армии. Бои за освобождение этой трассы, которые немцы вели 3 августа при участии отборных фронтовых частей, таких, как 19 танковая дивизия и 4 Восточно-прусский полк гренадеров, дополнительно подтверждают стратегическое значение повстанческой атаки на варшавский плацдарм Моста Понятовского. Можно утверждать, что 1 августа мы были одной из групп, действовавших непосредственно в пользу восточного фронта и группой, которая в случае успешного развития советского наступления сыграла бы ведущую роль, открывая путь к Варшаве.


                  2. В.В.: Как Вы оцениваете начало Восстания на Чернякове?

         Е.С.: Восстание – это была большая импровизация. В первые дни восстания ситуация на Чернякове выглядела плохо – посмотрите на карту. В те дни огромная часть Чернякова была нейтральной полосой, только в окрестностях Мучной повстанцы создали "укрепленный лагерь", как я его называю, в треугольнике улиц: Черняковская, Солец и Мучная. Одна баррикада была на Мучной и Сольце. В этом лагере собрались остатки отрядов, разбитых во время неудавшихся штурмов 1 августа. Это были отряды V Группировки "Топора", кавалеристы из V Района Мокотув, а также мой 1140 взвод из III группировки АК "Конрад", III рота, и даже солдаты из VII пехотного полка "Гарлух" с Окенче. Командир моей роты, то есть командир 3 роты III Группировки "Конрад", поручик "Феликс" Шанявски ночью с 1 на 2 августа вместе с 5 солдатами переплыл на Саксонскую Кемпу, и больше мы о нем ничего не слышали. Разбитыми отрядами пытался командовать самозванный капитан, псевдоним "Сип" Изидорчик (на самом деле сержант ВП), одним из "подвигов" которого было убийство подпоручика Ледуховского, офицера кавалерии, в его собственной квартире на Пшемысловой. "Сип" за это судили после войны. У нашего непосредственного командира, подпоручика "Франека", старше нас лет на 10, учителя по професии, были хорошие намерения, но он был скорее педагогом, а не командиром. В моей ударной группе из 11 повстанцев оружие было у 7, у остальных гранаты. Частично мы были одеты в пантерки, добытые благодаря захвату немецкого грузовика ночью с 1 на 2 августа.

         Утром 3 августа произошло столкновение с немецкими танками 19 танковой дивизии, идущими под Варку. Они не могли пройти через Иерусалимские Аллеи, а у них был приказ выйти из Варшавы в южном направлении. Несколько машин, в том числе танки, съехали с моста Понятовского, чтобы ехать вдоль Вислы. Дорогу им преградила баррикада на углу Мучной и Сольца, и на Черняковской. В моем взводе не было противотанковых гранат. К счастью люди "Топора" с сержантом "Малым" располагали взрывчатым зарядом, сделанным из небольшой авиационной бомбы, может, 20 кг, и он повредил немецкий танк типа Panzer IV, когда тот подъехал близко. Это не был "Тигр". В большинстве воспоминаний каждый немецкий танк или штурмовое орудие это пресловутый "Тигр". На самом деле я никогда не видел танков этого типа в бою на улицах Варшавы. Это были слишком хорошие машины, чтобы немцы тратили их в уличных боях. Танк с поврежденной гусеницей остался возле баррикады, остальные немецкие машины ждали на пристани "Сирена", а немецкая пехота начала двигаться в нашем направлении. Для нас это было тяжелое испытание. Каждый спрятался в какую-нибудь дыру. К счастью оказалось, что немцы стреляли в нас противотанковыми снарядами – они были подготовлены к битве с русскими T-34, а не с нами. Такой снаряд мог нанести ущерб только при прямом попадании. Кто-то из товарищей показывал мне позже эти противотанковые снаряды как "неразорвавшиеся", найденные в квартирах в виде "снаряда", который выглядел так, словно не взорвался, но это был противотанковый сердечник. В бою был тяжело ранен подпоручик "Франек".

         Под прикрытием пулеметного огня немцам удалось забрать поврежденный танк. Бой с нами не входил в их намерения. После этого столкновения они отступили из Варшавы другой дорогой, через улицу Розбрат. В нашей компании не было командира. Порядок наступил 7-8 августа, когда прибыл капитан "Крыска". Семь предыдущих дней было просто безначалие. То, что я помню об этом участке, это балаган и отсутствие командования.

         Не знаю, как проходило бы Восстание на Чернякове, если бы не прибыл "Крыска". "Крыска" привел с собой 4 роты ВСОВ, то есть Военной Службы Охраны Восстания, полностью безоружных. В этих отрядах было по 3-4 пистолета на роту. В повстанческой армии в начале Восстания были две категории. Во-первых, исчезли отряды Кедива. Когда началось Восстание, Кедив перестал существовать как таковой. Он был не нужен. Из него создали строевые батальоны – отряды первой категории, боевые, как например, моя рота, зато отряды второй категории назывались ВСОВ. Они занимались тем, что когда мы захватывали здание, и надо было это здание охранять, приходила ВСОВ. Если мы создаем лагерь для пленных, то не мы охраняем его, а ВСОВ. Группировка "Крыски" состояла из ВСОВ. Это были 21, 22, 23, 24 роты, если я не ошибаюсь. На Чернякове было довольно много солдат из группировки поручика "Топора", который не раскрывал местонахождения своего штаба, а просто сидел на улице Серой. А все отряды были в глубине Чернякова и занимали баррикады на Черняковской, Сольце и Мучной. Когда появился "Крыска" и привел эти заменители четырех рот, наверху, в Уяздовских Аллеях, где находился штаб, который сначала был на Кручей, пришли к выводу, что надо забрать часть черняковских отрядов. Там не было войска, был батальон "Ручей", некому было занять Уяздовские Аллеи. И тогда с Чернякова забрали две роты поручика "Топора". Чернякув опустошили, но заблокировали полицию в Сейме. Таким образом на Чернякове осталась часть группировки "Топора" с его заместителем поручиком "Тумом". На Чернякув отправили также парашютиста, тихотемного капитана "Тура", который из всех этих небольших отрядов начал создавать батальон. В состав этого батальона вошел в качестве основного 1140 взвод, в котором я был сначала, перед прибытием на Мокотув.

         Крыска сделал одну важную вещь. Он отправил все отряды, которые были в этом укрепленном лагере сгруппированы в квадрате четырех упомянутых улиц, как можно ближе к немцам. С Черняковской он переместил их на Розбрат, потому что по другой стороне улицы Розбрат в гимназии Батория находился батальон СА, так называемые "желтки" (из-за желтого цвета мундиров). На Лазенковской были наши, которых отправил "Крыска", а по другой стороне кавалеристы из Ваффен-СС. Единственное, что ему мешало полностью захватить Чернякув, это школа журналистики на улице Розбрат. "Крыска" велел захватить эту школу 11 августа. В ней было несколько солдат Вермахта, охранявших склады, которые сбежали наверх, в Сейм. Таким образом фронт на Чернякове установился вдоль улицы Розбрат до Лазенковской, Лазенковской до Вислы, и это была территория с узким проходом в Средместье через Управление социального страхования, больницу, улицу Княжескую.

         Меня тогда уже не было на Чернякове, поскольку пятого августа я попал на Мокотув, на ул. Мальчевского с 5 людьми (в том числе четырьмя из моей бывшей ударной группы). Все перешли на Мокотув с оружием. Мы до конца были сплоченным отрядом. На Мальчевского находилось командование полка "Башта" (часть раньше вышла в Кабаты). "Реда" выслушал мой рапорт, увидел наше вооружение и сказал – вы пригодитесь. Так началось мое пребывание на Мокотове.

Ежи Сенкевич в пантерке

                  3. В.В.: Каково было вооружение отрядов, находящихся на Чернякове?

         Е.С.: Вооружение в первый день восстания было трагичное, смешное и трагичное. В сентябре 1939 года форт на Садыбе защищал резерв какого-то пехотного полка, кажется 336. После боев с немцами часть этого формирования отступила в направлении улицы Черняковской. Во время капитуляции они находились в районе улицы Солец. На территории фабрики они закопали свое вооружение и пошли домой, разошлись. Наши, кажется 5 августа, получили "наводку", что там закопано оружие. Они выкопали пару ручных пулеметов образца 28, в очень плохом состоянии, выкопали боеприпасы, гранаты, французские винтовки и таким примитивным способом довооружили хотя бы по полтора десятка человек во взводе.

         Вторым счастливым событием для Чернякова было то, что один из самолетов, производивших сбросы для Варшавы, сбросил в районе Чернякова весь свой груз. Восемь или десять контейнеров. В этих контейнерах было очень много ПИАТ-ов и боеприпасов к ним. Чернякув мог снабдить ПИАТ-ами южное Средместье. Были стэны, боеприпасы и взрывчатые материалы. Эти два события: "раскопки" и сброс позволили кое-как, примитивно вооружить отряды, которые могли передавать друг другу оружие.


                  4. В.В.: В августе Вы длительное время находились на Мокотове. Каким образом Вы бы могли охарактеризовать тогдашнюю ситуацию в том районе?

         Е.С.: До половины августа было относительно спокойно – только гранатометы и пулеметы. После 15 августа начался обстрел "шкафов" ("шкафы" или "коровы" – разговорное название немецких рективных шестиствольных минометов Nebelwerfer). Ситуация была несколько странная. В середине августа к баррикаде на Пулавской подъехала повозка с венграми. Наши отвели их на Мальчевского, где было командование. После визита в нашем штабе, когда они выходили, наши начали кричать по-венгерски "да здравствует Венгрия", но я помню, что сопровождавший венгров офицер дал знак прекратить эти крики. После визита венгров "шкафы" начали обстреливать это место.


                  5. В.В.: Вы вспоминаете о том, как во время атаки ночью с 5 на 6 августа на улице Бельгийской на Мокотове увидели убитых. Как повлияли эти переживания на поведение во время боя

         J.S.: Целью атаки было вытеснить немцев с улицы Бельгийской. Раньше, во время оккупации, я знал о немецком терроре, но не видел убитых. Теперь я видел результаты резни собственными глазами. Люди погибли от взрывов гранат, часть выкосили пулеметами при попытке побега через улицу Пулавскую. Там было около 200 человек. Трупы убитых были рядом, обугленные в огне горящего рядом дома. Смрад горящих тел, смрад горящего пера - последний был постоянным запахом уничтожаемого города. Тогда я подумал, какую огромную цену платит гражданское население за Восстание. Мы увидели, что шутки кончились.
         Как это на нас повлияло? Среди нас был человек, родные которого погибли во время этой резни. Сначала он готов был броситься под танк с гранатами, но позже это прошло.
         Перед Восстанием немцы убивали все время, но тогда, на Бельгийской, это было наглядно и к тому же в такой обстановке: полусгоревшее тело женщины, которая видимо пыталась отползти от огня.
         Потом я сел на стул и заснул. Когда я проснулся, то заметил, что всего лишь после нескольких дней Восстания между плитами тротуара начала расти трава. Кроме вида убитых я помню также эту деталь.


                  6. В.В.: Можете ли Вы рассказать подробнее о Вашем повторном, двухдневном пребывании и битве на Черняковском плацдарме с 17 до 19 сентября?

         Е.С.: Во второй половине сентября меня вызвали в штаб полковника "Валигуры" чтобы решить, возможно ли провести патруль через немецкие позиции в направлении Секерок. В то время я не знал состава патруля. Тогда я разговаривал с капитаном "Ваней". Командиром патруля стал взводный "Африканец" (бывший военный, сержант Иностранного Легиона – он замечательно ругался по-французски). Вечером вся наша группа, в составе которой был также советский капитан, пыталась в районе Круликарни форсировать немецкие позиции. Несколько раз мы вступали в перестрелки с немцами, это встревожило немцев у подножия откоса и помешало нашему походу. Мы вернулись наверх и там, в штабе "Кароля", капитан "Ваня" узнал, что на Чернякове высадились отряды Берлинга. Группа "Вани" сменила направление и под руководством подхорунжего "Селима" пошла каналами на Чернякув.
         Я был на Вилановской при штабе подполковника Радослава и принял участие в идущей там битве. Там я встретил его впервые. После войны мы действовали вместе, в том числе при строительстве Памятника Варшавского Восстания.
         Я получил назначение в смешанную группу повстанцев из "Чаты 49" и от "Крыски". Это была настоящая битва с использованием минометов, артиллерии и т.д. До начала Восстания я жил на улице Солец 41. Здание на Солец 41 горело, когда я туда добрался, моей матери не было (позже выяснилось, что ее выгнали из дома немцы, но она выжила). Напротив был скверик с минометами берлинговцев 80 мм. Три женщины из армии Берлинга командовали этими минометами. На Чернякове огромной помощью для нас была советская артиллерия из-за Вислы. Это благодаря ей оборона продлилась так долго.


                  7. В.В.: Ночью с 19 на 20 сентября Вы перешли каналом с Мокотова на Чернякув вместе с отрядами "Радослава", которые эвакуировались с плацдарма. Тогда Вы встретили ветеранов, за спиной у которых были бои на Воле, Старувке и Чернякове. Какое впечатление они на Вас произвели?

         Е.С.: Единственной сплоченной группой был "Парасоль", примерно 25/30 человек. Остальные – это была смесь людей из "Зоськи", "Чаты 49" и от "Крыски", а также двое моих товарищей из 1140 взвода, которые остались на Чернякове, когда я пошел на Мокотув.
         После пребывания на Чернякове, где они пережили настоящую битву, они были сильно измучены. Все люди "Радослава" были легко ранены. У капитана "Мотылька" была перевязана рука. Кроме того, они пережили потрясение из-за десанта берлинговцев, который сначала дал надежду на то, что они дадут нам передышку и пойдут вглубь города. Этого не произошло. Было множество оружия и боеприпасов, были пулеметы и противотанковые орудия, но все равно ничего из обороны плацдарма не вышло. Для нас это было что-то необыкновенное, когда по углам стояло оружие погибших, можно было брать что хочешь, например, винтовки в подвале после тех, кто переплыл Вислу.
         Я полагаю, "Радослав" правильно поступил, уводя остатки своей группировки с Чернякова. Он поступил как опытный командир. Но и так половина батальона "Зоська" осталась с поручиком "Ежи". С "Радославом" ушли только те, кто непосредственно был с ним. Я был при штабе. Когда майор Латышонок из армии Берлинга утром увидел, что "Радослава" нет, он пришел в ужас.


                  8. В.В.: Что Вы помните о последних боях на Мокотове, когда немцы начали решающее наступление?

         Е.С.: 24 сентября на рассвете батальон украинско-немецкой полиции, стоявший на Дворковой, ударил на группу поручика "Гураля". Меня подняли по тревоге, и я принимал участие в этом бою с моими товарищами, которые пришли с Чернякова. Немцы потеряли 3-х убитых полицейских и несколько раненых. Эта же группа полицейских вытаскивала из каналов солдат Мокотова и утром 27 сентября убивала их на улице Дворковой, мстя за смерть своих товарищей. Вечером, около 20 часов 26 сентября я получил приказ эвакуировать свою группу с Мокотова в направлении Средместья. В моем случае переход каналом был удачным. Я вошел в боковой канал на углу Бельгийской и Пулавской, избежав эвакуации с улиц Шустра и Балуцкого.
         Около 6-ти утра 27 сентября немцы сориентировались, что в каналах под ними полно повстанцев, и взорвали часть главного канала на углу ул. Подхорунжих, как раз там, где вход в Лазенковский Парк. Таким образом они блокировали отрезок между люком и Лазенковским Парком. Повстанцы, которые шли за нами, попали в руки немцев на ул. Дворковой. Часть была расстреляна. В канале под Уяздовским Парком были две баррикады, которые повышали уровень воды, заминированные гранатами, но обезвреженные саперами. На последнем отрезке канала, на перекрестке ул. Гурнослёнской, Мысьливецкой и Пиуса XI, был коллектор, где надо было подниматься по лестнице. Все люки на ул. Красивой, Пиуса были открыты, так что мы шли, собственно говоря, под ногами немцев. Я уже раньше был в каналах и не боялся этого перехода. Но для многих это было потрясение, и они теряли контроль над собой. После выхода из каналов в Средместье никто ими не занялся. Когда эвакуировали людей со "Старувки" в начале сентября, все было по-другому. Тогда выходящих из канала поили чаем, занимались ими. В нашем случае даже выход из канала никто не защищал. В двухстах метрах были немцы. Было прикрытие на уровне улицы Матейки..


                  9. В.В.: Почему, по Вашему мнению, оборона Мокотова длилась относительно недолго и прекратилась через четыре дня?

         Е.С.: Немцы перестали беспокоить Мокотув мелкими вылазками и под командованием генерала Рора провели обычную боевую операцию по ликвидации района. Это перестало быть забавным, потому что большое количество штурмовых орудий с ходу ликвидировало все наши огневые точки. К тому же батальон дивизии "Герман Геринг", одолженный на 2 дня для участия в наступлении, состоял из действительно хороших солдат. Половина Мокотова была застроена виллами и практически не представляла препятствий для танков. Битва за Жолибож, которую считают похожей, продолжалась 3 дня.


                  10. В.В.: Знали ли Вы во время Восстания, как проходят бои в других районах?

         Е.С.: Я не ориентировался в том, что происходит в других районах, кроме Чернякова и Мокотова, а также – на заключительном этапе – в Средместье.


                  11. В.В.: Во время переговоров о капитуляции, уже в то время, когда Вы перешли каналами с Мокотова в Средместье, на ваш участок пришли люди Дирлевангера. Вы упоминали о том, что они выглядели "нормально". Возможно, Вы помните больше деталей или впечатлений этой неожиданной встречи?

         Е.С.: Я спрашивал у солдат Дирлевангера, что они с нами сделают. Среди них был тип с острова Рюген, который на славянском диалекте, но очень непонятном, сказал, что "вас заберут на большой плац и спросят, будете ли вы хотеть вместе с нами бить большевиков". Немцы формировали такой легион уже в августе 44, и к тому же очень быстро. Это должно было быть формирование Вермахта. Они создавали батальоны и завербовали около 2 тысяч человек.

         Если говорить о преступлениях немцев, то они являются фактом, но есть также другие примеры их поведения. Например, на Черняковском плацдарме, в разгар боя, который принес немцам потери, немцы сумели эвакуировать в Краков госпиталь с улицы Загурной. Не было сомнений в том, что это повстанческий госпиталь. Все зависело от того, кто наступал на данном участке. Бывали немецкие отряды, которые позволяли людям нормально уйти. Я до сих пор не знаю, почему они повесили ксендза Станка. Накануне он ходил к ним как парламентер, и, казалось бы, они должны были отнестись к нему с уважением.

         Другой – кроме госпиталя – пример того, как человек может спастись, будучи в руках немцев.
         Мой товарищ, подхорунжий из "Зоськи", Эдвард Висьневски, получил приказ провести разведку предполья в направлении костела святой Троицы. На нем была шапка берлинговца и кожаная куртка. Взорвавшийся рядом с ним снаряд оглушил его. Когда он лежал на земле, подошел немец и пнул его в зад, говоря: "Вставай!". Эдвард встал – это было в окрестностях улицы Вилановской. Немец отвел его на сборный пункт пленных, который находился на территории макаронной фабрики "Społem" на улице Черняковской. Там убивали людей. Немец был эсэсовцем. Второй эсэсовец на этом сборном пункте велел Эдварду лечь на кучу трупов, потому что ему не хотелось потом таскать труп. Почему он хотел убить Эдварда? Он обыскал его и нашел оборонительную гранату, в кармане, под перчатками. В этот момент снова появился эсэсовец, который привел Эдварда. Он сказал: "Это я взял его в плен. Не убивай его. Он сдался мне".
         Парня вывезли в лагерь в Скерневицах как берлинговца. По дороге он пытался узнать, в какой роте и в каком полку он состоит, будучи берлинговцем. Только в октябре, после капитуляции Варшавы он признался, что он аковец.

         Разные немцы вели себя по-разному. Когда я работал в немецкой фирме "OBHUT", куда меня направила разведка АК, я встречал молодых немецких солдат Люфтваффе, производивших хорошее впечатление. Это были милые и веселые люди, даже жалко было бы в них стрелять. Помню, как они радовались, когда группа АК "Осян" (Кодовое название Осян (Osjan) это сокращение полного названия: Отряды Специальные Ян - Oddziały Specjalne Jan (Ян – псевдоним командира Яна Каюса Анджеевского) взорвала немецкие транспортные склады на Белянах, в чем я тоже принимал участие, как соавтор плана операции. Благодаря этой операции они не должны были лететь на восточный фронт. Они также давали нам возможность пользоваться тиром.


                  12. В.В.: Как Вы вспоминаете момент капитуляции Восстания?

         Е.С.: У меня были сомнения насчет нашей дальнейшей участи. Я не мог поверить, что немцы отнесутся к договору о капитуляции серьезно и будут обращаться с нами как с пленными. К счастью для нас, была возможность капитулировать. Без нее нас ждала бы резня. Соединение Средместья Юг со Средместьем Центр висело на волоске.


                  13. В.В.: Какие факторы, по Вашему мнению, повлияли на то, что, несмотря на огромную диспропорцию сил, Восстание длилось так долго?

         Е.С.: Я считаю, что большое значение имело создание русскими плацдарма под Магнушевом. Немцы собирали все стоящие силы, которые были тогда в Варшаве и окрестностях, чтобы заткнуть дыру на фронте под Магнушевом. В том числе они отправили туда отделы дивизии "Герман Геринг", которые находились на Воле. Если бы не успех русских при захвате плацдарма, Восстание было бы короче.


                  14. В.В.: До Восстания Вы были инструктором в 1140 взводе. Как Вы оцениваете уровень военной подготовки повстанцев? Стали ли они после Восстания хорошими солдатами благодаря опыту, полученному в боях?

         Е.С.: Прошу прощения, это наивный вопрос. Почему? Пятьдесят процентов повстанцев не выстрелили ни разу из-за нехватки оружия, а также потому, что не было случая. Как обстояло дело с военной подготовкой большинства повстанцев, можно прочитать в книге Курдвановского. Этот человек в жизни не держал в руках винтовку, а шел на восстание. Стрелять умели, собственно говоря, только те, кто до войны был в армии или прошел вневойсковую подготовку. В моем 1140 взводе солдаты с подпольным стажем были неплохо вооружены автоматами и пистолетами, довольно хорошо знали винтовку Маузер и польский ручной пулемет образца 28, зато не знали ручной пулемет типа Брен. Такой пулемет мы получили в 16.00 1 августа из сбросов, и никто из нас не умел им пользоваться.
         Помню, что когда я был на Мокотове, в наши руки попал противотанковый ПИАТ из сбросов. Когда мы открыли контейнер, оказалось, что это неизвестное нам устройство – как, впрочем, выяснилось, чрезвычайно примитивное, приводимое в действие пружиной, что-то вроде средневекового арбалета. Внутри была инструкция по-английски, поэтому мы обратились к одному из тихотемных. Он посмотрел и удивленно спросил: "Парни, где вы это раздобыли?". "Из сбросов". Он не смог нам помочь. Он был тихотемным, но специализировался в разведке, видимо, поэтому не был знаком с этим оружием.


                  15. В.В.: Что Вы можете сказать о боевых методах немцев?

         Е.С.: Немцы всегда начинали наступление с сильной артподготовки. Если это действительно было наступление, потому что иногда они стреляли без необходимости. Приехали, постреляли и уехали. Но если они начинали настоящее наступление, то не давали поблажки. Тогда это был бой совершенно другой категории.
         Бой с полицией был совершенно другого рода. Полиция была хороша в обороне, когда они обороняли здание, то держались до последнего, но не умели наступать. Иначе сражался Вермахт, фронтовые отряды, которые умели и наступать, и обороняться. Полиция была приучена убивать людей на улицах. Они не были готовы к тому, что в них стреляли, если стреляли, то только в отдельных полицейских.
         Во время пребывания в Средместье я заметил, что у них была привычка обстреливать территорию из минометов в определенное время. 15-минутный обстрел, а потом спокойствие до второй половины дня. От такого обстрела погиб поручик "Малый" из "Чаты". Ему в затылок попал осколочек не больше двух булавок, как потом оказалось. Мы не знали, что с ним произошло, когда у него внезапно началась рвота, и он упал. В первую минуту мы даже думали, что возможно он выпил.


                  16. В.В.: Помните ли Вы какое-нибудь забавное событие, произошедшее во время Восстания?

         Е.С.: Мои товарищи стреляли по немецкому бункеру из советского противотанкового ружья. Они не слишком хорошо разбирались в маркировке советских боеприпасов и стреляли по бункеру зажигательным снарядом, но хорошо попали, потому что снаряд влетел через амбразуру и упал внутрь. Раньше немцы поставили в бункере кресло. Кстати сказать, они очень любили удобства: выносили матрасы, кровати, устраивались на них, заворачивались в ковры. Это кресло загорелось, и из бункера пошел дым. Я как раз проходил мимо ребят, которые сказали мне: "Смотри, что происходит с бункером!" Я в ответ: "А что вы сделали?". "Выстрелили из ружья!". "Ну и что?" "Смотри, как горит!" Так выглядела наша драка.


                  17. В.В.: Как в Вашем случае выглядели последние дни немецкой оккупации?

         Е.С.: В последний месяц 44 года мы встретили советскую разведгруппу Первого Белорусского фронта во главе с майором советской армии Яковлевым. Эта группа получила он нас очень ценные сведения, не столько от меня, сколько от местных отрядов. От местных, потому что она присоединилась к разведывательной сети, с которой обследовала железнодорожную линию Блоне – Плохоцин – Варшава. Все, что шло вдоль это линии, получали именно русские.
         Мы заняли шоссе Гродзиск – Блоне, спрятавшись в мелиоративной канаве возле спичечной фабрики. Это было на окраине Блоне, где была большая спичечная фабрика. У нас был пулемет. Нас было, кажется, одиннадцать или двенадцать. Мы все были вооружены винтовками и пистолетами. Было видно, что бегство немцев подходит к концу. Кажется, было около часа. Мы хотели их обстрелять, но при этом не нарваться в конце на какой-нибудь сильный отряд, который бы вымел нас из этой канавы. Самое интересное было то, что в этой канаве стояла немецкая гаубица 105 мм вместе с тягачом, которая неосмотрительно въехала в эту канаву и уже не могла из нее выехать. Немцы просто не заметили, что это была канава, засыпанная снегом. Экипаж бросил в двигатель гранату и ушел. В грузовике этой гаубицы было немного боеприпасов. Мы выбрались из этой канавы и заняли более выгодные позиции на поленницах. Михал Глинка из "Зоськи" говорит мне: "Ну что, врежем по этим автомобилям?". Тогда я поворачиваюсь и вижу, что по заснеженному полю идет с полроты эсэсовцев, которые двигались напрямик, одетые в белые зимние мундиры. И как бы мы начали с ними драку? С нами был майор Яковлев с теми четырьмя русскими. У них были короткие белые тулупчики. Обмундирование у них было советское, без разных "фокусов" в виде немецких мундиров. Мы были одеты в штатское, может, был какой-нибудь плащ, который мы забрали из автомобиля. У нас были пояса с магазинами. Какое-то время ничего не происходит. Смеркается, и никто не едет. Внезапно вдалеке появляется приближающаяся точка. Со стороны Гродзиска Мазовецкого едет маленькая машина. Мы приготовились стрелять. Мы думали, что это будет последний немецкий автомобиль. Но Яковлев, который смотрел в бинокль, испугался.
         - Это не немецкий автомобиль, не стреляйте!
         К нам подъехал американский бронетранспортер. Мы вышли. Яковлев подходит к машине, из которой выскакивает подполковник. Я стоял возле Яковлева и слышал следующий разговор:
         - Танки прошли?
         Яковлев отвечает по-русски, что нет, на что полковник ему:
         - А вы кто?
         - Я из разведки первого фронта, - отвечает Яковлев.
         У Яковлева не было погонов, только тулупчик.
         - Какая разведка, ты шпион. Е.... мать!
         Подполковник подскочил к нему, и они начали ругаться. Я на секунду подумал: если такой настоящий русский ему не нравится, то кем они посчитают нас? Так они спорили минуты три. Один пугал другого. В конце концов, Яковлев спрашивает:
         - А рация у тебя есть?
         - Есть.
         - Ну так давай радиста.
         Радист был с ним.
         - Ну так сыграй на своей рации!
         Радист пошел к бронеавтомобилю и начал свои чудеса вытворять. Через пять-десять минут возвращается и говорит:
         - Товарищ полковник, это настоящий майор!

         Группа сообщила кодовое название. "Друзья" начали целоваться. Когда закончилась эта заварушка, мы вздохнули с облегчением, что работаем для правильной стороны. О нас они не спрашивали, "акисты" мы или нет, хотя мы выглядели как штатская банда. Даже повязок не было. Мы сели на бронетранспортер вместе с русскими и поехали в Блоне. А в Блоне пожарная команда уже взяла власть в свои руки. Они надели повязки, взяли винтовки, у них были синие мундиры. В течение недели мы были милицией. Мы работали в Ратуше и там же спали. Через несколько дней был обмен денег. Тогда мы обменяли все деньги, которые у нас были. Мы были "властью". Михал стал комендантом. Мы задерживали отдельных немцев, среди которых были раненые. Польские сестры из АК открыли для немцев госпиталь. Я знал Басю Топчевску, высокую блондинку, которая им руководила. В это время через Блоне проходили тысячи советских солдат, идущих на Познань. Через неделю этот "симбиоз" закончился. Я как раз был на дежурстве, когда возле Ратуши остановился виллис. Выскакивает офицер в конфедератке. Я доложился.
         - А вы кто такой?
         Я говорю – народная милиция.
         - А пан поручик откуда?
         - Я из ведомства.
         Я не знал, что это значит. Оказалось, что "безопасность" ("Urząd Bezpieczeństwa – Управление Безопасности, совмещало функции карательного органа и спецслужбы, польский аналог НКВД) по той стороне Вислы была известна как "ведомство". Название "безопасность" было придумано в восьмидесятые.
         - Где я могу разместиться?
         - Занимайте здание бывшей немецкой жандармерии.
         Стояло такое красное здание. Он поехал туда, и сразу местные "комуняки" проявились. Они были там, на месте, знали всех ребят из АК и не слишком льнули к милиции, держались в стороне. Только этот поручик их "расшевелил". На второй день после приезда поручик приходит к нам. Я сидел в комнате с Михалом. Мы размышляли, что делать дальше. А этот поручик говорит:
         - Товарищи! Вечером идем на операцию. Знаете ли вы, где живет один такой, которого называют "Чех?"
         Человек с псевдонимом "Чех" был комендантом центра "Багно". Это было кодовое название Блоне. До сих пор я не знаю его настоящей фамилии. Михал говорит:
         - Пан поручик, куда я должен явиться?
         - Я к вам приеду, у меня есть несколько надежных людей.
         Эти люди ему были нужны, чтобы окружить дом. Михал позвал Тадеуша Топческого и говорит ему:
         - Тадеуш, иди к этому "Чеху" и расскажи ему, что происходит, пусть смывается!
         Мы в ту же ночь оставили на посту все тяжелое вооружение. Винтовки, пулеметы, автоматы, взяли только пистолеты.          Мы собрались, сели на телегу и приехали в Варшаву на улицу Радомскую. Так выглядел конец оккупации.



                  18. В.В.: Часто случалось, что аковцы сидели в одной камере с гестаповцами. С Вами тоже так было?

         Е.С.: Это было в 1951 году. Я сидел на Мокотове, у меня появились нарывы, и меня направили в тюремную больницу. Оказалось, что на кровати рядом со мной лежит немец, с которым я мог разговаривать, потому что хорошо знал немецкий. Это был Якоб Шпоренберг, обергруппенфюрер СС, которого после войны судили и приговорили к смертной казни за расстрел на Майданеке 18 тысяч евреев в ноябре 1943 года. В том числе он рассказал мне о том, как в конце войны его направили в Норвегию, где он занимал замок, покинутый норвежским королем. Когда крах III Рейха было уже близко, к нему обратился некий Леон Дергель, начальник СС из Бельгии, предлагая бежать на самолете в Испанию. Шпоренберг был оскорблен этим предложением, он утверждал, что не может бросить армию. Через некоторое время замок окружили норвежские партизаны, которые предложили ему капитуляцию. Шпоренберг не хотел сдаваться партизанам. Он капитулировал, когда приземлились английские парашютисты, которым он сдал замок.
         В другой раз я сидел в камере с симпатичным культурным немцем. Его звали Курт Фишер, он был подполковником немецкой полиции. Выйдя из тюрьмы, я узнал от Владислава Бартошевского, что Курт Фишер был правой рукой Райнефарта, который командовал на Воле и Чернякове.
         Его можно увидеть на большинстве фотографий, сделанных во время подписания капитуляции, на одной из них он стоит за Бором-Коморовским и фон дем Бахом. На другой сидит возле водителя в автомобиле, везущем "Бора". Его выдали польским властям американцы по обвинению в деятельности в качестве адъютанта Штроопа. Он с легкостью защитился от этого обвинения. Я провел много времени, разговаривая с ним, но конечно он словом не упомянул о своем участии в подавлении Варшавского Восстания.
         В другой раз я был в одной камере с Эрихом Энгельсом, гестаповцем в звании гауптштурмфюрера, который был организатором облавы, в результате которой Владислав Бартошевски попал в Освенцим.
         При случае хочу заметить, что то, что в одну камеру сажали немцев и аковцев, не было результатом продуманной политики коммунистических властей, а просто результатом тюремной импровизации и балагана. Зато был основной принцип, что в десятом и одиннадцатом павильоне Ружаньского не сажали в одну камеру людей, проходящих по одному делу. Были такого типа дела, по которым проходило много людей. Например, в конце 52-53 годов мокотовская тюрьма была заполнена людьми, связанными с делом ротмистра "Гарды" Чайковского, который приехал из Лондона создавать конспиративно-разведывательные группы. Тогда посадили группу женщин из Кракова в возрасте 70- 80 лет.


                  19. В.В.: Как Вы оценивате уровень наших знаний о Восстании?

         Е.С.: Все основные события восстания известны. Постоянно появляются новые подробности о боях отдельных повстанцев и отрядов.


                   В.В.: Большое Вам спасибо за беседу.

Ежи Сенкевич сегодня